Путешествие на тот свет - Кунин Владимир Владимирович (читать книги онлайн полностью txt) 📗
— И я рад вас всех видеть, господа. Позвольте представить вам моего нового юрисконсульта — фрау Лотту Ульрих, — с хвастливыми нотками в голосе проговорил Клаус фон Вальтершпиль. — А это, Лотта, мои старые друзья и деловые партнеры... Мистер Юрий Краско... Мистер Лео Берман... Мои английские партнеры — мистер Джек Бредшоу и мистер Боб Стаффорд. Все они прекрасные, милые, добрые саблезубые тигры нашего общего бизнеса. Особенно нужно остерегаться мистера Боба Стаффорда! Он...
Но Боб не дал продолжить фон Вальтершпилю. Он просто бесцеремонно перебил его и предъявил фрау Лотте Ульрих одну из своих самых обаятельных улыбок:
— Прошу прощения, фрау Ульрих впервые в Москве?
— Да, впервые, — на безукоризненном английском ответила фрау Ульрих.
Тут Боб Стаффорд от неожиданной удачи счастливо всплеснул руками, будто он выиграл не только пари, но в придачу и марктвеновский банковский билет в один миллион фунт стерлингов, и радостно сказал:
— Фрау Ульрих! Тогда вы обязательно должны будете посмотреть знаменитый русский балет «Лебединое озеро»! Ваш патрон обожает этот спектакль!.. Каждый раз, когда он прилетает в Москву, он сразу же бросает нас и первым делом бежит в Большой театр на «Лебединое озеро»!..
— Я буду ему очень признательна. — И фрау Лотта Ульрих с нежностью посмотрела на разъяренного фон Вальтершпиля.
Краско и Берман сделали вид, что их это не касается, а Джек Бредшоу стал внимательно разглядывать низкий потолок аэропортовского зала, который по вольтерьянски-бунтарской мысли архитекторов был сделан из коротких грязных медных труб, обращенных своими отверстиями вниз — к полу.
Что при отвратительном освещении создавало достаточно мрачную картинку прибытия и отлета...
Клаус фон Вальтершпиль с ненавистью посмотрел на Боба Стаффорда, несколько натянуто улыбнулся фрау Ульрих и сказал, как в театральной пьесе, «в сторону»:
— Боже, какой мерзавец!..
А В ЭТО ВРЕМЯ...
О эта спасительная фраза, избавляющая литератора от необходимости придумать что-либо свеженькое для гладкого и логичного перехода от одного события к другому!
О эта палочка-выручалочка для усталого сочинителя!
А если подойти к продукту с менее строгими мерками? Не склонный к суициду автор не станет покушаться на собственную жизнь только лишь оттого, что кто-нибудь потом скажет, что он творит не Высокую Литературу, а лудит Примитивную Беллетристику, идя на поводу у невзыскательных читателей, то вполне возможен и вариант — «А в это время»...
Так вот!
Именно в это же самое время в стране, где нет зимы и почтения к полицейским правилам уличного движения, где на регулировщика в коротких форменных шортах, истерически размахивающего лапками в белых нарукавниках, стоя на деревянном постаменте в середине солнечной площади, никто из водителей не обращает никакого внимания...
...в роскошном, но чуточку восточно-безвкусном (с нашей европейской точки зрения) кабинете главы судовладельческой компании закончилось короткое, но очень выразительное совещание.
Огромный вентилятор под потолком рассеивал прохладу, источаемую прекрасными кондиционерами, помогая маленькому толстенькому мистеру Фришу в борьбе с потливостью, так свойственной людям его сложения...
За своим инкрустированным, почти перламутровым, столом глава фирмы тщательно раскуривал большую дорогую сигару.
Между Фришем и столом главы компании сидел Чарли. Не глубоко в кресле, а на самом его краешке, что выдавало в нем крайнюю неуверенность в дальнейшем своем существовании на земле вообще под каким бы то ни было именем.
Наконец хозяин кабинета раскурил сигару, выпустил первый клуб дыма и только после этого поднял свои красивые глаза на Чарли.
И сказал:
— ТАК ВОТ, ЧАРЛИ, ЕСЛИ У ВАС НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ И НА ЭТОТ РАЗ...
... Сергей Александрович поставил точку и подумал о том, что в прошлые времена, эдак лет двадцать тому назад, такой неоптимистический финал обрекал рукопись или на обязательные переделки, или на полное забвение.
Как показалось Мартову, в последние пару лет в российской печатной продукции наметилась некая ностальгически-тенденциозная тоска по некоторой силовой редактуре, всяким там бывшим «литам» и, даже страшно сказать, по чисто Демократической Цензуре...
Не по той ужасной и проклинаемой сегодня всеми чудовищной советской цензуре, с которой, как теперь оказывается, боролись буквально все!
Даже те, кто уже в то время (видимо, за борьбу с этой цензурой не на жизнь, а насмерть...) был от горла до лобка обвешан орденами, званиями и государственными премиями!
Так иронично, смело и современно размышлял Мартов, представляя себе, что он ответит, если его захотят заставить перепридумать финал этой повести. Но как Сергей Александрович ни пыжился, так и не сочинил достойного ответа-отпора.
За последние полтора десятка лет жизни за границами своей родины он вообще очень ослаб характером и почти утратил дух гражданского сопротивления. Вполне вероятно, потому, что этот дух ему тут ни хрена не был нужен.
А то, что в нем еще осталось, ему вполне хватит для того, чтобы вернуться домой в этот Петроград-Ленинград-Санкт-Петербург, мать его...
Если же кто-нибудь спросит его — почему он это сделал, вряд ли он станет всем объяснять, что, пока на несчастной и безалаберной территории его рождения все еще существуют такие маленькие внутренние «Государства порядка» вроде этого круизного лайнера «Федор Достоевский», в этой стране еще не все так уж безнадежно.
Мюнхен 2004 — 2005
