Отель «Нью-Гэмпшир» - Ирвинг Джон (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗

— Чиппер Доув изнасиловал тебя, Фрэнни, — сказал я. — Доув, и Честер Пуласки, и Ленни Метц,они целой бандой тебя изнасиловали.

— Думаешь, я забыла? — огрызнулась она. — Я говорю о Чиппере Доуве, — сказала она. — Только о нем.

— Он изнасиловал тебя, — сказал я.

— Я была влюблена в него, — сказала она, по-прежнему не оборачиваясь ко мне. — Ты не понимаешь. Я была влюблена, а может быть, влюблена и до сих пор, — сказала она. — Ну, — добавила она задорно, — ты хочешь сказать это Младшему? Считаешь, что я должна сказать это Младшему? — спросила она меня. — Думаешь, Младшему это понравится?

— Нет, — сказал я.

— Нет, я тоже думаю, что нет, — сказала Фрэнни. — Я просто считаю, что при нынешних обстоятельствах я с ним спать пока не буду. Договорились? — спросила она.

— Договорились, — ответил я, но мне очень хотелось сказать ей, что Чиппер Доув определенно ее не любит.

— Не надо ничего мне говорить, — сказала Фрэнни. — Не надо говорить мне, что он не любит меня. Мне кажется, я и так это знаю. Но знаешь что? — спросила она меня. — Однажды, — сказала Фрэнни, — Чиппер Доув, возможно, в меня влюбится. И знаешь, что тогда? — спросила она меня.

— Нет, — ответил я.

— Может быть, если это случится, если он влюбится в меня, — сказала Фрэнни, — может быть, тогда я уже не буду его любить. И вот тогда я действительно его достану, так ведь? — спросила она меня.

Я просто уставился на нее; ей было, как заметил Младший Джонс, и в самом деле очень давно шестнадцать.

Я внезапно почувствовал, что мы не сможем уехать в Вену слишком скоро, что нам всем нужно время, чтобы повзрослеть и стать мудрее (если одно с другим действительно связано). Я знал, что хотел бы получить возможность вырасти вровень с Фрэнни, если уж не обогнать ее, и я подумал, что для этого мне нужен новый отель.

Внезапно мне пришла в голову мысль, что Фрэнни думает о поездке в Вену примерно то же самое — она хочет использовать ее для того, чтобы стать хитрее и жестче и (каким-то образом) повзрослеть достаточно для того мира, которого мы с ней не понимаем.

— Проходи мимо открытых окон, — вот и все, что я смог тогда ей сказать.

Мы поглядели на заросшее колючей низкорослой травой тренировочное поле, зная, что осенью оно повсюду будет усеяно проплешинами от колен и цепких пальцев, но что нас в Дейри уже не будет, чтобы смотреть на плешивое поле или отворачиваться. То же самое или нечто подобное будет происходить где-то в другом месте, а мы будем наблюдать за этим или принимать в нем участие, что бы это ни было.

Я взял Фрэнни за руку, и мы пошли по тропинке, которой обычно ходили футболисты, и лишь на короткое мгновение приостановились у памятного поворота в лес, где росли папоротники; нам не надо было идти и смотреть на них.

— Пока, — прошептала Фрэнни этому святому и нечестивому месту.

Я сжал ее руку, она ответила тем же, затем высвободилась, и всю дорогу до самого отеля «Нью-Гэмпшир» мы старались говорить друг с другом только по-немецки. Очень скоро это будет наш новый язык, а мы еще не слишком хорошо им владели. Мы оба знали, что, дабы не попасть в зависимость от Фрэнка, нам надо освоить язык гораздо лучше.

Когда мы вернулись в Элиот-парк, Фрэнк проделывал свой похоронный тур между деревьями.

— Хочешь, поучу? — спросил он Фрэнни. Она пожала плечами, и мать послала их обоих с каким-то поручением; Фрэнни вела машину, а Фрэнк рядом с ней молился и вздрагивал всем телом.

Вечером, собравшись лечь спать, я обнаружил, что Эгг положил Грустеца в мою кровать, одев его в мой костюм для пробежки. Вынимая Грустеца из своей постели — и вытряхивая из постели его шерсть, — я снова окончательно проснулся. Я спустился в бар и ресторан почитать. Там, на одном из привинченных стульев, сидел со стаканчиком Макс Урик.

— Сколько раз старый Шницлер сделал эту Жанетту как-бишь-ее? — спросил меня Макс.

— Четыреста шестьдесят четыре раза, — ответил я.

— Вот это да, правда?! — воскликнул он.

