Пожиратели звезд - Ромен Гари (полная версия книги txt) 📗
И тут послышались звуки скрипки. Мелодия – неистовая и одновременно исполненная грусти, полусмех, полуплач – доносилась словно бы прямо из венгерской пушты или из цыганского табора, раскинувшегося на бессарабских равнинах.
Он подошел ближе.
В резком свете автомобильных фар сияла в ночи каменная арена.
В центре ее, стоя на голове, крошечный господин Манулеско играл на своей малюсенькой скрипке эту исступленную, раздирающую душу мелодию. Выступивший от страха пот крупными каплями катился но густо напудренному лицу. Белые туфельки, костюм музыкального клоуна и его пышные штаны сверкали и переливались в лучах света.
Подбадривая великого артиста, в стельку пьяный капитан Гарсиа скакал вокруг него, размахивая бутылкой текилы. Капитан развлекался от души. Он был опьянен своей полной свободой, счастьем и гордостью, переполнявшими его, – безусловно оттого, что он наконец вновь стал тем, чем всегда были его предки: бандитом в горах.
Вот капитан Гарсиа и выплясывал, словно одержимый, нечто вроде джиги вокруг виртуоза под одобрительный вой своих подчиненных. А великий артист в слабой надежде хоть немного утихомирить окружавшее его безумие попытался сменить мелодию и, оставив чардаш, решил сыграть им Баха; конечно, бедному маэстро за всю его артистическую жизнь никогда бы не пришлось исполнять Баха, стоя на голове столь длительное время. Д-р Хорват с ужасом размышлял о том, как долго уже таким вот образом – задрав ноги кверху – артист превосходит самого себя в своем искусстве. Действительно, было во всем этом нечто сверхчеловеческое, нечто превосходящее законы земные, нечто, достойное божественной музыки Иоганна-Себастьяна. Быть может даже, только так и следовало бы исполнять эту музыку – на высочайшем подъеме. Д-р Хорват вынужден был признать: не так уж это и плохо, что человечество не лишено талантов.
Тем не менее великий виртуоз в конце концов лишился сил, рухнул и растянулся на земле в полной прострации, почти бездыханный; в одной руке – скрипка, в другой – смычок; а капитан Гарсиа уже выискивал глазами исполнителя следующего номера. Заметив молодого кубинца, он схватил его за руку и выволок в лучи фар, но артист, широко улыбаясь, пролепетал ему какие-то объяснения; капитан Гарсиа разразился исключительно веселым «Ха, ха, ха!» – после чего, поделившись полученной информацией с членами своей банды и пообещав им при первой же возможности организовать показательные выступления, звучно шлепнул «сверхмужчину» по спине и вручил ему бутылку. Д-р Хорват уже было с удовлетворением констатировал факт проявленного уважения к нездоровью артиста, как вдруг его мозг пронзила мысль о том, что Гарсиа вполне способен вынудить кубинское чудовище продемонстрировать свои таланты на уснувшей девушке.
А пьяная скотина тем временем уже вперила взор в молодого миссионера, и не успел д-р Хорват не то что возразить, но хотя бы сообразить, что происходит, как оказался посреди этой швали, в ослепляющем свете фар. Капитан Гарсиа, не вынашивая каких-либо особо гнусных планов, а просто напрочь забывши о том, что имеет дело отнюдь не с артистом мюзик-холла, ткнул в проповедника своей поросшей шерстью лапой и приказал ему отколоть какой-нибудь номер; а поскольку д-р Хорват срывающимся от возмущения и негодования голосом попытался растолковать ему, что он вовсе не акробат, а миссионер, да еще, стремясь объяснить подоходчивее, взялся поминать известных всему миру преподобного Билли Грэхема и Папу Павла VI, капитан, приняв эту простую, с точки зрения д-ра Хорвата, увертку за личное оскорбление, вытащил свой огромный пистолет американского образца.
– Пляши! Сейчас ты у меня запляшешь!
