Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки (книги серии онлайн .txt) 📗
— Что такое? Вода ушла? — спросил я.
— Если бы! — ответила она. — Вода сейчас придет. До сих пор она просто выталкивала наружу воздух из дыр. Они очень глубокие и извилистые, потому шипело так странно. А теперь воздух вышел, и воду больше ничто не сдерживает.
Она потащила меня через десяток последних дыр. Слой пиявок под ногами постепенно редел, и вскоре мы ступили на огромное плато. Ни дыр, ни пиявок. Кровососы, похоже, уползли куда-то еще. Я же, судя по всему, выбрался из самой кошмарной переделки в своей жизни. Пусть теперь меня смывает ко всем чертям, пусть я умру — это все-таки лучше, чем свалиться в яму к пиявкам.
Почти бессознательно я поднял руку, чтобы стряхнуть тварей, присосавшихся к затылку и шее, но толстушка удержала меня за локоть.
— Потом! Не успеем забраться на Башню — утонем! — крикнула она и потащила меня вперед. — От пяти-шести гадин не умрешь, а начнешь отрывать — всю кожу посдираешь. Ты что, не знал?
— Откуда? — пожал я плечами, ощутив себя якорем морского буйка.
Шагов через тридцать она остановила меня и, подняв фонарик повыше, осветила нависшую над нами Башню. Та оказалась широкой, круглой, и то ли сужалась кверху на манер маяка, то ли и впрямь была ужас какой огромной. Такой, что ее габариты не считывались с первого взгляда. Но разглядывать времени не было. Скользнув по Башне лучом фонарика, толстушка подбежала к лестнице у основания и полезла наверх. Я рванул за ней.
В скудном свете, при взгляде издалека Башня и правда казалась шедевром каких-то очень толковых строителей. Но, прикоснувшись к ней, я ощутил под ладонью шершавую скалу — результат эрозии почвы.
Узкий карниз, который жаббервоги вырубили в скале, убегал по спирали к самой верхушке. Назвать эту конструкцию лестницей можно было с большой натяжкой. Чуть не каждая пятая ступень была разворочена, а на оставшиеся — кривые, уродливые — едва умещалась нога. Там, где ступеней не было, приходилось карабкаться по валунам, цепляясь за скалу руками и перебросив фонарик на ремешке куда-нибудь за спину. Тут уж, как ни проверяй дорогу загодя, два-три раза на десять шагов все равно оступаешься, рискуя сорваться вниз. Путь для тех, кто видит во тьме. Для жутких существ, чья архитектура совершенно не приспособлена для человека. Осторожно, то и дело прижимаясь к скале, мы карабкались вверх по ступеням.
На тридцать шестой — а я всю жизнь считаю ступени — в темноте под нами раздался оглушительный шлепок. Словно кто-то с силой шмякнул огромным ростбифом по мокрой скале. Категорично и непримиримо. А потом наступила пауза — неумолимая пауза кувалды, занесенной для решающего удара. Вцепившись в скалу, я ждал, что будет дальше.
И пришла вода. Монолитная. Без плеска и брызг. Изо всех дыр Земли одновременно. В детстве я смотрел киножурнал о том, как плотину. Большой начальник, кто-то вроде губернатора, в строительной каске нажал на кнопку какой-то машины, шлюзы открылись — и толща воды, дымясь и рыча, медленно опустилась в пропасть. Это было еще в те времена, когда в кино перед фильмами крутили мультики или журналы. Я смотрел на экран, и все мое детское существо содрогалось при мысли, что бы произошло, окажись я в тот миг там, внизу. Но тогда я, разумеется, и представить не мог, что двадцать пять лет спустя это случится со мною на самом деле. Может, у детей есть некая аура, которая оберегает их от большинства мировых катаклизмов? По крайней мере, в моем детстве было именно так.
— И как высоко поднимется вода? — крикнул я толстушке, мелькавшей в луче фонаря на две-три ступеньки выше.
— Мало не покажется, — ответила она. Чудесный ответ. Какой простор для фантазии.
Мы карабкались по спирали быстро, как только могли. Судя по плеску воды, Башня вздымалась посередине огромного поля, изрешеченного мириадами дыр. Как статуя в центре городского фонтана. И если верить толстушке, половина этой статуи — а может, и больше, — очень скоро уйдет под воду, а мы, если успеем, останемся наверху, как два голубка над Всемирным Потопом.
