Купальская ночь - Вернер Елена (читать книги txt) 📗
Катерина вгляделась пристальнее. Через окна ближайшей к реке мазанки проглядывало небо, а беленая глина со стен обвалилась, как яичная скорлупа, обнажив решетку дранки. Хата казалась такой хрупкой, картонной, что было непонятно, как в ней вообще жили люди. В следующем доме окна ощерились зубастыми ухмылками битых стекол. Сквозь крыши давно проросли акации, дурноклены, осинки. Пока деревенька не скрылась за поворотом, Катерина все смотрела на последнюю хату: под тяжестью пустоты она сложилась противоположными стенами внутрь, как треугольник карточного домика. Можно было быть уверенной, что теперь она дала приют множеству животных куда более невзыскательных и живучих, чем люди. Природа завоевала Ларионовку, и через несколько лет полностью сотрет все следы человеческого бытования здесь, приспособив деревеньку для своих нужд.
– Круто! Вот бы там побывать… – протянул Митя, с горящими глазами все оглядываясь туда, где скрылась Ларионовка. Толкнул в плечо Веню. – Прикинь, там привидения!
– Был я там. Нет там никого, кроме ужей. Меня один укусил, – хмуро поведал Веня, передернув худыми плечами.
– Круто! – это слово становилось Митиным любимым. – Ты поэтому змей боишься?
– Ничего я не боюсь! – вспыхнул Веня. Катерина тайком улыбнулась, но тут же поспешно отвернулась, заметив, что Костя смотрит на нее. Взгляд у него был все такой же, прозрачный, неотрывный. Как бы ей ни хотелось не вспоминать его, подобные взгляды стали тут же всплывать в закутке ее памяти. По привычке она спешно подумала о другом. Она научилась переключать эти мысли как по щелчку, на сей раз заставив себя думать о статье в журнал.
Но вскоре ею снова завладели пейзажи. Было совсем тепло, если бы не ветерок от движения – даже жарко, хотя небо уже выгнулось вверх, утратив синюю летнюю густоту. Листвы коснулось золото и багрянец, ненавязчиво, но вполне явственно напоминая о надвигающейся осени. Мысли улетучились, и в голове стало так же звонко, как в воздухе вокруг. Лодка петляла по узеньким излучинам, которых, наверное, не было ни на одной карте. То и дело русло почти перегораживали поваленные, подъеденные бобрами деревья, наклонно уходящие в воду – иногда по ним скрежетало днище лодки. На их стволах, как на остовах потопленных кораблей, играли солнечные блики. В какой-то момент Костя поднял мотор и взял весло. Это и была его Амазония, местность, где не встретишь человека. Он указывал едва приметные тропы животных, приходивших на водопой, бобровые хатки, проплывшую мимо выдру, ничуть не испугавшуюся их присутствия, а только деловито отвернувшуюся, когда лодка поравнялась с ней – ни дать ни взять упитанная мещанка в городском бассейне. Перегнувшись через борт, Катерина рукой трогала реку, почти гладила ее искристую поверхность. Мите на голову села большая стрекоза с крыльями цвета индиго, чем привела его в полный восторг. Водоросли, обычно затягивавшие к августу все рукава кроме главного русла и так докучавшие своими цепкими плетьми, теперь упали на дно, и Юла была прозрачна насквозь. Здесь природе не было дела до человеческих хлопот, и Катерина вдруг подумала, что, быть может, самим людям тоже стоит перестать на них зацикливаться.
Наконец они решили сделать привал. Костя выбрал удобное место, чтобы пристать, и мальчишки, выскочив из лодки, тут же углубились в рощицу, перекликаясь и прячась за стволами деревьев. Катерина хотела было позвать Митю и запретить убегать далеко, но Костя остановил ее:
– Не надо. Он у тебя смышленый, сам все знает. А твои замечания только ставят его в неловкое положение перед Веней. Ему ведь важно быть перед ним на высоте.
Катерина кивнула. Покосилась на Юлу и что-то решила.
– Я скоро, – бросила она. Нужды в ней никто сейчас не испытывал. Митя и Веня играли в прятки, и их звонкие детские голоса оглушали зачарованный лес. Костя разжигал костер и, кажется, был теперь полностью поглощен этим занятием. Так что она осторожно спустилась к реке, хватаясь за кусты.
