Сговор остолопов - Тул Джон Кеннеди (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Ночной горшок? Это пот и кровь твоего отца — ночной горшок? Я вижу твои мотивы. Уничтожить последний памятник свершениям твоего отца.
— Это «Штаны Леви» — памятник?
— Я так никогда и не пойму, чего ради мне захотелось вдруг там работать, — сердито пробормотала мисс Трикси из подушек, куда воткнула ее миссис Леви. — Слава богу, бедная Глория вовремя оттуда ушла.
— Прошу прощения, дамы, — произнес мистер Леви, насвистывая сквозь зубы, — но Глорию вы можете обсуждать между собой.
Он встал и направился в джакуззи. Пока вода вихрилась вокруг и била его реактивными струями, он размышлял, как же ему сбагрить «Штаны Леви» какому-нибудь незадачливому покупателю. Должна же быть от фабрики хоть какая-то польза. Каток? Спортзал? Негритянская церковь? Потом ему стало интересно, что произойдет, если он оттащит гимнастическую доску миссис Леви на дамбу и сбросит ее в Залив. Он насухо вытерся, надел махровый халат и вернулся в игровую комнату посмотреть бюллетени скачек.
Мисс Трикси сидела на кушетке. Лицо ей уже вытерли. Ее рот превратился в оранжевый мазок. Слабые глаза подчеркнуты тенями. А миссис Леви поправляла взбитый парик над жидкими старушечьими волосенками.
— Что это вы со мной теперь-то делаете? — сипела мисс Трикси своей благодетельнице. — Вы за это поплатитесь.
— Ты можешь в это поверить? — гордо спросила миссис Леви супруга, и в голосе ее не оставалось уже ни единой нотки враждебности. — Ты только посмотри.
Мистер Леви поверить в это не мог. Мисс Трикси выглядела точной копией мамочки миссис Леви.
В «Прогулочном Трактире Мэтти» Джоунз налил себе пива в стакан и вонзил длинные зубы в пену.
— Эта женщина, Ли, она к тебе плохо относится, Джоунз, — говорил ему между тем мистер Уотсон. — Вот что мне точно не нравится — это когда цветной человек себя на посмешище выставляет, потому что цветной. Она ж тебя как черномазого на плантации разрисует.
— В-во! Цветным чувакам и без того круто достается, чтоб еще народы животики надрывали. Ёбть. Не надо было этот мамке Ли говорить, что мне падлиция работать отправила. Надо было сказать, меня люди из чесного найма прислали, девка хоть перетрухала бы чуток.
— Ты лучше сходи в подлицию, скажи, что увольняисси, но другое место себе искать пойдешь.
— Э-эй! Да чтоб в ухрястке изыком трепать падлиции — да ни в жись. Падлиция на меня посмотрит тока — и живо за жопу в каталашку. В-во! Никакой работы цветным народам не светит — для них тока нары в каталашке. Хочешь хавку легулярно — так садись в тюрягу, ничо лучше нет. Тока я лучше с голодухи помру снаружи. Я лучше полы эти лятские мыть буду, чем в тюрягу, номера для машин красить, да коврики с ремнями плести и прочее говно. Я просто сглупил, жопой в канкан сел в этой «Ночью Тех». Сам навалил, сам и разгребу.
— А я все равно грю — сходи в подлицию, скажи что с одной ушел, а на другую не нанялся.
— Ага. Я мож пийсят лет до другой шкандыбать буду. Чевой-то не видать, чтоб ходили и орали повсюду, что им неклавицырные цветные чуваки нужны. Ууу-иии. Такие паскуды, как эта Ли, кучу падлиции знают. Иначе б этот бардак с разбодяженным пойлом давно прикрыли на фиг. Не пойду я наобум никаким ее корешам в падлиции говорить: «Эй, чуваки, я тута ищщо побомжую чутка». А он мне: «Лады, парниша, тока ты еще и посидишь чутка». В-во!
— Ну а как там твой саботаж продвигается?
— Херовато. Ли меня как-то заставила верхурочно полы драить, видит же ж, что дрянь на полу тока толще и толще, поэтому скоро ее тупой клеён, беньдяшка, по колено в грязи будет. Ёбть. Я ж те грил, я адриск написал ей на один сироцкий пакет, так что если она еще будет для Едненово Фона их рассылать, может и ответ получим. Я точно позырить хочу, чего ей на этот адриск пришлют. Мож, и падлицию. В-во!
— Довольно ясно, что ничо ты не добьёсси. Сходи поговори в подлицию, мужик. Они тебя точно поймут.
