Домработница царя Давида - Волчок Ирина (полная версия книги .TXT) 📗
Царь Давид, уже лежащий на каталке, смешливо фыркнул. Толстый дядька оглянулся на него, тоже фыркнул и сказал:
— Вот так, Давид Васильевич. Молодое поколение… Чувствую, напустит внученька морозу на всех наших… Ну, поехали уже. Ты куртку-то надень какую-нибудь. И обувь. Что, в тапках, что ли, поедешь? Обратно-то тебя не повезут, самой придется. И дверь закрой, а то так и останется нараспашку.
Аня машинально переобулась в кроссовки, накинула пальто на спортивный костюм, закрыла дверь, мельком подумав, что даме Маргарите следовало бы все-таки позвонить, предупредить, потому что ключей у нее нет, вернется из магазина — а дома никого, дверь закрыта, ей уже уезжать надо, а вещи все в квартире… О Ваське даже не подумала. Да и о даме Маргарите сразу же забыла. Увидела, что во дворе стоит не обыкновенная «скорая», а страшная желтая машина реанимации, и в эту машину уже грузят каталку с Давидом Васильевичем, очень испугалась, что про нее сейчас все забудут, заторопилась, полезла следом за каталкой, стукнулась коленом… Кто-то из медиков подал ей руку, буквально вдернул в машину, со вздохом сказал:
— Всегда с родственниками возни больше, чем с больным. Не создавай нам проблем, ладно? Состояние стабильное. Ты знаешь, что это значит?
— Да, конечно, — торопливо ответила Аня, послушно шлепаясь на откидное сиденье, куда подтолкнул ее медик. — Я знаю, да. Стабильное — это значит без изменений, да? Тогда вы побыстрее, пожалуйста. Разве можно, чтобы так долго без изменений? Надо же лечить быстрее!
Медик вздохнул и промолчал, устраиваясь по другую сторону от царя Давида. В машину полез второй медик, на ходу обернувшись и громко сказав кому-то во дворе:
— Давид Васильевич приболел… Да. В больницу, куда же еще.
Аня без интереса глянула через затемненное стекло: с кем это он разговаривает? Во дворе стоял Васька. И морда у него была растерянная. Вот именно — морда, Аня это слово и подумала. И тут же забыла о Ваське и его морде.
Двери закрылись, машина мягко дрогнула, тронулась с места и сразу набрала скорость. Но сирена не включалась, поэтому Аня решила, что скорость не такая уж большая.
— Побыстрее бы, — беспомощно пробормотала она, не отрывая взгляда от белого лица царя Давида. — Лечить уже надо…
— Они уже лечат, — сказал царь Давид, не открывая глаз. — Они все правильно делают, не сомневайся. Девочка, я вот тебя попросить хочу… Ты мне завтра яблочек не напечешь? Знаешь, таких, с малиновым вареньем внутри… Очень люблю.
Аня заметила, как медики переглянулись с одинаковыми улыбками, и обрадовалась: наверное, действительно бояться не надо. Они же не боятся. И царь Давид не боится. Вон, о яблочках вспомнил…
— Напеку! — с готовностью пообещала она. — Антоновки, да? Она полезная. И еще куриный бульон, он тоже полезный. Творогу настоящего найду… У меня на рынке одна знакомая есть, у нее всегда очень хороший творог. Он тоже полезный. И еще для сердца абрикосы очень полезные, абрикосы я тоже принесу…
Она хотела вспомнить еще что-нибудь полезное для сердца, но тут медики просто отодвинули ее от царя Давида, склонились над ним, опять переглянулись — уже без всяких улыбок, стали что-то делать, опять ломали ампулы голыми руками, откуда-то появилась кислородная маска, заменили бутылку в капельнице… Опять стало очень страшно.
И тут в пакете, который она собирала в больницу для царя Давида, загудел мобильник.
— Это еще что? — злобно спросил один из медиков, оборачиваясь к Ане и вынимая из ушей стетоскоп. — Заткни телефон, а то сейчас высажу! И так ничего не слышу.
— Это не мне… — Аня выловила из пакета мобильник и глянула на экран. На экране высвечивалось: Василий. — Это Давиду Васильевичу…
— Заткни, кому говорю!
Аня отключила телефон и сунула его опять в пакет. Вот когда царь Давид выздоровеет, тогда и решит сам, надо ему говорить с племянником или нет. Только бы выздоровел… Только бы довезли его до того ученика, на которого вся надежда… Только бы довезли живого…
— Довезли уже, — сказал один из медиков, и Аня поняла, что думала вслух. — Довезли живого. Сейчас Михаил Максимович займется, не бойся.