Все было так просто, так понятно: лес, река, сентябрь. Катерине захотелось стать частью этой чистоты и свежести. И она быстро скинула одежду. Подошла к воде, но заходить не стала, даже не попробовала ступней, зная, что холод реки мгновенно отнимет всю ее решимость. Набрала побольше воздуха в легкие, замерла – и ринулась вперед. Дно резко ушло вниз, и Катерина нырнула в упругую толщу воды.
Только осознание погружения не позволило ей закричать. В первую секунду холод прошил ее тело иголками, и она отчаянно заработала руками и ногами, стараясь выплыть на поверхность. Но вынырнув, поняла, что уже не хочет кричать. Наслаждение, такое же резкое, как холод, заполнило ее всю.
Над берегом разлетался сухой треск ломаемого Костей валежника.
Порхнувшая с ветки птица пронеслась над самой водой: «тью-тью-тью». Выравнивая дыхание, Катерина несколько раз глубоко вздохнула, так, чтобы закололо в груди. Ей казалось, что чем больше воздуха она пропустит через себя, тем меньше в ней останется того, чему не было названия – и что ее так тяготило. Осенняя холодная вода текла мимо, снаружи и внутри, и уволакивала прочь ее темноту.
Наконец, пальцы совершенно заледенели. Катерина неуклюже выбралась на берег и, подхватив одежду, вышла к полянке, где уже дымил и потрескивал костерок.
– Ну ты даешь. Холодно же, – навстречу к ней, мокрой и взъерошенной, как воробышек, уже шел Костя. Несмотря на ее протестующее мычание, он накинул ей на плечи свою ветровку. Тут же подскочил Митя:
– Мам, ты что, купалась? Круто! А там холодно? А мне можно?
– Нет, нельзя, – и видя, что сын насупился, смягчилась:
– Можешь побродить у берега. Только штаны закатай.
Мальчишки унеслись с гиканьем и воплями. Костя подтащил поближе к костру сухое полено, Катерина присела на него и стала нанизывать на шампуры захваченные из дома сардельки, чтобы чем-то занять себя. Костя, постояв немного в нерешительности, сел напротив нее за костром, выудил из рюкзака книгу и открыл на середине. Отвлекшись, чтобы взять другой шампур, Катерина замерла, огладывая его ссутулившуюся фигуру и крепкие, привыкшие к труду руки. Пальцы у него были длинные, с чуть более крупными, чем нужно, суставами, из-за чего казались узловатыми. В таких книга смотрелась чужеродно. Может, поэтому она и вспомнила.
– Кажется, ты не любишь читать. Ведь все это выдумки…
Костя прищурился и с готовностью отложил книгу, словно только того и ждал.
– Верно. Раньше не любил. А теперь… Книги скрасили мне семь лет одиночества.
Катерина не сразу поняла, о каких годах идет речь, а когда сообразила, кровь ударила в голову. Но надо было что-то сказать.
– Ты… как ты вообще? Живешь…
– Неплохо. Ковка приносит неплохие деньги. Да и красиво это. Люблю, когда работа приносит удовлетворение. Мне нравится думать, что я не разрушаю, а созидаю.
– В Пряслене все что-то выращивают, сады, огороды. Это тоже созидание.
– Это чтобы прокормиться. Кормлюсь я работой. А жизнь земледельца не для меня.
Тема для разговора иссякла, не продержавшись и трех минут. Катерина с трудом вынесла молчание, и снова заговорила:
– А как там… Степа? Родители твои?
– Матушка хорошо. Насколько это возможно в ее возрасте и после всего… Отец умер два года назад. Он давно уже бросил пить. Но печень ему все-таки припомнила.
– А Степа? Наверное, женился. И детишек куча? – улыбнулась Катерина, представляя того паренька, что она знала, взрослым, может быть, лысеющим, чуть отяжелевшим, почему-то копающимся в капоте машины. Костя вздохнул. Подбросил дров в прожорливое трескучее пламя.
– Степа стал Героем Российской Федерации. Шестнадцать лет назад, в Чечне. Посмертно.
– Ох, Костя…
Он кивнул головой:
– Да, мне тоже жаль. Ну, про Маркела с Настеной ты знаешь. Ваня Астапенко теперь в Курске, депутат городского собрания. Всегда знал, что он выбьется в люди, наш ясный сокол.
Костя сбил пламя, разровнял угли и взял из ее рук шампуры с сардельками. Тут из леса прибежали Веня с Митей, и разговор прервался мальчишеским щебетом.