— Да стремаюсь я падлиции, Уотсон. Ууу-иии. Ты б тож стремался, как постоял бы себе тихо-мирно в «Вулворте», а тут тебя падлиция метет за милу душу. Особо когда Ли, видать, с половиной падлиции шуры-муры крутит. В-во! — Джоунз выпустил нечто похожее на атомный гриб, радиоактивное облако, постепенно осевшее на стойку бара и ледник с маринованным мясом. — Слуш, а чё стало с той тупой мамкой из «Штанов Леви», заходил сюда еще? Ты его видел с тех пор?
— Тот мужик, что про демонсрацию говорил?
— Ну да, еще что у них за главного жирный белый придурок, который бедолагам цветным впаривал, что надо скинуть томную бонбу на верхушку компании, самим поубиваться, а что от их жопы останется — то в каталашку.
— Я его больше тут не видел.
— Ёбть. Хотел узнать, где этот жирный придурок щас прячется. Мож, позвонить в «Штаны Леви» спросить про него. Я его хочу скинуть на «Ночью Тех» что твою томную бонбу. Похоже, он из таких как раз, от кого мамка Ли в штанишки наложит. В-во! Ежли я и стану швицаром, то таких сапаташников ни одна плантация не видела. Ууу-иии. Весь хлопок на поле догорит, а я еще не кончу.
— Смотри, Джоунз. Ни в какую заваруху не вляпайся.
— В-во!
Игнациусу становилось все хуже и хуже. Клапан его, казалось, склеился, и сколько бы он ни подскакивал — не открывался. Титаническая отрыжка вырывалась из газовых камер его желудка и в клочья рвала пищеварительный тракт. Иногда она выходила с ревом. Иногда, ослабев, находила приют в груди и вызывала изжогу.
Он знал, что физической причиной ухудшения здоровья было энергичное потребление райских продуктов. Но были и иные, более неощутимые. Мать его становилась все наглее и уже шла на неприкрытый антагонизм; ее уже было невозможно держать под контролем. Возможно, она вступила в какую-то маргинальную группировку крайнего правого крыла, сделавшую ее такой воинственной и враждебной. Как бы то ни было, совсем недавно она устроила в их побуревшей кухне настоящую охоту на ведьм: стала задавать ему всевозможные вопросы, касавшиеся его политической философии. Что и странно. Мать всегда была заметно аполитичной, голосовала только за тех кандидатов, которые, казалось, хорошо относятся к своим матерям. Миссис Райлли четыре срока твердо поддерживала Франклина Рузвельта вовсе не из-за «Нового Курса», а потому что, судя по всему, он любил и уважал миссис Сару Рузвельт. Миссис Райлли также голосовала не совсем за Гарри Трумэна, а, скорее, за женщину, стоявшую перед их викторианским особняком в Индепенденсе, штат Миссури. Для миссис Райлли фамилии Никсон и Кеннеди означали Ханну и Розу. Кандидаты без матерей смущали ее, и на сиротские выборы она оставалась дома. Игнациус не мог понять ее внезапных и неуклюжих попыток защитить Американский Образ Жизни от собственного сына.
Еще имелась Мирна, являвшаяся ему в череде снов, принявших форму многосерийного «Бэтмена», который он в детстве смотрел в Притании. Одна глаза следовала за другой. В одной, особенно ужасной серии он стоял на платформе подземки, возрожденный в облике Св.Иакова-младшего, замученного евреями. Через турникет прошла Мирна с плакатом «НЕНАСИЛЬСТВЕННЫЙ КОНГРЕСС СЕКСУАЛЬНО ОБЕЗДОЛЕННЫХ» и начала доставать его вопросами. «Иисус выступит вперед, в шкурах или же без оных,» — величественно предрек Игнациус-Иаков. Однако Мирна, презрительно ухмыляясь, столкнула его вместе с плакатом на рельсы, прямо под колеса отходящего поезда. Проснулся он как раз в тот миг, когда поезд уже был готов сокрушить его. Сны о М.Минкофф становились даже хуже его старых ужасных снов о туристических автобусах с круговым обзором, в которых Игнациус, величественно возвышаясь на верхней палубе, таранил на этих обреченных механизмах ограждения мостов и несся навстречу взлетавшим реактивным самолетам по рулежным дорожкам аэропортов.
По ночам его изводили сны, а днем — невозможный маршрут, на который его поставил мистер Клайд. Казалось, ни одна живая душа во Французском Квартале не заинтересована в поедании «горячих собак». Он приносил домой все меньше и меньше, а мать, в свою очередь, становилась все неприветливее. Когда и как же, наконец, завершится этот порочный цикл?
