Сад вечерних туманов - Энг Тан Тван (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Трижды приходили приказы на меня – и трижды их пришлось отменять из-за плохой погоды. Днем 5 августа 1945 года я получил четвертый набор приказов. У побережья Борнео был замечен американский авианосец, шедший на север. Мне предстояло взлететь на следующее утро, в восемь часов. Прогноз обещал погоду ясную и солнечную.
После прощального ужина, устроенного оставшимся личным составом базы, мы с Терудзеном пошли прогуляться по пляжу. Над морем взошла луна. Волны стихли. Терудзен был спокоен и сдержан и все время давал советы, как выжать лучшее из его самолета.
– Не будем больше говорить о войне, – сказал я.
Он глянул на меня и кивнул.
– Расскажите, что будете делать, когда это все закончится, – продолжил я. Мне хотелось заглянуть в ту часть его жизни, которую уже никак не удастся с ним разделить.
– Меня, видимо, объявят военным преступником и предадут суду.
Я покачал головой и снова попросил:
– Расскажите, что вы будете делать.
Он обратил взгляд в даль моря, догадываясь, чего я от него хочу:
– Я непременно вернусь сюда, к этому острову, и выстрою дом… там, – он указал на местечко под вереницей кокосовых пальм. – Здесь и проживу остаток своей жизни. Каждое утро буду выходить в море на лодке, ловить рыбу и смотреть, как восходит солнце над океаном.
– Это будет хорошая жизнь, – уверил я его.
– Я каждый день буду думать о тебе, – сказал он, глядя на меня.
– Я написал свое смертное стихотворение. Хотите послушать?
– Завтра прочтешь.
Мы снова пошли по берегу. Я не хотел транжирить время на сон, но в конце концов он сказал:
– Ты должен отдохнуть. Когда полетишь завтра, тебе понадобится острота всех твоих реакций.
– Сегодня ночью я хочу быть здесь, на пляже, – сказал я.
– Ложись спать. Я разбужу тебя.
Я улегся на прохладный сырой песок. Звезды казались такими близкими – рукой подать. Только и оставалось, что руку за ними протянуть. Вместо этого я взял его руку и держал ее, не отпуская даже тогда, когда стал проваливаться в сон.
Когда я проснулся, его не было. Было почти без десяти восемь, солнце стояло уже высоко. Я бегом бросился обратно к базе, кляня себя. «Йошикава К-41» стоял на взлетной полосе, двигатель его изрыгал дым в воздух. Мои часы показывали двенадцать минут девятого. Я остановился перевести дыхание, а потом понесся к самолету. Времени не оставалось: авианосец скоро выйдет из пределов досягаемости.
«К-41» двинулся вперед. Я не верил глазам! Двигатель прибавил обороты, и самолет начал выруливать к началу взлетной полосы. Сквозь стекло фонаря я видел лицо Терудзена. «К-41» вырулил и замер. Нескончаемо текло время, пока он смотрел мне в глаза. Мигнул раз и улыбнулся. Рука его поднялась, ладонь раскрылась, будто он мог, невзирая на расстояние, коснуться меня. Я понял, что кричу ему, кричал, пока не охрип, хотя в тот момент вовсе ничего и не слышал.
Он опустил руку. Самолет накренился вперед, затем стал набирать скорость. Я всю свою силу без остатка отдавал ногам, чтоб поспевать за ним. Я сменил направление, надеясь перехватить его на половине полосы, хотя и знал, что это невозможно. «К-41» оторвался от земли. Я упал, сумел подняться, не отрывая взгляда от Терудзена, пока он делал низкий круг над аэродромом. У меня нет сомнения, что взгляды наши встретились – в последний раз.
Он завершил круг и ринулся в направлении солнца.
И в то же мгновение небо изменило цвет. Оно сделалось совершенно белым, а потом разметалось на полоски багрового, пурпурного и фиолетового. Я крепко зажмурил глаза, но свет все равно проникал, ослепляя меня. И только несколько недель спустя я выяснил, что американцы сбросили свою первую атомную бомбу на Японию. В ту секунду, когда Терудзен взлетел вместо меня, чтобы броситься в погоню за кораблем – война, в сущности, закончилась.