Однако д-р Хорват не намерен был плясать. Он действительно был готов скорее лишиться жизни, нежели собственного достоинства. Не то чтобы ему не было страшно стоять вот так напротив этой пьяной гориллы, размахивавшей пистолетом перед его носом. Ему было очень страшно. Ему было так страшно, что поток непристойнейших ругательств, произносимых громоподобным голосом, с вариациями словоупотребления, малосовестимыми с лаконичностью словаря Джи Ай, подступил к его устам из самых глубин его американского нутра, освободил его от страха, стыда и напряжения, и тогда он отколол номер исключительно замечательный и, быть может, единственный в своем роде за всю историю мюзик-холла, коль скоро речь идет о человеке глубоко верующем, за всю свою жизнь не произнесшем ни одного грубого слова. Вероятно, в жизни бывают моменты, когда под давлением исторических обстоятельств люди обнаруживают в себе совершенно неожиданные источники сил и, озаренные подлинным вдохновением, превосходят сами себя.
Д-р Хорват принялся изрыгать ругательства голосом, который юная красота его чудесного баритона и мощь словесных залпов в лучших традициях военных первоисточников его родины наполнили такой силой, что он смог бы удержать и горы, проснись вдруг в их недрах вулкан. И хотя этот поток помоев, несомненно, поверг бы в глубокую скорбь и Церковь и ее многомиллионную паству, все же в подобных обстоятельствах это был один из самых благородных и смелых поступков: он определенно доказывал, что столь щедро расточавшая добрые речи в адрес третьего мира великая держава еще не произнесла своего последнего слова.
Злонамеренная мысль; и вот уже кукла чревовещателя Оле Йенсен, вскарабкавшись на плечо своего хозяина, знаменитого Агге Ольсена, – тут как тут – из темноты наблюдает украдкой, размышляя о том, а не добился ли капитан Гарсиа, потрясая револьвером, именно того, чего и хотел, от человека, принятого им за шута, и не исполняет ли тот и в самом деле великолепный номер, разыгрывая перед этой скотиной сцену внезапной храбрости в порыве оскорбленного достоинства. Д-р Хорват едва ли не превзошел самого себя. Несмотря на ярость и гнев, невзирая на страх, он также начал отдавать себе отчет в том, что его восхитительный голос словно бы сотрясает горы; не прекращая потока своих проклятий, он с некоторым удовлетворением стал прислушиваться к раскатам эха, разбуженного его выступлением. В конечном счете он почти успокоился и, когда замолк, чтобы перевести дух, заметил, что Гарсиа смотрит на него с уважением.
– Muy bien – заявил капитан, прищелкнув языком. – Si, seсor. Большой талант.
Он протянул д-ру Хорвату бутылку, и молодой миссионер, хотя впоследствии он вряд ли смог бы в это поверить, изрыгнув последние ругательства, поймал себя на том, что основательно отхлебнул из нее текилы. Затем разбил бутылку, с силой швырнув ее о землю, и, спотыкаясь о камни, исчез в ночи. Обнаружив, что девушка продолжает мирно спать, он испытал огромное облегчение. Его охватило такое чувство, словно он вернулся домой; устроившись возле нее с максимально возможным удобством, он обнял ее. И хотя сердце у него все еще колотилось в такт последним изреченным анафемам, хотя лоб пылал, а голова была полна поистине гомерических эпитетов и поношений, без труда слагавшихся во фразы все более хлесткие и карающие, юный проповедник невнятно пробормотал пару проклятий в пробивавшуюся уже бороду, на манер утренней росы облепившую его щеки, и мгновенно провалился в глубочайший сон.
Глава XIX
Звезды захватили все небо, оставив землю мраку; ночь им хорошо подходит, как день подходит полям или жатве. Он лежал на вершине утеса, и, насколько хватало глаз, перед ним были только они. Звезды. Именно там родились древние божества, оттуда они сошли на землю много тысячелетий назад. Они явились с неба, долго и справедливо правили людьми, всегда отзываясь на приносимые им дары, жертвы, на просьбы жрецов. А потом с моря пришли испанцы и разбили прежних богов; им это удалось потому, что они привели с собой своих новых богов и Дьявола, которые работали вместе и были куда сильнее. Вся страна усеяна обломками свергнутых древних богов. Но теперь это всего лишь камни, побежденные камни, – как все побежденные, они ни над кем больше не властны.
Альмайо смотрел в небо с глубоким уважением: подлинный талант – там, но не на земле.
