Разговор в «Соборе» - Льоса Марио Варгас (читать книги полностью .TXT) 📗

— Подожди, подожди, это интересно, — сказал Сантьяго. — Проводи-ка меня до «Кроники».

— Не ходи в редакцию, тебя сейчас же схватят и засадят за работу, и вечер пропадет, — сказал Норвин. — Пойдем выпьем, а часикам к двум вернемся, захватим Карлитоса.

— Но как же это вышло? — сказал Сантьяго. — Хоть что-нибудь известно?

— Ничего не известно, только слухи ходят, — сказал Кастелано. — Днем начались аресты. Говорят, мятеж вспыхнул в Куско и Тумбесе [55]. Министры заседают во дворце.

— За новостями всех ребят отправили из чистой вредности, — сказал Норвин. — Ведь знают же, что, кроме правительственного сообщения, ничего напечатать не дадут.

— А может, лучше не в бар, а к старухе Ивонне? — сказал Кастелано.

— Но откуда же стало известно про Эспину? — сказал Сантьяго.

— О'кей, к Ивонне так к Ивонне, а оттуда позвоним Карлитосу, там и встретимся, — сказал Норвин. — В борделе узнаешь больше новостей, чем в редакции. А впрочем, тебе-то не один черт? Ты-то чего в политику лезешь?

— Из чистого любопытства, — сказал Сантьяго. — А потом, Ивонна мне не по карману, у меня всего десятка.

— Ну уж это пусть тебя не смущает, — сказал Норвин. — Когда узнают, что ты работаешь вместе с Бесерритой, они тебе откроют неограниченный кредит.

VI

Целую неделю Амбросио не показывался в Сан-Мигеле, а потом, еще через неделю, Амалия встретила его у китайского ресторанчика на углу. «Вырвался на минутку, только чтобы повидаться с тобой». На этот раз они не ссорились, разговаривали по-дружески и условились, что в воскресенье куда-нибудь сходят вместе. «Здорово ты изменилась, — сказал он Амалии на прощанье, — какая стала — не узнать».

Неужто она и впрямь похорошела? Карлота ей твердила, что от таких, как она, и теряют мужики голову, хозяйка тоже пошучивала на эту тему, постовые полицейские расплывались в улыбке, когда она проходила мимо, хозяйские шоферы не сводили с нее глаз, даже садовник, даже посыльный из винного магазина, даже мальчишка, доставлявший газеты, — все заигрывали с нею при встрече: так что, наверно, Амбросио сказал ей правду. Дома она гляделась в хозяйкины зеркала, и в глазах у нее появлялся шальной блеск: правда! правда! Она пополнела, она была теперь нарядная, спасибо хозяйке. Та дарила ей все, что самой не годилось, но не так «на тебе, убоже, что нам не тоже», а ласково: ну-ка, Амалия, примерь это платье, мне оно мало, вот тут надо выпустить, а здесь подкоротить, эти завитки тебе не идут, и не уставала повторять: Амалия, приведи в порядок ногти, Амалия, причешись, Амалия, вымой подбородок, женщина должна следить за собой — и все это не как горничной, а словно Амалия была ей ровня. Она ее заставила подстричься под мальчика, а когда у Амалии вдруг прыщики пошли, дала ей свой крем, и через неделю вся эта пакость исчезла, кожа стала как у девочки, а когда зуб разболелся, сама свезла ее к своему дантисту в Магдалену и из жалованья не вычла. Когда это так пеклась о прислуге сеньора Соила?! Нет, таких, как сеньора Ортенсия, она больше не встречала. Для нее самое главное на свете было, чтоб все сияло и сверкало чистотой, чтоб женщины были красивые и мужчины — им под стать. Первое, что она спрашивала: «хорошенькая?» или «интересный?» И если нет, то это не прощалось. Как она издевалась над сеньорой Макловией за то, что у той зубы торчат на манер кроличьих, и над сеньором Гумусио за то, что отрастил такое брюхо, и над той, кого они называли Пакета, за то, что у нее такие ресницы, такие ногти, да еще и накладной бюст, и над сеньорой Ивонной за то, что такая старая. Что они с сеньоритой Кетой только говорили про нее! Что если будет столько краситься, совсем облысеет, что у нее однажды за обедом выскочила изо рта вставная челюсть, что вспрыскиванья ей нисколько не помогли, а только морщин прибавили. Сеньора Ивонна не сходила у них с языка, и Амалии даже любопытно стало поглядеть на нее, и однажды Карлота сказала ей, что та дама, которая пришла с сеньоритой Кетой, и есть сеньора Ивонна, и Амалия побежала посмотреть. Они сидели в гостиной, что-то пили, и оказалось, что все неправда: сеньора Ивонна была вовсе не старая и не страшная, а очень элегантная дама, и вся как есть в брильянтах. А когда она ушла, хозяйка заглянула к ним на кухню: смотрите не проболтайтесь, что старуха была у меня, — и со смехом погрозила им пальчиком: если Кайо узнает, я вас всех трех убью.