Луч фонаря, дрожа у ее поясницы, выписывал в темноте надо мною странные геометрические фигуры. Я карабкался вверх за фонариком. Уже не понимая, сколько ступеней мы проползли — сто или двести. Плеск воды все усиливался, накрывая меня с головой. Вода поднималась. Но я не видел ее и не следил за уровнем. Если бы сейчас она лизнула мне пятки, я б не удивился.
Все было похоже на страшный сон. Словно что-то преследует меня, а я ползу по ступенькам слишком медленно. Вот оно уже дышит мне прямо в затылок, тянется мокрой лапой... Но реальность казалась кошмарнее. Напрочь забыв о ступеньках, я лишь цеплялся за валуны и буквально полз над пропастью по совершенно отвесной скале.
Не проще ли всплыть вместе с водой? И легче, и падать некуда. Прокрутив эту мысль в голове, я поделился ею с толстушкой.
— Бесполезно! — крикнула она сверху. — Вода будет закручиваться в гигантскую воронку, и плавать ты не сможешь! А если и вынырнешь, все равно в такой темноте не поймешь, куда плыть.
Она права. Нам остается лишь ползти вверх. Метр за метром... Света бы! Любого света. Чтобы ползти до самой вершины и хоть видеть, докуда поднимается вода. Всем нутром своим я ненавидел темноту. Ибо гнала меня вверх не вода, а тьма между водой и моими пятками. От мысли, что она догонит меня и зальет своими чернилами до самого сердца, бросало в холодный пот.
В голове крутился тот же киножурнал. Масса воды продолжает свое бесконечное падение с дамбы. Камера кропотливо снимает с разных углов — разве что не облизывает водный поток: сверху, в упор, а потом и сбоку. На белом и гладком бетоне пляшет тень воды. Я вглядываюсь — и чувствую, будто это моя собственная тень. На стене плотины размером с морскую бухту. Я смотрю на нее, сидя в кресле кинотеатра. Знаю, что это моя тень, но не понимаю, как поступить. Я — зритель, мне всего десять лет. Что вернее: бежать к экрану и хватать свою тень — или забраться ночью в каморку механика и выкрасть пленку? В итоге я просто сижу, ничего не делая, и таращусь в экран.
А тень все танцует передо мной. Мой огромный, растянутый вверх силуэт дрожит, как от зноя, на бетонной стене плотины. Я всегда считал, что она не умеет говорить, а тем более — подавать какие-то знаки руками. Но сейчас она действительнопытается что-то мне втолковать. Отлично знает, что я сижу и смотрю на нее из зала. Но, как и я, ничего не может с собой поделать. Всего лишь тень.
Другие зрители в зале, похоже, не замечают, что тень на плотине — моя. Рядом сидит старший брат, но даже он ни о чем не догадывается. Если б догадался, сразу шепнул бы мне на ухо. Такой у меня брат: в кино просто рта не закрывает.
Я тоже никому не сообщаю, что тень моя. Все равно никто не поверит. К тому же, она явно хочет передать послание мне одному. Из другого места, другого времени, пытается мне что-то сказать с экрана. Одна-одинешенька на огромной стене. Как она очутилась там во время съемки и что собиралась делать дальше — не знаю. Может, так и висела, пока ее не проглотила ночная мгла? А может, ее смыло потоком и унесло в открытое море, где она и дальше выполняет роль моей тени? От этой мысли на душе тоскливо и безысходно.
Новость о плотине сменяется репортажем с коронации в какой-то европейской стране. По каменной площади катит роскошная повозка, запряженная лошадьми с какими-то странными колпаками на носу. Я ищу свою тень на брусчатке, но вижу лишь тени колес да копыт...
На этом воспоминание обрывалось. Хотя я никак не мог ответить себе: а было ли это на самом деле? И если было — разве не странно, что я раньше такого никогда не вспоминал? Или это мираж? Видение, навязанное кромешной мглой и клокотанием наползавшей воды? Когда-то я читал одну книгу по психиатрии, где описывался подобный трюк нашей психики: дескать, попав в экстремальные условия, тело довольно часто защищает психику от чрезмерно грубой реальности тем, что видит «сны средь бела дня». Так это называлось в книге. Однако мое видение было резче всякого сна — и таким ярким, будто дело касалось моей жизни. Я вспомнил все запахи и звуки, которые меня тогда окружали. И пережил все эти чувства: растерянность, смятение и страх, когда не за что зацепиться, — такие неизбежные для любого десятилетнего пацана. А значит — кто бы и как это ни называл, — во мнедействительно что-то когда-то произошло. И теперь, в критической ситуации, некая сила выгнала эту сцену из мрачных подвалов памяти на свет божий в моейголове.
