Всюду третий лишний - Хетч Бен (е книги TXT) 📗

Дежурная дала нам постельные принадлежности и подушки, а затем после короткой паузы спросила, не дать ли нам постельное белье для двуспальной кровати, полагая, что мы путешествуем вместе, но Карина подчеркнуто официально заявила:

– Прошу вас поселить меня в женском номере.

Повернувшись ко мне, она добавила:

– Удобнее переодеваться, когда вокруг тебя не вертятся парни.

После этого мы стали походить на поссорившуюся пару.

– Ну, пока, я, наверное, буду где-нибудь здесь поблизости немного погодя, – сказала она, показывая пальцем в сторону коммунальной кухни.

– Что ж, пока, – ответил я, понимая, что она меня отшила.

В моей комнате было пять двухъярусных кроватей. Все постояльцы спали, и я почувствовал тревогу из-за того, что, во-первых, опасался, что моему ноутбуку приделают ноги, а во-вторых, не знал, уместно ли будет изобразить из себя крутого и сказать: «Привет, парни, меня зовут Кит. Я из Англии» – или вести себя независимо: распаковать рюкзак и углубиться в чтение «Одинокой планеты». Было около 11 часов утра; мои соседи, очевидно, отсыпались после вчерашней ночи, которую провели с друзьями или спутниками, и это, в добавлении к удару, нанесенному мне Кариной, навеяло на меня столь сильное чувство одиночества, что я лег на свою постель и попытался заснуть. Однако, несмотря на усталость, мне это не удалось, потому что почти поминутно все здание «Евы» буквально сотрясалось от громогласных оповещений по громкой связи: «Сара, комната 23, вы выписываетесь?… Поль, комната 17, спуститесь вниз к телефону, вам звонит брат».

Я внимательно прислушивался к каждому объявлению, надеясь услышать приглашение поговорить с Доминик, откликнувшейся на мою ипохондрическую шутку, но его не было.

Сейчас я сижу в пабе «О'Маллис» на Уильям-стрит. Это главный паб в районе Кросс, и я уже сделал первую попытку сблизиться с кем-нибудь из неорганизованных путешественников. Это было не очень-то легко. Группа музыкантов из Ирландии играла «Грязный старый город»; на экранах подвешенных под потолком телевизоров, звук которых был выключен, мелькали воскресные новости, и никто, казалось, не был расположен к тому, чтобы поболтать. Сейчас 7 часов вечера, я сижу в баре уже три часа, выпил порядком черного пива, опустошив несколько банок, много раз бегал в туалет, а сейчас готовлюсь сделать записи в ноутбуке.

Я все-таки встретил здесь троицу людей, гордых тем, что они путешественники: Соня, персональный тренер, в широченных бриджах; Стив, ее друг, у которого умный, пристальный, все схватывающий взгляд; и Вим, голландец, похожий на британского министра финансов Нормана Ламота, сотрудник радиокомпании из Амстердама, который все время повторял одну и ту же фразу: «Дааа, это карашо!» – после того, как я получал от кого-либо очередной совет или наставление о том, что мне следует делать в Австралии. Они уже пробыли в Сиднее шесть месяцев, и у них была с собой сумка-холодильник, так как они заглянули в паб по пути с пикника в Ботаническом саду, откуда открывается захватьшаюший вид на гавань. Им доставляло удовольствие вдалбливать в голову мне, только что прибывшему, сведения о городе и то, что может пригодиться в повседневном обиходе, при этом сообщая собеседникам краткие, но, на их взгляд, важные данные обо мне: «О, Стив, он только что прибыл сюда, только чтоприбыл… Вим, да он сиднейский девственник». Они перечислили перечень того, что мне следует делать. Я кивал головой, однако не придал значения ни одному сказанному ими слову, а потом потихоньку отчалил от них и обосновался в этом углу. Я сказал им, что через пару дней мы встретимся в Кугги, где неорганизованным путешественникам намного более удобно и комфортно, как об этом написано в «Одинокой планете», однако совсем не собирался беседовать с ними ни здесь, ни там.

Сейчас я на террасе, устроенной на крыше «Евы». За соседним столом трое мужчин затягиваются сигаретой с марихуаной, по очереди передавая ее друг другу; несколько человек сидят, уткнувшись в журналы; за столиком чуть поодаль от моего полным ходом идет шумное состязание, кто кого перепьет. Мне все время надо было перемещаться по террасе в поисках удобного и тихого места для того, чтобы мое одиночество меньше бросалось в глаза, но эти перемещения уже начали действовать мне на нервы. Я только что отправил Доминик письмо по электронной почте, в котором поделился с ней мыслью, пришедшей мне в голову, о том, что я приеду на Рождество в Нусу повидаться с ней. Отправляя это письмо, я получил письма от отца и Тома, а также и письмо от Люси, которая считала дни до своей поездки в Таиланд, – отвечать на это письмо у меня не было охоты.

Сейчас я ложусь спать, ставлю будильник на 8 часов утра, рассчитывая увидеть, как будут переодеваться девушки, работающие в Сиднее и ночующие в общих спальнях.

18 декабря 2000 года

Я спал до часу дня, потому что, во-первых, устал, а во-вторых, для того чтобы показать, какой я крутой. Здесь проснуться последним – это отличительный признак крутого парня, поскольку свидетельствует о том, что накануне у тебя была бурная ночь. Сейчас я смотрю отборочный матч в телепросмотровом зале. Толкаться в телепросмотровом зале также считается признаком крутости. Вас могут принять за еще более крутого, если вы заявитесь туда босиком, без туфель и носков, показывая этим, что вам вообще все по фигу. В следующий раз мне надо будет придти именно в таком виде. Для того, чтобы показать, что во мне кипит азарт (хотя я испытывал скуку, причем ужасную, поскольку ненавижу крикет), я вытягивал шею и вертел головой всякий раз, когда кто-нибудь, проходя мимо, заслонял экран, дабы показать, что я обеспокоен этим, поскольку боюсь пропустить хотя бы одно очко. Я прилагаю отчаянные усилия к тому, чтобы не выглядеть потерянным и одиноким. Быть потерянным и одиноким – это одно, но когда окружающие видят, что ты потерянный и одинокий, – это совсем другое.

У меня есть еще почти три недели, чтобы поехать в Таиланд и встретиться там с Люси, если, конечно, я так поступлю, однако уже сейчас я начал чувствовать себя угнетенным и подавленным потому, что торчу один здесь, в Австралии, и пропущу семейное Рождество. По внутренней сети только что передавали «Принеси нам пудинга с инжиром», и мне до смерти захотелось домой – песня напомнила о том, как мы стояли рядом с Дэнни на школьной линейке в гимназии в Астон-Клинтоне. Кроме этой песни, здесь, в Сиднее, казалось, вообще ничего не напоминало о приближающемся Рождестве, как будто его и вообще не будет. Стоит изнуряющая жара (от которой у меня снова появился зуд в местах комариных укусов), не видно никаких рождественских огней, и я представляю, насколько комичными будут выглядеть сутенеры и проститутки с блестками в волосах и насколько нелепо будут смотреться хлопья искусственного снега в витринах стрип-клубов.