Он переступил порог и увидел доктора Арбелаэса — маленькое личико, запавшие щеки, костлявые скулы, сдвинутые на кончик носа очки.

— Прошу простить, доктор, — куда ж тебе такой стол, таракан ты сушеный? — Деловое свидание, раньше не мог.

— Вы приехали вовремя, дон Кайо. — Доктор Арбелаэс холодно улыбнулся. — Садитесь, пожалуйста.

— Я еще вчера получил ваш меморандум, но прибыть раньше не мог. — Он волоком подтащил к себе кресло, сел, положил на колени портфель. — Страшно занят поездкой президента, буквально ни минуты свободной.

Близорукие, враждебные глаза за стеклами очков моргнули, губы неприязненно скривились.

— Я хотел поговорить с вами и по этому поводу тоже, дон Кайо. Позавчера я запросил у Лосано о мерах подготовки, а он мне ответил, что вы распорядились никому ничего не сообщать.

— Бедный Лосано, — сожалеюще сказал он. — Могу себе представить, какую головомойку вы ему устроили.

— Да нет, — сказал доктор Арбелаэс. — Я был так поражен, что даже растерялся.

— Бедный Лосано — человек полезный, но необыкновенно глупый, — улыбнулся он. — Меры безопасности еще только разрабатываются, и вам не стоило тревожиться. Когда все будет детально проработано, я сам вам доложу.

Он закурил, и доктор Арбелаэс, придвинув поближе пепельницу, стал глядеть на него очень серьезно и испытующе, сложив руки. Слева на столе лежала памятная книжка, справа — фотография седовласой женщины, окруженной тремя улыбающимися юношами.

— Так вы все же успели проглядеть мой меморандум, дон Кайо?

— Я его прочел со всем вниманием.

— Стало быть, вы со мной согласны, — сухо сказал доктор.

— К сожалению, нет. — Он закашлялся, извинился и вновь глубоко затянулся сигаретой. — Секретные суммы — священны и неприкосновенны. Я не могу лишиться этих миллионов. Сожалею, доктор, но не могу.

Доктор Арбелаэс порывисто поднялся. Он прошелся перед своим столом взад-вперед, очки так и плясали в его пальцах.

— Другого я и не ждал. — Лицо его слегка побледнело, но в голосе не слышалось ни гнева, ни злости. — Тем не менее, дон Кайо, в нашем отношении ясно сказано, что следует расширить штаты патрульной службы, следует начать ремонт в комиссариатах Таегы и Мокегуа, пока они не рассыпались от ветхости. Дело стоит, и префекты доводят меня своими звонками и телеграммами до исступления. Откуда же еще мне взять денег, как не из секретных сумм? Я не волшебник, дон Кайо, я чудеса творить не умею.

Он сдержанно и понимающе склонил голову. Доктор, перекладывая очки из правой руки в левую, из левой — в правую, остановился прямо перед ним, а он сказал:

— Разве нельзя провести это по другим статьям бюджета? Министр финансов…

— Вам отлично известно, что министр финансов не дает нам больше ни гроша. — Доктор Арбелаэс повысил голос. — На каждом заседании кабинета он повторяет, что наши расходы и так непомерно велики, а если вы, дон Кайо, по-прежнему будете отнимать у нас половину всех средств…

— Я ничего не отнимаю, доктор, — улыбнулся он. — Что делать, безопасность требует денег. Если из секретных сумм возьмут хоть сентаво, я не смогу выполнить свои обязанности. Я вам очень сочувствую, доктор.

