Психолог, или ошибка доктора Левина - Минаев Борис Дорианович (книги хорошего качества .txt) 📗
Он только успел ответить «да», как она бросила трубку.
Он все-таки вышел покурить, тяжелыми шагами, плохо разбирая лица и предметы, выкурил сразу две, потом вернулся в комнату, вдохнул в грудь побольше воздуха и набрал номер Калинкина.
– Алло! – сказал он, услышав голос Калинкина. – Серега, ты?
– Я! – ответил Стокман, кашляя в трубку. – Говори, только я не могу очень долго. Что-то горло прихватило.
– Сереж… – сказал Лева, стараясь нейтрально произносить каждое слово. – Ты в последнее время говорил с Дашей? Лично или по телефону? Или что-то ей передавал через кого-то?
– Постой-постой, а почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?
– Ответь на вопрос, пожалуйста.
– Она сама мне позвонила. Совершенно неожиданно. Разговор такой был дурацкий. Пересказывать не буду. Вопервых, из-за горла. Во-вторых, дурацкие разговоры очень трудно запоминать.
– Ну хорошо. Я могу тебя навестить?
– Да приезжай ради бога, а что случилось-то?
– Да ничего. Тебе привезти что-то: лекарства, еду? Спиртное, может быть?
– Если хочешь выпить, привози. Я бросил, – сказал хмуро Стокман и торопливо повесил трубку.
Лева медленно напивался, глядя на Стокмана с закутанным горлом.
– Ну чего ты от меня хочешь, а? – натурально хрипел Стокман. – Садист, блядь, гестапо… Ну я тебе все уже рассказал! Мудолог ты, а не психолог!
– Сереж, понимаешь, это очень важно. Давай так: я буду спрашивать, а ты только отвечай, да или нет. Просто можешь головой мотать. Или пальцы показывать. Большой – «да». Средний – «нет». Ну чего ты ржешь? Тебе ж говорить нельзя… У тебя горло, ты болен, все понятно. Но я тоже жить хочу.
– А это тут при чем? – удивился Стокман.
– Да как тебе объяснить… – задумался Лева, опрокидывая очередную рюмку.
– Слушай, я тебя умоляю, уволь меня от твоих этих пошлостей, – возмутился Калинкин. – Разбирайся с ней сам.
– Я разберусь, – четко и ясно сказал Лева. – Я обязательно разберусь. Только ответь, пожалуйста, на мои вопросы. Можешь ответы хоть на бумажке писать, мне все равно…
Стокман вздохнул, и допрос начался.
Лева. Что она сказала, когда позвонила? Это было связано с Петькой? Со мной? Или причина была неясна?
Стокман. Третье.
Лева. Что она сказала? «Сережа, я давно тебе не звонила. Ты можешь поговорить?»
Стокман. Да.
Лева. Ты ответил: «Конечно, могу. А в чем дело?»
Стокман. Ну типа того.
Лева. Ну а дальше-то что? Плакала?
Стокман. Нет.
Лева. Ну что сказала?
Стокман. Не помню!
Лева. Она сказала: «Я считаю, что я и Петька – это все равно семья»?
Стокман. Нет! Как она могла такую чушь сказать!
Лева. Она сказала: «Что ты собираешься дальше делать?»
Стокман. Ну типа того.
Лева. Что ты сказал?
Стокман. Я сказал: «В каком смысле дальше? Завтра? Через год? Через пять лет? Тебя что интересует?»
Лева. Она сказала: «Меня интересует ребенок»? Да?
Стокман. Ну типа того.
Лева. Ты сказал: «Что же конкретно тебя интересует, Даша?»
Стокман. Да, я сказал: что конкретно тебя интересует, Даша: его здоровье, в какой именно области, его воспитание, его режим, его занятия, что? Я вышел из себя. Я сказал, что не понимаю таких вопросов. Что это бред. Что в таком тоне я не могу разговаривать. Что невозможно вот так, раз в год звонить и что-то спрашивать. Что я не готов к такому абсурду. Что мне некогда, в конце концов.
Лева. И вдруг она спросила: «А что ты будешь сейчас делать?».
Стоктон. А откуда ты знаешь?
Лева. Неважно. Так. Ты удивился. И что ты ей ответил?
Стокман. Да ничего я не удивился. Ну чего, ужинать будем, говорю.
Лева. Она спросила: «А что на ужин?».
Стокман. Ну, я подробно ей все рассказал: котлетки, пюре, творожок.
Лева. Ну?
Стокман. Что ну?
Лева. Ну дальше, что она спросила: «А какой творожок?»
Стокман. Нет, она спросила, какие котлетки. И будет ли компот на третье. Я сказал, что котлетки, конечно, диетические, паровые, а на третье кисель. Она спросила: клюквенный? Я говорю: из брусники. Она говорит: здорово. Я говорю: да что здорово, не любит он кисель. И вообще плохо ест.
Лева. В этот момент ты разозлился?
Стокман. Не в этот. В этот момент я еще нормально говорил. Она спросила, что типа, может, не надо на ужин так много? Я говорю: да просто он плохо ест. Стал рассказывать, что на завтрак, что на обед.
Она говорит: а ты книжки ему за ужином читаешь? Типа того, что вот ей мама в детстве читала. И она слушала и ела лучше. И вот в этот момент, как ни странно, я разозлился. Ну, типа она мне уже советы дает. Понимаешь? Она мне дает советы!
Лева. И что ты ей сказал?
Стокман. Ну что ты пристал, а? Ну не помню. Не помню! Ты испытываешь гнев, Лева? Ты часто испытываешь гнев? Вот чтоб в глазах потемнело? Не часто? Вообще нет? Ну вот, у тебя счастливая организация. У тебя этого нет. А у меня это есть. Понимаешь? Что я могу запомнить, если потемнело в глазах, если к голове кровь приливает? Ты, психолог хренов, скажи? Ну что?
Лева. Что ты ей сказал?
Стокман. Так. Что я ей сказал. Сейчас попробую тебе объяснить. Понимаешь, Лева, это с тобой я себя веду вот так: я сержусь, кричу, выхожу из себя, да? На самом деле, в обычной жизни, это состояние гнева выражается совсем иначе. Ты меня понимаешь?
Лева. Я тебя понимаю, Сережа. В состоянии гнева ты обычно говоришь тихим голосом, вежливо, интеллигентно, но наносишь при этом страшные оскорбления. Так что ты ей сказал?
Стокман. Да никто ее не оскорблял, брось ты. Напротив. Понимаешь, напротив! Я попытался взять себя в руки. Я помолчал, начал вспоминать все, что ты мне про нее говорил. Ну, чтобы как-то лучше понять ее состояние, вникнуть, так сказать, в уязвленную женскую душу. Даш, говорю, спасибо тебе за все.
Лева. Она говорит: за что?
Стокман. Да. Она говорит: за что? Ну как за что, говорю я. За то, что ты такая. Во все проникаешь. Все понимаешь. Все чувствуешь. Все объемлешь, как библейские воды.
Возникла небольшая, но важная пауза в разговоре. Лева и Стокман внимательно смотрели друг на друга.
Лева. А ты действительно так думаешь?
Стокман. Ты так думаешь, Лева. Я же говорю: я просто вспомнил, что ты мне про нее говорил. Я представил ее по твоим словам, по твоим описаниям. Просто выразил это посвоему.
Лева. Так на что же она обиделась?
Стокман. Не знаю. Она не обиделась, она удивилась скорее. Говорит: Сережа, типа того, странно, ты со мной так никогда не говорил. Типа какие-то чужие слова. И вообще, я не понимаю, что ты хочешь сказать…
Лева. А ты?
Стокман. Ну что я? Я говорю: Даш, я по-прежнему не понимаю цель твоего звонка, поскольку точно знаю, что ты звонишь с какой-то конкретной целью… Но бог с ним, просто я действительно оценил вдруг, как ты умеешь проникать в чужую жизнь, в нашу жизнь. Ведь это для тебя все-таки чужая жизнь, согласись. И вот я задумался над тем, что же у тебя внутри. И вдруг понял, что ты внутри, ну извини, что я тебе это говорю, ты как губка, которая все впитывает, вот я тебе сказал что-то про Петьку, и ты стала что-то воображать, проникаться, заполнять себя этими словами, заполнять пустоту, понимаешь? Но все-таки это пустота, Даш, а у тебя должно быть что-то свое…
Лева. А она?
Стокман. Ну, она помолчала. Потом говорит: да, ты прав. Ты совершенно прав. Но Петька тут ни при чем. И конкретной цели у меня нет. Просто я давно не звонила.
Лева. А ты?
Стокман. А я… Я… Я говорю, типа того, ну извини, Даш, если обидел. Она говорит: да нет, ничего, спасибо, что поговорил, Сережа, и ты не бойся, я безо всякой цели, просто соскучилась по нему, понимаешь? Я говорю: слушай, давай все это, что ты соскучилась, и как с этим быть, ты не со мной, а с Левиным обсуди, что-то решите, он мне сообщит, я ему ответ, все как договорились, ладно?
