О героях и могилах - Сабато Эрнесто (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

XII

Ночью, перебирая и анализируя события минувшего дня, а я всегда делаю это по ночам, я вдруг всполошился: почему Норма привела ко мне сеньориту Гонсалес Итуррат? И наверняка не могло быть случайным совпадением то, что они втянули меня в дискуссию о существовании зла. Обдумав все хорошенько, я заключил, что у преподавательницы были все характерные черты члена Библиотеки для Слепых. И тотчас я стал подозревать саму Норму Пульесе, которой интересовался, в общем-то, лишь потому, что ее отец был социалистом, ежедневно посвящавшим два часа переписыванию книг шрифтом Брайля [115].

Я, наверно, часто изображаю себя в невыгодном свете, и читатели, возможно, будут удивлены подобной беспечностью с моей стороны. Правду сказать, несмотря на склонность к систематичности, я способен на выходки самые неожиданные, а потому опасные, если принять во внимание масштаб моей деятельности. И самые непростительные глупости я совершал из-за женщин. Попытаюсь все же объяснить, что со мною происходит, – это отнюдь не так безумно, как может показаться с первого взгляда, ибо женщину я всегда рассматривал как предместье мира слепых; таким образом, мои отношения с ними вовсе не лишены смысла и оснований, как мог бы вообразить поверхностный наблюдатель. Нет, не в этом упрекаю я себя в данный момент, но в почти непостижимой беспечности, которая вдруг находит на меня, как в случае с Нормой Пульесе; с точки зрения рока это вполне логично – ведь если рок намерен кого-то погубить, то он его ослепляет, – но, с моей собственной точки зрения, это было абсурдно и непростительно. Дело в том, что вслед за периодами пронзительной ясности ума у меня бывают периоды, когда поступки мои словно бы задумываются и совершаются другим человеком и я внезапно оказываюсь в опаснейших передрягах – как могло бы случиться с одиноким мореходом, который, плавая в опасном месте, время от времени задремывал бы.

Да, все это не просто. Хотел бы я посмотреть на кого-либо из моих критиков, оказавшихся на моем месте, когда я окружен бесчисленными, коварнейшими врагами, опутан незримой сетью шпионов и соглядатаев и должен денно и нощно вести наблюдение за каждым человеком, приближающимся к Иглесиасу, должен следить за каждым событием, имеющим к нему отношение. Пусть кто другой попробует, тогда он будет менее самоуверен и поймет, что оплошности такого рода не только возможны, но практически неизбежны.

Например, перед встречей с Селестино Иглесиасом мой ум долгое время был в крайнем смятении, а в такие периоды мне чудится, будто мрак буквально высасывает мои силы посредством алкоголя и женщин; так, постепенно, углубляешься в один из лабиринтов Ада или, что то же, в мир Слепых. Однако нельзя сказать, что в эти мрачные периоды я забывал о своей великой цели, но тогда четкий, научный подход к ней сбивался хаотическими бросками, пробами наобум, в которых с виду царит то, что люди несведущие именуют случаем, но что, по сути, есть слепое сцепление обстоятельств. И посреди сумбура чувств, оглушенный и одурманенный, пьяный и опустившийся, я все же принимался вдруг бормотать: «Не беда, я все равно во что бы то ни стало должен исследовать их мир», и меня пронзало чувство головокружительного упоения, того упоения, которое овладевает героями в самые страшные, самые опасные мгновения битвы, когда разум уже не в состоянии руководить нами и воля наша оказывается в темной власти крови и инстинктов. Затем я внезапно пробуждался, выходил из долгих периодов мрака, и, подобно тому как разврат сменялся аскетизмом, моя мания методичности сменяла прежний сумбур чувств; мания, которая овладевает мной не вопреки моей склонности к беспорядку, но именно благодаря ей. Тогда ум мой начинает работать с удвоенной энергией, с поразительной живостью и ясностью. Я принимаю правильные, точные решения, все видится ярко, отчетливо, словно какая-нибудь теорема; я ни в чем не следую своим инстинктам, в такие моменты я полностью их контролирую и повелеваю ими. Но странное дело, мои поступки или люди, с которыми я схожусь в такие просветы здравомыслия, быстро затягивают меня вновь в фазу бесконтрольного поведения. Ну, например, знакомлюсь я с женщиной, скажем, с председательницей Комиссии по Сотрудничеству с Хором Незрячих; мне ясно, сколь ценную информацию я могу через нее получить, я ее обхаживаю и наконец в чисто научных целях сплю с нею; но тут оказывается, что эта женщина сводит меня с ума, что она донельзя сладострастна или одержима какой-нибудь манией – словом, тогда все мои планы терпят крах или в лучшем случае откладываются.

