Ведьма на Иордане - Шехтер Яков (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt, .fb2) 📗
Эти приехали из Тель-Авива. Трое художников, один с женой или подругой, и два одиночки. Люда всегда представляла себе художников бородачами с дымящимися трубками в зубах, в беретах и свитерах грубой вязки, но тель-авивцы были коротко подстрижены, курили обыкновенный «Парламент», а о свитерах и беретах на пляже не могло быть и речи. Подруга — худосочная девица в больших очках и с высокомерным выражением обильно смазанного солнцезащитным кремом личика — не выпускала из рук сигарету и старалась не смотреть в сторону Люды. Художники обращались к девице с подчеркнутой почтительностью. Судя по отдельным репликам, она сочиняла критические статьи в каком-то тель-авивском художественном журнале и от ее мнения зависело многое. Люду совершенно не заботили ни девица, ни ее мнение, ни сами художники. Она точно плавала в сером тумане беспамятства, сквозь который смутно проступали очертания знакомых берегов.
Художники пили стакан за стаканом и наперебой умоляли прекрасную блондинку уехать вместе с ними в Тель-Авив, позировать. И чем больше стаканчиков они опрокидывали, тем прекраснее становилось рисуемое ими будущее.
Худосочная девица, внезапно утратившая внимание спутников, предприняла решительные меры. Поставив пластиковый стул прямо в воду, она одним движением сбросила купальник до пояса и уселась на стул, подставив солнечному жару обнаженную грудь.
«Лучше бы ты этого не делала», — с сожалением отметила про себя Люда. Соблазнительно выпирающие полушария девицы, особенно заметные на фоне общей щуплости ее тела, оказались чашками купальника, скрывающими весьма унылую грудь. Девица закрыла глаза, якобы загорая, и не заметила, как художники, пару раз окинув опытными взорами открывшуюся убогость, развернули свои шезлонги и полностью переключились на свободно красующиеся перед ними подлинные прелести Людмилы.
Девица то ли действительно заснула, то ли погрузилась в медитацию, но часа полтора прошли без ее презрительного подергивания бровками и сигаретного дыма. В это время совсем упившийся художник беззастенчиво запустил пятерню под купальник прекрасной блондинки, за что был ею немедленно бит, хотя и шутливо, но вполне отрезвляюще. Двое других, как бы признав за ним право первопроходца, оставили парочку под зонтом и ушли купаться. Забредя по горло в воду, они завели бесконечный спор о перцептивных силах, аберрации, линотипии, полигамии и сомнительной пользе категорической абстиненции.
Художник, их товарищ, хмельно покачиваясь, сидел на песке у ног Людмилы и бубнил нечто застенчиво-ухарское:
— Ты и я, свободные люди, возьмем наше счастье, Людочка, вот и встретились две бесконечности, не бойся, я пьяный, но ласковый.
Люда молчала, а когда художник, покачиваясь, снова протягивал руку, пытаясь залезть под купальник, увесисто щелкала его по лбу. Так щелкала, что голову бедолаги отбрасывало назад, а глаза от удивления широко раскрывались.
Плоский берег лениво лизала волна. Дрожали в дымке зноя Голанские высоты, покрытые прозрачной сиреневой марью, далеко-далеко в синем поднебесье парили ослепительно белые чайки.
Девица проснулась и потребовала немедленно вернуться в гостиницу. Она, видите ли, обгорела до пояса, и теперь ей нужно срочно смягчить кожу специальным кремом, оставшимся в номере. Художники, протрезвевшие от долгого сидения в холодной воде, быстро собрали вещи, затащили в машину своего сомлевшего товарища и галантно распрощались с Людой, ни словом не обмолвившись о недавно сделанных предложениях. Обрисованные дымом в воздухе перспективы сладкой жизни натурщицы в Тель-Авиве улетучились, точно хмель.
Солнце садилось за высокий берег Тверии, прохладный ветерок тянул из глубины озера. Отдыхающие один за другим разъезжались, и скоро на пляже осталась одна Люда. Подобрав забытый кем-то купальный халат, она закуталась плотнее, уселась в шезлонг и стала наблюдать, как медленно гаснет сияющая поверхность воды. Короткие несвязные мысли грохотали в голове, точно леденцы в жестяной коробке. Она никак не могла сосредоточиться, стоило лишь начать думать о каком-либо предмете, как мысли тут же перескакивали на что-то совсем иное, не имеющее к первому ни малейшего отношения.
