Тринадцатая сказка - Сеттерфилд Диана (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
***
Настал день похорон, а у меня до сих пор так и не нашлось времени поплакать. Каждый день что-нибудь происходило. Сначала это был визит священника, потом явились деревенские насчет венков и цветов; приходила даже миссис Модели, которая была холодно-вежлива, как будто на мне лежала часть вины за предосудительный поступок Эстер.
– Миссис Проктор, бабушка того юноши, просто чудо что за женщина, – сообщила я ей. – Передайте вашему мужу благодарность за то, что он ее пригласил.
Хотя я подозревала, что юный Проктор все это время за мной наблюдает, мне так и не удалось застать его за этим занятием.
Похороны Джона тоже были неподходящим местом для плача. Пожалуй, даже наименее подходящим из всех. Ибо я была мисс Анджелфилд, а кем был он? Всего лишь садовником.
В конце заупокойной службы, пока священник проникновенно и без малейших шансов на успех обрабатывал Эммелину – «Не следует ли вам почаще посещать церковь? Милость Господня ко всем Его детям воистину безгранична» и так далее в том же духе, – я прислушалась к беседе мистера Ломакса и доктора Модели, которые стояли в нескольких шагах за моей спиной и ошибочно полагали себя вне пределов слышимости.
– Весьма разумная юная особа, – говорил адвокат доктору. – Правда, я не думаю, что она полностью осознала всю сложность ситуации, – вы в курсе, что местонахождение их дяди пока не установлено? Но я уверен, что она справится и с этой проблемой. Я взял на себя решение финансовых вопросов, поскольку она беспокоилась об оплате похорон садовника. У этой девушки доброе сердце и ясная голова.
– Да, – промямлил доктор.
– До недавних пор я пребывал в убеждении – заметьте, я сам не знаю, на чем оно основывалось, – что обе девочки… э-э… не совсем адекватны. Но после встречи с ними я убедился, что одна из них, к счастью, в полном порядке. Разумеется, вы, будучи их врачом, гораздо лучше меня осведомлены на сей счет.
Я не смогла разобрать ответное бормотание доктора.
– Что значит «из мглы»? – удивился адвокат. – О какой мгле вы говорите?
На сей раз ответа не последовало, и адвокат задал новый вопрос:
– Никак не пойму: кто из них кто? Мне не удалось это выяснить во время встречи с ними конторе. Как зовут ту, что в здравом уме?
Я слегка повернула голову таким образом, чтобы краем глаза видеть собеседников. Доктор смотрел на меня с тем же глубоко озадаченным видом, какой не покидал его на протяжении всей службы. Куда подевалась та заторможенная, полусонная кукла, которая два месяца провела в его доме? Еще совсем недавно эта девочка была не в состоянии произнести хотя бы слово по-английски и донести ложку до собственного рта, не говоря уже о том, чтобы заниматься организацией похорон и по-деловому совещаться с юристами. Растерянность доктора было нетрудно понять.
Он поглядел на меня, потом на Эммелину, потом опять на меня.
– Я полагаю, это Аделина, – прочла я по губам его тихий ответ и с улыбкой представила, как в одночасье рушится карточный домик научных теорий и экспериментов доктора Модели.
Поймав его взгляд, я подняла руку и помахала обоим. Обычное проявление благодарности за то, что оказали мне поддержку и пришли проводить в последний путь практически незнакомого им человека. Именно так воспринял этот мой жест адвокат. Ну а доктор, я думаю, истолковал его на свой лад.
***
Позднее. Спустя много часов.
Похоронная церемония завершилась. Наконец-то я могу поплакать.
Однако мне это не удается. Мои так долго сдерживаемые слезы окаменели.
Теперь они останутся со мной навсегда.
