Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
— Хватит кровь нашу пить, айда в контору!
— Айда, айда! — подхватили пьяные мужики.
— Кто такой этот Накышев, почему он над нами командует? Это наша земля, на ней еще деды наши жили!
Внезапно из толпы вынырнул урядник. Он был без папахи, лицо его было красно и растерянно. Бросаясь то к одному, то к другому старателю, он просительно складывал руки и жалобно взывал:
— Братцы, отдайте, ну кто взял? Ради детей прошу, хоть кто взял, скажите! Мне ж головы не сносить, если узнают! Братцы, не надо так шутить, грешно… Отдайте!
— Что с ним? — спросил Хисматулла.
— Да наган у него отрезали, пока он в кабаке у каждого стола по кружке побирался! — за смеялся кто-то в темноте.
У конторы, куда направилась толпа, послышался звон разбитого стекла, крики. Хисматулла хотел было пойти поглядеть, в чем дело, но в это время Мутагар стал медленно оседать на землю и наконец повалился лицом в грязь.
— Да что ты, вставай! — закричал Хисматулла. Но Мутагар не мог произнести ни одного слова — только ухмылялся и бормотал что-то. Хисматулла взвалил товарища на плечи и потащил его к бараку.
Чуть свет, еще до работы, он примчался к Михаилу, но застал его не в постели, как ожидал, а за столом. Михаил медленно пил с блюдечка горячий чай, отдуваясь и морща нос.
— А, заходи! Какие новости? Садись-ка, чайку выпей, — улыбнулся он и, подставив к само вару большую чашку, налил ее чуть ли не до краев. — А старушка-то моя приболела, вишь… — он кивнул головой на печь с задернутой сверху занавеской. — Лежит второй день, не знаю, что и делать… Да что ж ты все на пороге стоишь? Говорю же тебе — проходи, садись, гостем будешь! Вот так-то оно лучше… Ну, как народ?
Не зная, что ответить, Хисматулла пожал плечами.
— Как народ, спрашиваю, смотрит на то, что мы объясняем?
— Да кто как… Вчера вот окна в конторе вы били, управляющего гнать хотели… А в общем— то мало кто понимает, — сознался Хисматулла. — Один вот из листовки хотел козьи ножки скручивать…
— Понятно, — сказал Михаил и, задумавшись, поглядел в окно.
— Агай… — робко окликнул его Хисматулла. — Мне уже на работу…
— Ну иди, иди, вечером придешь!
— А как же задание?
— А-а, не забыл? — Михаил нагнулся и вы тащил из голенища сапог два свертка бумаги. — Вот, это листовки. Их надо раздать… Здесь все на двух языках написано, на родном языке на род нас лучше поймет… Смотри будь осторожен, маленькая ошибка — и все пропало! На Кэжэнском заводе четверых арестовали, и у нас уже этим занялись, обыски делают. Давай только грамотным людям, чтоб сами прочесть могли, прочтут и другим передадут… И еще вот что, у тебя ребята надежные найдутся?
— Найдутся.
— Скоро еще дам, побольше, вот тогда и ребят своих позови, только прежде каждого про верь! Для такого дела сам понимаешь, какие люди нужны — крепкие, как камень, и чтоб сила в них, душа была — наша, простая, рабочая, од ним словом, пролетариат! Понял?
— Понял, — улыбнулся Хисматулла.
В сенях он спрятал пачку листовок под рубашку и вприпрыжку побежал на работу. Всю дорогу ему казалось, что в том месте, где лежат листовки, становится все горячее и горячее, как будто те слова, что были в них, греют своей правдой верней, чем тулуп, и надежней огня в родном чувале. Дяде Григорию дам, — думал он, — и Маше дам, а еще Мутагара надо к этому делу привлечь. Ничего, что он пьет, исправится, как я! Главное, что душа в нем наша, рабочая.
4
Старатели пьянствовали, потому что не видели никакого просвета в своей жизни, топили тоску и боль в вине, забывали на время про голод и нужду, а вот почему пил вмертвую управляющий прииском Накышев — понять было не легко.
Вроде все было у человека, чтобы быть довольным жизнью, — и дом в Оренбурге — полная чаша, и карманы набиты деньгами — враз не проживешь и не потратишь, и немалая власть над людьми — можно утолять любое непомерное честолюбие, и погулять мог так, что гул шел на всю округу, покуражиться, не отказывая себе ни в чем, позволяя такие вольности, которые другим сроду не прощались, а ему все сходило с рук.