Когда Макс проковылял наверх укладываться спать, я остался сидеть и прислушивался, как миссис Урик убирает свои сковородки. Ронды Рей поблизости не было: она куда-то ушла, а может быть, и была в отеле, какая разница. Для пробежки было слишком темно, а Фрэнни спала, поэтому заняться штангой тоже было нельзя. На какое-то время Грустец вывел из строя мою постель, поэтому я просто попробовал почитать. Это была книга об испанке 1918 года, обо всех известных и неизвестных людях, которых она унесла. Складывалось впечатление, что это были самые печальные времена в Вене. Густав Климт, который однажды назвал свою собственную работу «свинячьим дерьмом», умер; он был учителем Шиле. Жена Шиле умерла, а затем, очень молодым, умер и сам Шиле. Я прочитал целую главу о том, какие картины мог бы нарисовать Шиле, если бы его не убила испанка. Я начал смутно подозревать, что вся книжка посвящена тому, какой могла бы стать Вена, если бы не эпидемия испанки, когда меня оторвала от чтения Лилли.

— Почему ты не спишь у себя? — спросила она. Я объяснил ей про Грустеца.

— А я не могу спать, потому что не могу представить, какой будет моя комната там, — объяснила Лилли.

Я рассказал ей об испанке 1918 года, но это ее не заинтересовало.

— Я очень беспокоюсь, — призналась Лилли. — Я беспокоюсь о насилии.

— О каком насилии? — спросил я у нее.

— В отеле Фрейда, — ответила она. — Там будет насилие.

— Почему, Лилли? — спросил я ее.

— Секс и насилие, — ответила Лилли.

— Ты имеешь в виду шлюх? — спросил я ее.

— Я имею в виду обстановку вокруг них, — сказала Лилли, аккуратно присаживаясь на привинченный стул и слегка раскачиваясь на нем; ее ноги, конечно, до пола не доставали.

— Обстановку вокруг шлюх? — спросил я.

— Обстановку секса и насилия, — сказала Лилли. — Все это именно так выглядит с моей точки зрения. Весь этот город, — сказала она. — Посмотри на Рудольфа — убил свою подружку, потом себя.

— Это было в прошлом столетии, Лилли, — напомнил я ей.

— А тот мужик, который оттрахал эту женщину четыреста шестьдесят четыре раза, — сказала Лилли.

— Шницлер, — сказал я. — Тоже почти сто лет назад, Лилли.

— А теперь, возможно, еще хуже, — сказала Лилли. — В большинстве случаев.

Это, должно быть, Фрэнк наговорил ей такое, подумал я.

— И испанка, — сказала Лилли, — и войны. И венгры, — сказала она.

— Революция? — спросил я ее. — Это было в прошлом году, Лилли. 22

— А все эти изнасилования в русском секторе, — сказала Лилли. — Фрэнни опять изнасилуют. Или меня, — добавила она, — если меня поймает кто-нибудь достаточно маленький.

— Оккупация закончилась, — сказал я ей. 23

— Климат насилия, — повторила Лилли. — И вся эта подавленная сексуальность…

— Это другой Фрейд, Лилли, — сказал я.

— А что будет делать медведь? — спросила Лилли. — Отель со шлюхами, медведем и шпионами.

— Никаких шпионов, Лилли, — сказал я. Я знал, что она имеет в виду людей из «Восточно-западного обозрения». — Думаю, это просто интеллектуалы, — сказал я ей, но это, похоже, ее не успокоило, она покачала головой.

— Ненавижу насилие, — сказала Лилли. — А Вена провоняла им, — сказала она; казалось, что она изучила туристическую карту и нашла углы, в которых ошиваются «банды» Младшего Джонса. — Все это место просто вопит от насилия, — сказала Лилли. — Оно прямо-таки излучает его. — Казалось, она смакует эти слова: провоняла, вопит, излучает. — Вся эта идея переезжать туда просто дрожит от насилия, — сказала Лилли и вздрогнула. Ее худенькие коленки прижались к сиденью, худенькие ножки раскачивались взад и вперед, яростно вентилируя пол. Ей было всего лишь одиннадцать, и меня поразило, где она нахваталась всех этих слов, которые использует, и почему ее воображение кажется намного более взрослым, чем она сама. Почему все женщины в нашей семье либо мудрые, как мать, либо «давно» шестнадцатилетние, как сказал Младший Джонс о Фрэнни, либо, как Лилли, маленькие и мягкие, но не по годам проницательные? Почему им достался весь ум? Я удивлялся, думая о матери и отце; хотя им обоим было по тридцать семь, отец казался мне на десять лет моложе и «на десять лет глупее», как сказала бы Фрэнни. А кто такой я? Я об этом задумывался, потому что Лилли и Фрэнни заставляли меня чувствовать себя так, будто я навеки останусь пятнадцатилетним. И Эгг был незрелым в свои семь лет, он вел себя как пятилетний. А Фрэнк был Фрэнком: мышиный король, способный воскрешать мертвых собак, осваивать иностранные языки, использовать странности истории в личных целях; но я чувствовал, что, при всех своих способностях, во многих других отношениях Фрэнк остался на уровне лет четырех. Лилли сидела с опущенной головой, болтая ногами. — Мне нравится отель «Нью-Гэмпшир», — сказала Лилли. — Я в самом деле люблю его, я не хочу уезжать отсюда, — сказала она, и на глаза ее навернулись слезы.