ОКАМЕНЕВШИЕ СЛЕЗЫ
Извините… – начала Джудит и запнулась. Я отметила совсем не характерное для нее дрожание рук. – Доктор не сможет прибыть раньше, чем через час, – его вызвали к другому пациенту. Не могли бы вы…
Я затянула пояс халата и поспешила за ней – Джудит двигалась очень быстро, чуть ли не бегом. Мы спускались и поднимались по лестничным маршам, сворачивали в боковые коридоры и наконец вновь очутились на первом этаже, но в той части дома, где я не бывала прежде. По всей видимости, это были личные апартаменты мисс Винтер. Миновав несколько комнат, мы остановились перед закрытой дверью, и Джудит тревожно оглянулась на меня. Я хорошо понимала причину этой тревоги. Из-за двери доносились гулкие, протяжные, нечеловеческие звуки, перемежаемые пронзительно-хриплыми вздохами. Джудит открыла дверь, и мы вошли внутрь.
Я была поражена. Неудивительно, что звуки так резонировали. В отличие от остальных помещений дома, переполненных мягкой мебелью, гобеленами, коврами и драпировками, это была маленькая полупустая комната с голыми стенами и дощатым полом. В одном ее углу стоял книжный шкаф, на полках которого громоздились кипы желтоватой писчей бумаги. Другой угол занимала узкая кровать с простеньким белым покрывалом. Ситцевые занавески вялыми складками свисали по обе стороны окна, открывая доступ ночной тьме. Мисс Винтер сидела спиной ко мне за низкой школьной партой, согнувшись и опустив голову на крышку. Куда подевались ее огненно-оранжевые и пурпурные одеяния? Сейчас она была одета в скромную белую сорочку. И она дико, истошно рыдала.
Воздух с резким, скребущим звуком задевал ее голосовые связки на вдохе, после чего раздавался жуткий вой, переходивший в утробные звериные стоны. Ее плечи рывками поднимались и опускались; тело сотрясалось; конвульсии волной пробегали от затылка по худой шее, плечам и рукам вплоть до пальцев, которые судорожно стучали по крышке парты. Джудит поспешила заменить подушку, подсунутую под висок мисс Винтер; последняя, казалось, не замечала нашего присутствия.
– Я никогда не видела ее такой, – сказала Джудит и с нарастающей панической ноткой в голосе призналась: – Прямо не знаю, что делать.
Рот мисс Винтер разевался и уродливо кривился, не в силах справиться с потоком чудовищных звуков.
– Это пройдет, – сказала я, догадавшись, в чем было дело.
Я придвинула стул и села рядом с мисс Винтер.
– Тише, тише, я все знаю… – Я обняла ее за плечи и взяла обе ее руки в свою, а затем нагнулась ближе к ее уху и ровным голосом начала повторять, как заклинание: – Ничего-ничего. Все пройдет. Успокойся, детка. Я с тобой…
Я легонько покачивала ее из стороны в сторону и беспрерывно повторяла волшебные успокаивающие слова. Это были не мои собственные слова; их в свое время говорил мне отец. Я знала, что это заклинание подействует, как оно всегда действовало на меня.
– Тише, я знаю, я знаю. Это пройдет…
Конвульсии не прекратились, как и вопли, однако они были уже не такими сильными. В паузах между припадками она, вздрагивая все телом, отчаянно хватала ртом воздух.
– Ты не одна, милая. Успокойся, я с тобой…
Наконец она затихла. Я чувствовала щекой ее лобную кость;
пряди ее волос касались моих губ. Своими ребрами я ощущала слабые, неровные колебания ее грудной клетки при вдохах. Ее руки были как ледышки.
– Ну вот и славно… Вот и славно…
Несколько минут мы просидели в тишине. Я накинула ей на плечи шаль и терла ее руки, чтобы хоть немного их отогреть. Лицо ее было ужасно. Веки так распухли, что она едва могла их разлепить; губы вздулись и потрескались. На скуле – в том месте, которым она судорожно билась о крышку парты, – расплывался свежий синяк.
– Он был хорошим человеком, – сказала я. – Очень хорошим. И он вас очень любил.
Она медленно кивнула. Рот ее приоткрылся, губы дрожали. Она хотела что-то сказать? Губы шевельнулись вновь. Скоба? Она сказала «скоба»?
– Это ваша сестра открепила стопорную скобу?
Вопрос был задан, пожалуй, слишком резко, но тогда, после потока слез, размывшего все представления о приличиях, подобная прямолинейность выглядела вполне естественной.
Этот вопрос спровоцировал еще один, завершающий спазм рыданий, но ответ прозвучал уже четко и категорично:
