Хроники Заводной Птицы - Мураками Харуки (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Я потряс головой, чтобы загнать сознание обратно в тело.
В темноте я соединил пальцы рук – большой с большим, указательный с указательным. Пальцы правой руки убедились, что пальцы левой – все еще там, где должны быть, а пальцы левой получили доказательство, что с правой рукой тоже все в порядке. Я глубоко вздохнул. Всё! О сознании больше не думаем. Переключаемся на действительность. На реальный мир, в котором живет мое тело. Вот для чего я здесь. Чтобы подумать о реальной жизни. Для этого лучше находиться от нее как можно дальше, например – на дне глубокого колодца. «Когда нужно будет двигаться вниз, отыщи самый глубокий колодец и спустись на дно». Так говорил Хонда-сан. Прислонившись к стенке, я медленно вдыхал отдающий плесенью воздух.
Свадьбы у нас с Кумико не было. Мы просто не могли себе ее позволить, а просить помощи у родителей не хотелось. Решили с самого начала жить вдвоем, по-своему, как умеем. Это важнее всяких церемоний. Воскресным утром мы явились в районную управу, разбудили дежурного клерка, нажав на кнопку звонка у приемного окошка, и подали заявление. А вечером решили шикануть и пошли в классный французский ресторан – заказали бутылку вина и поужинали по полной программе. Вот и вся свадьба.
Когда мы поженились, у нас почти не было накоплений (мать, умирая, оставила мне немного денег, но я решил их не трогать, если только не будет крайней нужды), мебели как таковой – тоже. Виды на будущее – самые неопределенные. Хоть я и числился в юридической фирме, без адвокатского свидетельства мне ничего не светило. Кумико работала в маленьком, никому не известном издательстве. По окончании университета она могла бы, если б захотела, за счет связей отца устроиться куда лучше, но мысль эта была ей противна, и жена нашла работу сама. Несмотря на все это, жизнь нас устраивала. Оказалось, жить вдвоем, самостоятельно можно, и мы были вполне довольны.
И все-таки начинать с нуля было нелегко. Я по натуре замкнутый – так часто бывает в семьях с одним ребенком. Серьезные дела любил делать сам. Чем что-то объяснять, тратя время и силы, легче молча сделать самому. Кумико после смерти сестры тоже замкнулась и росла как бы сама по себе. Она никогда не обращалась к родне за советом – что бы ни случилось. В этом смысле мы походили друг на друга.
Мы постепенно учились настраивать себя, свое существо, свои мысли на волну появившегося нового понятия: «наш дом». Учились думать и чувствовать вместе. Старались относиться к тому, что происходит с нами, как к общему делу. Иногда удавалось, иногда нет. И все же это было ново и необычно: делать ошибки и самим их исправлять. Любые ссоры, даже самые бурные, забывались, стоило нам прижаться друг к другу.
Через два года Кумико забеременела. Для нас – для меня, во всяком случае – это было как снег на голову. Еще бы, ведь мы предохранялись! Бог знает, как это вышло, но факт оставался фактом. Однако наши финансы не позволяли заводить ребенка. Кумико только обосновалась у себя в издательстве и собиралась, если получится, закрепиться там как следует. Издательство маленькое, поэтому на такую роскошь, как отпуск по беременности, нечего было и надеяться. Кто хотел иметь ребенка, те увольнялись, – другого выхода не оставалось. Решись мы на такое, пришлось бы какое-то время жить на одну мою зарплату, но это было практически нереально.
– Видно, о ребенке придется пока забыть, – с каким-то безразличием в голосе сказала Кумико, когда в больнице ей сообщили результаты обследования.
«Похоже, и правда нет другого выхода», – подумал я тогда. Что ни говори, а это самое разумное решение. Мы были молоды и совсем не готовы растить детей. Хотелось пожить для себя, устроить как-то жизнь. Тогда это было для нас главное. А с ребенком, казалось, успеем всегда.
Сказать по правде, я не хотел, чтобы Кумико делала аборт. Когда я учился на втором курсе, одна моя подружка – мы с ней познакомились, подрабатывая после лекций, – забеременела от меня. Очень милая девчонка, на год моложе. Мы отлично ладили и, конечно, нравились друг другу, но ничего серьезного между нами не было, да и быть не могло. Встречались просто так, чтобы не чувствовать себя одинокими; просто нужен был кто-то рядом.
Как это могло получиться? Да очень просто. Когда мы занимались любовью, я все время пользовался презервативами, а в тот день вдруг ни одного не оказалось. Запас вышел. Я сказал ей об этом, а она, замявшись на секунду, ответила:
– Ну, ничего. Сегодня, мне кажется, можно и так. – В тот раз мы и влипли.
Я поверить не мог, что от меня кто-нибудь может забеременеть, но верь не верь, а кроме аборта, другого выхода из положения мы не видели. Я раздобыл денег и поехал в больницу вместе с ней. Мы сели на электричку и добрались до небольшого городка в префектуре Тиба. Там была больница, куда посоветовала обратиться ее подруга. Сойдя на станции, о которой раньше я никогда не слышал, мы увидели множество домиков-скворечников, теснившихся по отлогим холмам до самого горизонта. Огромный жилой массив в последние годы выстроили там для «сарариманов» [ 46], которые не могли позволить себе покупать жилье в Токио. Станция новая, и прямо у выхода начинались большие, залитые водой рисовые поля. До этой поездки мне не приходилось видеть полей таких размеров. Улицы пестрели рекламой фирм, торгующих недвижимостью.
Коридор больницы был буквально набит молодыми женщинами с огромными животами. Большинство уже прожили со своими мужьями по четыре-пять лет и, наконец, получив кредит в банке, обзавелись маленькими домишками в пригороде, на этом успокоились и решили побеспокоиться о продолжении рода. Я оказался единственным парнем, в разгар рабочего дня затесавшимся в эту компанию в приемном покое родильного отделения. Беременные гражданки, все как одна, поглядывали на меня недобро и в то же время с неподдельным интересом. Потому что сразу было ясно: студент-мальчишка (по виду больше, чем на второкурсника, я не тянул) опростоволосился – сделал девочке ребенка и теперь притащился с ней на аборт.
После операции мы на электричке вернулись в Токио. В вагоне почти никого не было – в конце дня мало кто ехал в столицу. Я попросил прощения за то, что она так натерпелась из-за моей неосторожности.
– Ладно. Не переживай. Ты ведь и в больницу со мной поехал, и заплатил за все.
Вскоре – само собой так получилось – мы перестали встречаться. Я не знаю, что с нею стало, где она теперь и чем занимается. Но все-таки после этого случая, даже когда наши встречи прекратились, на душе у меня было довольно паршиво. Стоило вспомнить тот день, как в голове тут же всплывали молодые мамаши с пытливыми глазами, заполнившие больничный коридор. Я снова и снова ругал себя за то, что так вышло.
В электричке, по дороге домой, она же еще и утешала меня, подробно рассказывая, что процедура оказалась не такой страшной:
– Это не так ужасно, как ты думаешь. Быстро и почти совсем не больно. Просто раздеваешься, ложишься… Стыдно, конечно, но ничего… врач был хороший и сестры такие душевные. Поругали немножко, сказали, что надо лучше предохраняться. Так что не принимай близко к сердцу. Я сама виновата – сказала, что можно. Разве нет? Ну, хватит, встряхнись!
Но, несмотря на уговоры, пока мы добирались на электричке до этого городка в Тибе и ехали обратно, во мне что-то изменилось. Проводив ее домой и вернувшись к себе, я упал на кровать и уставился в потолок, понимая, что я – уже не тот, что прежде. Появился какой-то «новый я», и возврата назад быть не могло. Я как будто запачкал себя этой историей.
Как только я узнал, что Кумико беременна, мне сразу представились те женщины с животами в коридоре больницы. И еще – какой-то особый запах. Понятия не имел, чем там пахло. Да и пахло ли вообще? А может, мне просто показалось? Когда сестра вызвала тогда мою подружку в кабинет, та медленно встала с жесткого дерматинового стула и направилась прямо к двери. Перед тем как подняться, она взглянула на меня, и на губах у нее, как тень, промелькнуло что-то похожее на улыбку – будто она хотела улыбнуться и вдруг передумала.
46
От английского «salaryman» – «человек, живущий на зарплату». Так в Японии называют служащих частных компаний.