Разумеется, случай с Нормой Пульесе был не такого свойства. Но даже тут я совершил ошибки, которых нельзя было допускать.

Сеньор Америко Пульесе – старый член Социалистической партии, и дочь свою он воспитал в тех правилах, каковые с самого начала провозгласил Хуан Б. Хусто [116]: Истина, Наука, Сотрудничество, Борьба с Курением и с Алкоголизмом. Был он человеком весьма почтенным, ненавидел Нерона и в своем бюро пользовался уважением даже политических противников. Само собой понятно, что его партийные взгляды чрезвычайно подогрели мое желание переспать с его дочерью.

Она была помолвлена с флотским лейтенантом. Это отнюдь не смущало антимилитаристский дух сеньора Пульесе в силу странного психологического выверта – все антимилитаристы восхищаются военными моряками: они, дескать, не так грубы, много путешествовали, почти, так сказать, штатские. Словно последнее их свойство не недостаток и может быть предметом похвал. Я и объяснил Норме (а она бесилась от злости), что хвалить военного за то, что он не похож или не слишком похож на военного, все равно что усматривать достоинство подводной лодки в том, что она плохо погружается.

Аргументами такого рода я торпедировал базу Военного Флота и в конце концов завлек Норму в постель, из чего явствует, что путь к постели может пролегать через самые непредвиденные институции. И что единственные доводы, убедительные для женщины, – это те, которые как-либо связаны с горизонтальным положением. В противоположность тому, что бывает с мужчинами. Вот почему так трудно привести мужчину и женщину в одно и то же геометрическое положение, действуя только лишь логическим рассуждением, потому и приходится прибегать к паралогизмам или попросту лапать.

Добившись горизонтального положения, я потратил немало времени на то, чтобы ее воспитать, приучить к Новой Концепции Мира: от профессора Хуана Б. Хусто к маркизу де Саду. Было это отнюдь не легко. Пришлось вначале прибегать к привычному ей языку, она же фанатично верила в науку и читала произведения вроде «Идеального брака», употребляла столь неуместные в постели обороты, вроде «закон преломления света», когда речь шла о сумерках. Начав с бесспорных истин (а истина была для нее священна), я повел ее со ступеньки на ступеньку к самым предосудительным забавам. Да, многие годы терпеливой работы социалистических депутатов, советников и докладчиков были в несколько недель сведены на нет; все их районные библиотеки, кооперативы, полезные дела в муниципалитете кончились тем, что Норма Пульесе стала участницей весьма непохвальных шалостей. Может, для того, чтобы потом еще сильнее уверовать в коллективизм?

Ну что ж, прекрасно, давайте посмеемся над Нормой Пульесе, как поступал я, ощущая свое превосходство. Но теперь меня одолели подозрения, и вскоре мне стало казаться, что она один из хитрейших лазутчиков моих неприятелей. С другой стороны, этого следовало ожидать – ведь только примитивный, глупый враг использовал бы для шпионажа людей подозрительных. Именно то, что Норма была так наивна, так прямодушна, так ненавидела всякую ложь и мистификацию, – разве не было самым веским доводом в пользу того, что ее надо остерегаться?

Обуянный тревогой, я принялся подробно анализировать наши отношения.

Я полагал, что характер Нормы Пульесе мне понятен, и, учитывая ее воспитание в духе социализма и сармьентизма [117], был уверен, что вижу ее насквозь. Грубейшая ошибка. Норма не раз и не два ставила меня в тупик своей неожиданной реакцией. А развращенность, которой она охотно уступила, никак не вязалась со здоровым, целомудренным воспитанием, которое дал ей отец. И если для мужчины логика значит так мало, то чего же ожидать от женщины?