Но, конечно, не только такая работенка бывала, дон, случалась и другая, правда, он к ней отношения не имел. Сегодня вечером покатаемся, сказал сеньор Лосано, предупреди Иполито, а Лудовико ему: в служебной машине? Нет, возьми какую-нибудь старенькую, Амбросио, дон, это все знает потому, что они ему потом все рассказывали. Работенка их была такая: следить за тем-то и тем-то или записывать, кто и когда входил в такой-то и такой-то дом, допрашивать арестованных апристов, когда так распалялся Иполито, а впрочем, может, все это Лудовико ему наплел, дон. Вечером Лудовико подъехал к дому сеньора Лосано, забрал Иполито и в половине десятого стали дожидаться сеньора Лосано на проспекте Испании. В первый понедельник каждого месяца ездили они с сеньором Лосано, дон, собирали оброк, они говорили, что это он так выражался. Ясное дело, в темных очках сидел и на заднем сиденьи, старался быть понезаметней. Угощал их с Иполито сигаретами, пошучивал и вообще, как Иполито заметил, когда на себя работал, был как на крыльях, а Лудовико: скажешь тоже, это мы на него работаем. А оброк этот собирали они со всех публичных домов, со всех борделей Лимы — недурно, дон, а? Начинали обычно с Часики — там, за рестораном, где цыплят подавали, был незаметный такой домик. Давай, говорил сеньор Лосано, а то он, Переда, целый час будет нас мурыжить, а ты покрутись по улицам. Делали они это тайно, потихоньку от дона Кайо, и тот вроде бы ничего не знал, но потом, когда Лудовико стал его охранником и рассказал об этом, — хотел шефа повеселить — выяснилось, что прекрасно он все знал. Машина отъехала, и Лудовико, выждав, пока она скроется из виду, толкнул калитку. Там было множество автомобилей с потушенными фарами, и он, натыкаясь на крылья и бамперы, заглядывая в окна, стараясь различить лица парочек, дошел до дверей, за которыми сидел тот, кто ему был нужен. Появился официант, узнал его — подождите минутку — и позвал самого Переду — а где ж сеньор Лосано? Снаружи, очень торопится, отвечал Лудовико, потому и не вошел. Но мне с ним надо поговорить, дело очень важное. Сами понимаете, дон, как они изучили ночую Лиму с этими поездочками и, уж конечно, своего, дон, не упускали. Вместе с Передои Лудовико вышел из калиточки, дождался машины и снова сел за руль, а Переда — сзади. Жми, сказал сеньор Лосано, торчать нам тут нечего. Но Иполито стеснялся меньше, уж он тешил душу, а Лудовико был человек тщеславный, лез наверх, все наделся в один прекрасный день получить звание. Вот сидел он за баранкой и время от времени поглядывал на Иполито, а тот на него: ну и паскудный же тип этот Переда, послушай только, что он плетет. — Поживей, сказал сеньор Лосано, у меня нет времени, что у тебя за важное дело? — Вы спрашиваете, дон, почему они терпели вымогательство? А Переда все плел свои кружева, и выходило у него очень складно, пока сеньор Лосано не оборвал: ладно, этак мы до утра не справимся, что у тебя за очень важное дело? — Да куда ж им, дон, было податься, ведь чтобы открыть заведение, надо выхлопотать в префектуре документ, понимаете? — Тут Переда сразу сменил тон, и Лудовико с Иполито снова переглянулись понимающе: сейчас слезу пустит. Сеньор Лосано, инженера совсем замучили платежи, выплаты, мы в этом месяце сидим без прибыли. — Так что им только и остается платить, а не то их оштрафуют, или отнимут разрешение, или просто отлупят. Сеньор Лосано что-то пробурчал, а Переда продолжал разливаться соловьем: но инженер не забыл о своих обязательствах, сеньор Лосано, и вот просил вручить вам этот чек, ведь это все равно, не правда ли? И Лудовико с Иполито опять переглянулись: теперь пошел мозги крутить. Мне совершенно не все равно, сказал сеньор Лосано, мы чеки не принимаем, у твоего инженера ровно двадцать четыре часа, а не успеет — мы его лавочку прикроем, поехали, Лудовико, завезем Переду. Лудовико и Иполито рассказывали, что даже за то, чтоб выправить девице новый билет, они получали с него мзду. Всю дорогу обратно Переда юлил, объяснялся, извинялся, а сеньор Лосано сидел как каменный и только, когда подъехали, сказал: ровно сутки, и ни минуты больше. А потом сказал: у меня их сквалыжничество вот где сидит. И Лудовико с Иполито переглянулись: ночку начали без почина. Вот поэтому дон Кайо говорил, что когда Лосано уволят из полиции, он займется своим прямым делом — пойдет в «коты», это его истинное призвание.