— Милочка, хотите чаю? — разбудил ее женский голос. На пляже было темно, одинокий фонарь на столбе не мог рассеять чернильную темноту юной ночи. С гор дул теплый ветер, в неровных разрывах туч одиноко посверкивали серебряные искорки звезд.
— Чо-чо? — спросонья не разобрав, переспросила Люда.
— Чаю теплого попейте, замерзли, наверное, в одном халате.
Голос принадлежал бабульке лет восьмидесяти. Свет фонаря едва освещал ее фигуру, черты лица скрывались в темноте, но возраст довольно точно угадывался по движениям и голосу.
— Мы с мужем приехали подышать свежим воздухом у воды. Видим, кто-то сидит в кресле, — словоохотливо пустилась в объяснения бабулька. — Сначала решили — позабытые вещи, а присмотрелись — человек спит, женщина. И как вам, милочка, не страшно одной в такую темень, вдали от людей? Давайте, выпейте чаю.
Раздался звук открываемой крышки термоса, звук льющейся воды, а затем в руку Люды ткнулось что-то твердое и горячее. Она нащупала чашку и поднесла к губам. Чай оказался яблочным, не сладким, но душистым и крепким. Люда с наслаждением отпила из чашки и сказала:
— Спасибо, вас мне сам Бог послал.
— Бог все посылает, милочка, — ответила старушка. — Без него и листок не пошевелится, а уже тем более человек. Допейте чаек и подсаживайтесь к нам, во-о-он в те кресла под фонарем. Если вам нужна помощь, не стесняйтесь, чем сумеем, пособим. А помощь, предполагаю, вам нужна. Не станет молодая женщина без причины сидеть ночью на пустом пляже в полном одиночестве.
* * *
В Явниэль Чубайс приехал около одиннадцати вечера. Тепло светились окна домов, мягкий желтый свет фонарей освещал уютную улицу, но на душе у Чубайса было холодно.
— Где тут Рашуль живет? — спросил он, затормозив возле первого попавшегося ему «пингвина».
— Видите трехэтажный дом у поворота дороги? Вон там.
— А он принимает?
— Он всегда принимает. Но не всех.
— Меня примет, — буркнул Чубайс и надавил педаль газа.
Пройдя мимо людей, сидевших в очереди, словно мимо неодушевленных предметов, Чубайс подошел к столу секретаря.
— Мне нужно поговорить с Рашулем.
— А как вас зовут?
Чубайс назвался.
— А-а-а, — подняв брови, протянул секретарь. — Учитель предупреждал меня о вашем визите. Посидите вот здесь, — он указал на табурет рядом со своим стулом, — сейчас я все узнаю.
«Чудотворец хренов, — с раздражением подумал Чубайс. — Провидец гребаный».
Спустя десять минут из кабинета Рашуля выскочил посетитель. Его бледное лицо покрывали крупные капли пота. Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной и несколько раз с шумом втянул воздух.
— Все образуется, — успокоил его секретарь. — Вот увидишь, все будет хорошо.
Посетитель сглотнул застрявший в горле комок, вытер лоб рукавом пиджака и бросился вон из приемной. Секретарь осторожно приотворил дверь и скользнул внутрь.
— Вас ждут, — произнес он, вынырнув из кабинета. Глаза его смотрели скорбно и сурово. Во всяком случае, так показалось Чубайсу.
Входя в кабинет, он ожидал увидеть «пингвина» в полном раввинском облачении, грозно взирающего на явившегося грешника. Однако за столом сидел совершенно обычно одетый человек с ничем не примечательной внешностью. Он ел пирожок, роняя крошки на аккуратно подставленное блюдечко.
Чубайс остановился и молча наблюдал, как чудотворец расправляется с пирожком. Доев, тот отхлебнул чай из большой чашки, что-то прошептал, отер рот салфеткой и с усмешкой заметил:
— Что-то я не замечаю следов раскаяния на твоем лице.
— Какое еще раскаяние! — огрызнулся Чубайс. — Прижимаете человека к стенке, гнете его в дугу, а потом хотите раскаяния?
— А ты думал, — жестко произнес Рашуль, — что в этом мире можно преуспеть ложью и подлостью? На всякую силу находится большая сила. Тот, кто выходит на путь войны, обязан знать, что ему всегда может встретиться более ловкий и умелый воин.