И однако Накышев пил так, точно завтра должен был наступить конец света — беспробудно, тяжело, крикливо и жадно, будто кому-то напоказ или из желания досадить, пренебрегая всеми советами и предупреждениями хозяина прииска Рамиева. Казалось, его гнетет и гложет что-то, но он боится в этом признаться и близким и самому себе — будто страшная и неведомая болезнь точила его изнутри, и он, чтобы заглушить страх перед нею, одурманивал себя вином.
Людей, окружавших его, и всяких там недовольных он не боялся, он мог спустить с цепи волкодавов, поставить у дверей спальни урядника, чтобы тот охранял его сон, нанять даже особых телохранителей, чтобы в случае чего могли предупредить любую опасность. Но, похоже, на него никто не собирался нападать и покушаться на его драгоценную жизнь. Нет, его грызла непонятная и глухая тоска, подмывала его исподволь, незаметно, как подмывает изо дня в день крутой берег тихая вода, подмывает, пока он не рухнет и не пойдет мутными разводами по течению, не растает совсем…
В последнюю поездку он вернулся на прииск не один — прихватил где-то в Оренбурге красивую белокурую женщину, не отпускал ее ни на шаг от себя. Присутствие Зинки, как он называл молодую любовницу, придавало его кутежам особую остроту — он мог вволю насладиться растерянностью своих гостей, которые должны были считаться с его прихотями, а значит, и с Зинкой. Он сажал Зинку при всех к себе на колени, обнимал и тискал ее, а она притворно визжала и смеялась, а гости не знали, куда девать глаза, и нелепо ухмылялись. Ничего, пускай терпят! Они у него все в руках, и нечего им строить из себя чистоплюев! Он за каждым знал грешки, только он грешил открыто, а они все тайно, заглазно, так что хвастаться им нечем…
Однажды, когда время уже было далеко за полночь и Накышев позволил себя уговорить и увести в спальню, раздеть и уложить в постель, а гости толпились уже в прихожей, радуясь редкому случаю уйти пораньше домой, управляющий неожиданно появился в дверях в нижнем белье и затряс сивой бородкой.
— Эт-эт вы куда? — заикаясь, крикнул он. — Кто тут хозяин? Кто, я спрашиваю?..
— Поздно, Гарей Шайбекович! — попробовал возражать кто-то из гостей. — И вам нужен по кой и отдых!..
— Я сам знаю, что мне нужно! Нашелся указ чик! — заорал Накышев. — Марш в гостиную! И чтоб было весело!.. Вы забыли, какого я рода?
— Дворянского, Гарей Шайбекович! — покорно и вежливо ответил тот, что осмелился советовать управляющему отдохнуть. — Кто же это не знает!..
— А раз знаешь, то не перечь! Снимай шапку и пляши!.. А не то я обижусь, и тогда вам всем будет худо!.. Слышали?
Он побрел в гостиную, кто-то из слуг набросил на его плечи пестрый халат, и не успел Накышев дойти до заставленного бутылками и закусками стола, как гости вернулись следом за ним и шумно стали рассаживаться, будто они и не собирались никуда уходить, а лишь сейчас и явились на это пиршество.
— Кто слышал про моего дедушку Хатапа? — Накышев ударил себя в волосатую грудь. — Он разговаривал с самим царем! А вы кто такие? Я спрашиваю — кто вы такие? Тьфу!.. Захочу, и вы ноги мне будете целовать… Эй, Сабитов! Я верно говорю?
— Все в точности, Гарей Шайбекович…
К Накышеву подскочил высокий и худощавый мужчина, нагнул в почтительном поклоне свою голову, прикрытую жидкими волосами, потом выпрямился, чуть запрокинул бледное лицо с хищным орлиным носом.
— Не зря вас называют господином, Гарей Шайбекович… Этот титул дворянский вашему роду царь пожаловал!
— Слышали? — Накышев обвел мутными глазами стол, всех сидевших за ним. — Вы должны уважать меня, потому что я ваш хозяин и благодетель… Будет время, я, может, стану богаче самого Рамиева!.. А теперь, как говорят башкиры… Как это?
Накышев, не в силах вспомнить нужное слово, нахмурился, но Сабитов и тут пришел ему на помощь:
— Ударить шапкой!
