Тетушка Хулия и писака - Льоса Марио Варгас (бесплатная регистрация книга txt) 📗

В комнате, уставленной старинной колониальной мебелью, где столпились вылощенные юнцы дворца Торре-Тагле [57], ожидая, пока чиновник, подстегнутый звонком моего преподавателя, поставит на документы тетушки Хулии энное количество печатей и соберет необходимые подписи, я услышал о новой катастрофе. Стоявший у пристани Кальяо итальянский пароход, полный пассажиров и провожающих, в нарушение всех законов физики и вопреки здравому смыслу вдруг закружился на месте, осел на левый борт и быстро погрузился в воды Тихого океана; в панике, от ушибов, при падении в воду, от акул погибли все, кто был на борту. От этом говорили две дамы, сидевшие рядом со мной и тоже ожидавшие оформления каких-то бумаг. Судя по всему, они не шутили.

— Наверное, это произошло в одной из постановок Педро Камачо? — вмешался я.

— В четырехчасовой передаче, — сообщила старшая из дам, женщина костлявая и энергичная, с явным славянским акцентом. — Передача посвящена кардиологу Альберто де Кинтеросу.

— Тому самому, который в прошлом месяце был гинекологом, — добавила, улыбаясь, сидевшая за машинкой девушка. При этом она покрутила пальцем у лба, давая понять, что кто-то спятил с ума.

— А вы не слышали вчерашней программы? — с ласковым сожалением спросила сопровождавшая иностранку дама в очках, чье произношение свидетельствовало, что она не из Лимы. — Доктор Кинтерос как раз отправился на отдых в Чили со своей супругой и дочкой Чарито. И все трое утонули.

— Да, утонули все без исключения, — уточнила иностранка. — В том числе и племянник доктора Ричард, племянница Элианита, ее супруг — глупенький Рыжий Антунес и даже его неродной сын, сын Элианиты — Рубенсито. Они все пришли провожать доктора.

— Но интересней всего, что вместе со всеми утонул и лейтенант Хаиме Конча, а ведь он совсем из другой пьесы, и к тому же он три дня назад погиб во время пожара в Кальяо, — снова вмешалась, корчась от смеха, машинистка, даже бросившая печатать. — Эти радиопьесы превратились в сущую белиберду, вам не кажется?

Девице благосклонно улыбнулся вылощенный, интеллектуального вида юнец (его специальность — границы нашего государства) и метнул на нас взгляд, который Педро Камачо с полным основанием назвал бы «аргентинским».

— Разве я не говорил тебе, что перемещение героев из одного романа в другой придумал еще Бальзак, — сказал юнец, напыжившись от самодовольства. Однако следующее высказывание выдало его с головой: — Если Бальзак уличит кое-кого в плагиате, он упечет этого типа в тюрьму.

— Дело не в переходе героев из пьесы в пьесу, а в том, что автор каждый раз оживляет их после смерти, — защищалась девица. — Лейтенант Конча погиб в огне, читая комиксы про Утенка Дональда. Когда же он успел ожить, чтобы иметь возможность утонуть?

— Просто лейтенанту не повезло, — предположил юнец, принесший мне бумаги.

Я ушел совершенно счастливый, прижимая к себе и чуть не целуя бесценные документы, оставив двух дам, машинистку и юных дипломатов занятыми оживленной беседой о боливийском писаке. Тетушка Хулия уже ждала меня в кафе и очень смеялась над рассказанной мною историей: она не слушала последних программ своего соотечественника.

За исключением оформления документов, прошедшего так гладко, все другие мои хлопоты на этой неделе, бесконечные поиски и хождения — иногда я отправлялся один, иногда вместе с Хавьером — по районным муниципалитетам Лимы оказались безуспешными и утомительными. На радио я бывал только по делам «Панамерикана» и разрешил Паскуалю составлять все сводки, дав ему таким образом возможность поразить воображение радиослушателей нескончаемым потоком катастроф, преступлений, насилий, похищений — таких же, как сочинял в соседней каморке мой друг Педро Камачо, систематически занимавшийся геноцидом, убивая своих героев.