Машина мягко затормозила, и тут же распахнулись двери, какие-то люди стали вытаскивать каталку, задавать уже знакомым ей двум медикам непонятные вопросы, каталку с царем Давидом обступили несколько человек и чуть ли не бегом повезли ее куда-то, а про Аню все, кажется, забыли. Аня увидела того толстого дядьку, который приезжал на вызов, опять вцепилась в его рукав и с отчаяньем спросила:
— Куда его повезли? Когда мне кто-нибудь скажет, как он? Когда мне к нему можно?
Дядька оглянулся, качнул головой и недовольно сказал:
— Ну, понимать же надо… В реанимацию повезли. Кто тебе что может сказать сейчас? Посиди в приемном покое, подожди… Пойдем, покажу, где это. Да не паникуй, живой твой дед. Вытащат.
Дядька привел ее в большое помещение с дверями в разные стороны, скрылся за одной из дверей, через минуту вышел с ободранным стулом, поставил его в углу, недовольно предупредил:
— Наверное, долго ждать придется. На ногах-то не выдержишь, свалишься.
Ждать пришлось действительно долго. Или ей так казалось. Она смотрела на часы и каждый раз думала, что они остановились. Трясла рукой, подносила к уху — нет, тикают. В приемном покое больше никого не было, только иногда с улицы заходил кто-то в белом халате или в зеленой врачебной робе, проходил мимо, не обращая внимания на Аню, исчезал за одной из дверей. Потом из этих дверей стали выходить такие же белые халаты и зеленые робы, и Аня каждый раз вскакивала, с надеждой ловя взгляды выходящих. Опять все проходили мимо, не глядя на нее, и она опять опускалась на стул, сжималась, чтобы не дрожать, и каждые три минуты смотрела на часы, трясла рукой и подносила их к уху.
Пол жизни прошло, прежде чем из стеклянной двери, замазанной белой краской, вышел наконец тот, кто не побежал мимо нее, не глядя. Наоборот — остановился прямо перед ней, внимательно поразглядывал веселыми глазами и сказал веселым голосом:
— Ну что, вещи-то принесла? Давид Васильевич спрашивает, где телефон.
— Как он? Что с ним? Мне к нему можно? — Аня с трудом поднялась, почувствовала, что ноги сейчас совсем откажут, и опять шлепнулась на стул. — Пожалуйста, мне обязательно к нему надо, пожалуйста… Я все принесла, я сама отдам… Я только посмотрю — и все… Пожалуйста!
— Ну, вот еще, — недовольным голосом сказал врач, но при этом улыбался. — Экскурсий мне тут еще не хватало. Чего тебе там рассматривать? Давид Васильевич сейчас спит. Ну, давай, что ты там принесла. У меня времени мало.
Врач попытался вынуть из ее рук пакет, но она вцепилась в него мертвой хваткой и все повторяла упрямо и умоляюще:
— Мне обязательно надо! Я только посмотрю — и уйду! Правда!
— Нельзя, — помолчав и повздыхав, сочувственно сказал врач. — Сама не маленькая, должна понимать, тем более — внучка врача. Тут никаких исключений быть не может… Да ты не бойся уже, дед у тебя сильный, выкарабкается. Опасности уже нет, вовремя привезли. Он сказал, что ты молодец, не растерялась, все быстро сделала. Главное — мне позвонила. Это ведь ты мне звонила?
— Вы Михаил Максимович? — наконец догадалась Аня. — Я звонила, да. Мне Давид Васильевич сказал, вот я и… А с ним правда все в порядке?
— Вот ведь репей, — буркнул врач и опять улыбнулся. — Тебе что, прогноз на всю оставшуюся жизнь дать? Я суеверный. Давид Васильевич сам тебе позвонит. Завтра, наверное. Ну, давай уж пакет, что ты в него вцепилась…
Он вынул из ее рук пакет, заглянул в него, кивнул и пошел к стеклянной двери, замазанной белой краской. На пороге оглянулся, качнул головой и добавил:
— В общем, молодец. Вовремя рядом оказалась. Сердце — это такое дело… Главное — не опоздать. Молодец, не опоздала.
Дверь закрылась за ним, а Аня вдруг неудержимо расплакалась от огромного облегчения. Сидела, уткнувшись лицом в ладони, плакала, улыбалась и представляла, как будет печь яблоки с малиновым вареньем внутри. И абрикосы надо купить. И настоящий творог, потому что он очень полезен для сердца… И еще что-то надо сделать до тех пор, когда царь Давид позвонит ей, и она пойдет его навещать. Так что хватит плакать, пора делом заняться.