Вот так и получилось, что я стал вишневым цветом, который так и не осыпался на землю. Я был спасен приказом молчаливого императора, которого поражение наделило голосом. Мне было двадцать два года, когда завершилась война и император Хирохито, первым из Божественных Существ, обратился к своему народу по радио, заклиная нас признать поражение и «стерпеть нестерпимое».
Как же он был точен! Я стерпел».
Еще долго после того, как Тацуджи перестал рассказывать, мы сидели с ним в молчании. Он не притронулся к своему чаю. Я тоже. Взгляд его вновь обратился на укиё-э с изображением рыбацкого селения.
– Я уже старик, старше, чем был Терудзен, когда вылетел в то утро, – говорит он. – Как только эта книга об Аритомо будет завершена, я собираюсь вернуться в Кампонг-Пенью. Я купил там клочок земли: именно то место, о котором говорил Терудзен. И там я непременно выстрою дом – такой, какой Терудзен хотел для нас.
Он как будто давал обет.
– И на сей раз… на сей раз я уже больше никогда не покину его.
– Когда война кончилась, вас интернировали?
– В Сингапур. Заставили работать, вместе с сотнями других. Мы убирали обломки с улиц, прочищали сливы каналов, восстанавливали поваленные линии электропередачи. После того как меня переправили домой, я ушел с военного флота.
Он довольно неловко поднимается на ноги.
– Я больше никогда не посещал святилище Ясукуни. Никогда не ездил в Военный музей в Кагосиме, где можно посмотреть и потрогать самолеты, которые использовали токко-пилоты, самолеты, поднятые со дна моря. Мне никогда не хотелось любоваться на них, – говорит он. – Для меня тот берег, вполоборота Земли от Японии – единственное место, где дух Терудзена сможет обрести мир.
– Что вы будете там делать? – спрашиваю я, как он когда-то спросил человека, которого любил – и все еще любит.
– Каждое утро, на рассвете, – отвечает он, и взгляд его устремлен в дальнюю даль, – я буду выгребать на маленькой лодочке в море. Буду ставить ее носом к месту, где в последний раз видел самолет Терудзена, и ждать, когда взойдет солнце.
Глава 17
В присутствии других людей Аритомо не изменил своего отношения ко мне. Были в нем заповедные уголки, куда, я понимала, доступ мне не будет позволен никогда. Порой, когда мы работали в саду, я ловила его на том, что он пристально разглядывал меня, храня на лице задумчивый вид. Он никогда не отводил глаза в сторону, встречаясь с моим взглядом, а продолжал смотреть.
После относительного затишья К-Ты активизировались, убив всего за месяц более трехсот мирных граждан. Складывалось впечатление, будто теперь они вели охоту на женщин и детей. На одной каучуковой плантации застрелили двухлетнюю девочку, игравшую с домашним поваром. Плантатору с женой устроили засаду на основной дороге: террористы убили женщину, но ее мужа оставили в живых. Всего за неделю до этого пять К-Тов зашли в сложенную из бурого железняка церковь в Танах-Рате во время утренней мессы и убили ведшего службу француза-священника. Женам плантаторов и шахтеров, которые поклялись оставаться в Малайе со своими мужьями, советовали собрать пожитки и уехать с детьми, и некоторые семьи европейцев на Камеронском нагорье так и сделали.
Темплер причислил районы, кишевшие К-Тами, к «черным областям», где вводилось жесткое нормирование продовольствия и тягостный комендантский час, которые сделали жизнь населения настолько несносной, что люди прекращали оказывать поддержку коммунистам. Несмотря на крутые меры, список «черных областей» резко расширился, число их превысило количество «белых областей», бывших полностью свободными от проникновения К-Тов. Это напоминало мне древнекитайскую игру го с ее черными и белыми камнями, в которую Аритомо иногда играл со мной, окружая мои фишки, чтобы обратить их в его цвет.
Лежа ночью у себя в постели, я слушала, как армия забрасывала минами и снарядами какой-нибудь лагерь К-Тов в соседней долине. Были ночи, когда я вставала и выходила на веранду. Небо вздрагивало от разрывов, освещенное этим противоестественным «северным сиянием». Магнус называл его «Авророй экваториалис».