Я начинал свою беготню очень рано. Сперва я отправлялся в самые бедные и отдаленные от центра Лимы муниципалитеты: в районы Римака, Порвенира, Витарте, Чоррильос. Пятьдесят один раз (сначала краснея, потом уже нахально) я излагал свою проблему алькальдам и вице-алькальдам, синдикам, секретарям, привратникам… даже портфелям и всякий раз получал все более категорические отказы. Аргументация была одна и та же: я не могу жениться, пока родители не дадут заверенного нотариусом разрешения или судья не признает в юридическом порядке мою самостоятельность. Затем я попытал счастья в муниципалитете центральной части города, за исключением районов Мирафлорес и Сан-Исидро, где можно было наткнуться на знакомых нашей семьи. Но результаты были такие же. Чиновники, ознакомившись с документами, обычно отпускали шуточки, которые для меня были вроде запрещенных ударов ниже пояса: «Ты что же, хочешь жениться на мамочке?» или: «Не дури, парень, зачем тебе жениться? Переспи — и хватит!» Свет надежды мелькнул только однажды — в муниципалитете района Сурко: толстенький, с нахмуренными бровями секретарь заявил нам, что дело можно было бы уладить за десять тысяч солей, ибо «придется многим заткнуть рот». Я пытался наскрести эту сумму, но смог предложить ему с великим трудом собранные только пять тысяч. Однако толстячок, будто испугавшись своей затеи, сделал обратный ход, и кончилось тем, что он выставил нас из алькальдии.

Я говорил с тетушкой Хулией по два раза в день и обманывал ее: все, мол, в порядке, пусть она держит наготове чемоданчик со всем необходимым, так как в любой момент я могу сказать «сделано». Но сам я все больше и больше приходил в уныние. В пятницу вечером, вернувшись домой к старикам, я обнаружил телеграмму от родителей: «Прибываем понедельник, самолетом компании „Панагра“, рейс 516».

В эту ночь — после мучительных раздумий и метаний по кровати — я зажег ночник и записал в тетрадку с темами для рассказов все, что мне предстоит сделать, располагая пункты по степени важности. Первое: я женюсь на тетушке Хулии и ставлю родных перед свершившимся фактом, тогда им поневоле придется смириться. Но оставалось мало времени, а сопротивление чиновников лимских муниципалитетов было упорным, в силу чего пункт первый становился все более утопическим. Второе: надо бежать с тетушкой Хулией за границу. Но не в Боливию — сама мысль о необходимости жить там, где жила она без меня, где у нее столько знакомых и проживает ее бывший супруг, мне была неприятна. Наиболее подходящей страной представлялась Чили. Тетушка Хулия могла бы вылететь в Ла-Пас, чтобы обмануть родственников, а я бы поехал на автобусе до Такны. Можно было бы найти способ пересечь границу нелегально, добраться до Арики [58] и потом до Сантьяго, куда приедет ко мне тетушка Хулия или где она уже будет меня ждать. Путешествие и проживание без паспорта (для получения этого документа также требовалось разрешение родителей) не казались мне невозможными и даже увлекали своей романтикой. Бесспорно, родственники будут искать меня, непременно найдут и вернут на родину, но я снова убегу и буду убегать, пока мне не исполнится двадцать один год и я не стану свободным. Третий выход — самоубийство: умереть, оставив красивое письмо, которое заставит родственников страдать от угрызений совести.

На следующий день я побежал в пансион к Хавьеру. Каждое утро, пока он мылся и брился, мы обсуждали события, происшедшие накануне, и вырабатывали план действий на день. Сидя на стульчаке и глядя, как он намыливает физиономию, я прочел ему записи из своей тетрадки, где были изложены альтернативы моей судьбы, сопровождая чтение комментариями. Хавьер, вытираясь полотенцем, дружески посоветовал мне вынести пункт о самоубийстве на первое место.

— Если ты покончишь с собой, все глупости, которые ты писал до сих пор, немедленно вызовут интерес обывателей, они непременно захотят прочесть твои произведения, и их можно будет выпустить в свет отдельным изданием, — убеждал он меня, зверски растираясь. — И пусть посмертно, но ты станешь писателем.

— Из-за тебя я опоздаю к первой радиосводке, — торопил я Хавьера. — Перестань корчить из себя Кантинфласа [59], твой юмор мне уже осточертел.