Бессмертные - Корда Майкл (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
— Обещаешь? — Она и сама не понимала, почему это для нее так важно. Возможно, потому что у нее было так мало друзей. У нее были мужья, любовники, адвокаты, агенты, деловые партнеры, врачи, психологи — но вот были ли у нее друзья ?
— Обещаю, — тихо произнес он. Она поцеловала его; в глазах у нее стояли слезы. Несколько минут они сидели молча, не разнимая рук, думая о невысказанном. Ее охватило удивительное чувство покоя; ни с кем из своих любовников она не испытывала такого чувства.
Внезапно шум в зале стих. Она была обеспокоена тем, что думает о ней Дэйвид, и даже не заметила, как появился Джек. Зал замер в напряженном ожидании. Она так крепко сжала руку Дэйвида, что тот вскрикнул. Затем вскочила на ноги, крича и подпрыгивая, как школьница, подбадривающая зрителей на спортивном состязании. Джек, широко улыбаясь, поднялся на сцену и медленным шагом, словно шел во главе триумфальной процессии, направился к трибуне, покрытой национальным флагом.
В облике Джека было нечто, присущее великим, выдающимся людям, и Мэрилин сразу же отметила это про себя. В зале сидели бледные, усталые, потные люди — тысячи людей; на их фоне Джек казался пришельцем из другого, волшебного мира. Так выглядят только кинозвезды и очень богатые люди: густой загар, широкая улыбка, ослепительно белые зубы, непослушные волосы, как у юноши. Джек стоял, крепко опершись руками о трибуну, немного ссутулив свои могучие плечи.
Он неторопливо, без суеты, разложил перед собой листки с речью, как настоящий актер, доводя всеобщее напряженное ожидание до высшей точки, — именно таким образом она советовала ему обставить свое появление на трибуне. Толпа аплодировала и скандировала; “Кеннеди, Кеннеди, Кеннеди!” А оркестр непрерывно играл мелодию “Поднять якоря”.
С улыбкой на лице Джек спокойно ждал, пока зал утихнет, но публика не унималась: вверх летели красно-бело-голубые воздушные шары, люди размахивали транспарантами и портретами Кеннеди. Делегация Техаса стала проталкиваться к трибуне, подбрасывая вверх модные шляпы фирмы “Стетсон”; оркестр заиграл мелодию “Желтая роза Техаса”.
— Джек и Линдон, должно быть, сговорились, — услышала она шепот Дэйвида. Затем по проходам к сцене двинулась делегация Массачусетса под предводительством краснолицего ирландца в широкополой шляпе (он был политиком старой школы). Делегаты выкрикивали приветственные лозунги охрипшими голосами. В их честь оркестр заиграл “Колокола церкви Пресвятой Девы Марии”. При звуках этой мелодии Джек изобразил на лице недоумение. В зале стоял ужасный шум, и казалось, он никогда не прекратится, хотя Рэйбёрн стучал молоточком, а Стивенсон хмурился. Затем Джек поднял руки, и, словно по мановению волшебной палочки, в зале воцарилась тишина.
Мэрилин закрыла глаза. Она знала его речь наизусть — для нее это просто подвиг, подумала она, если учесть, что свои реплики ей никак не удавалось запомнить! Она повторяла про себя каждое слово чуть раньше него, словно они исполняли речь дуэтом. Джек говорил убедительно, гладко, с выразительными паузами, и зал взрывался аплодисментами именно в тех местах, где это было задумано. На трибуне стоял не молодой Джек Кеннеди, сенатор-повеса, избалованный сын Джо Кеннеди, а абсолютно другой человек — мыслящий глубоко, зрело, глобально, человек, выражающий словами всеобщую мечту о благоденствии Америки. Он, как и полагалось, пропел дифирамбы в честь Эдлая Стивенсона — в конце концов, он вышел на трибуну именно для того, чтобы выдвинуть его кандидатуру, — но всем было ясно, что эта речь о самом Кеннеди и об Америке, а не о Стивенсоне; ведь все понимали, что на выборах опять победит Эйзенхауэр.
К тому моменту, когда Джек достиг кульминационной точки в своей речи, по лицу Мэрилин текли слезы. Она открыла глаза и увидела, как Джек повернулся к Эдлаю Стивенсону, словно собираясь преподнести ему подарок. Толпа дико заревела. Казалось, даже Эдлай поддался всеобщему ликованию, хотя наверняка понимал, что люди чествовали не его, а молодого Джека Кеннеди — будущего победителя. Мэрилин очень хотелось взбежать на трибуну и крепко обнять его…
Вдруг она увидела, как из глубины сцены выдвинулась вперед маленькая фигурка в широком розовом платье. Рядом с ней стоял Бобби Кеннеди. В зале было очень жарко, но Джеки выглядела собранной, хладнокровной, прическа в идеальном порядке.
Джек и Эдлай неловко обнялись, как мужчины, не привыкшие обниматься с мужчинами. К тому же они не любили и не уважали друг друга и от этого были смущены еще больше. Затем Джек подошел к Джеки, взял ее за руку и вывел вперед.
Кто-то вручил Джеки букет красных роз, и она держала цветы перед своим выпуклым животом. Если она и нервничала, то никак не выдавала своего волнения. Джеки величественно помахала рукой — прямо как королева, словно этот съезд проводился в ее честь — и устремила на Джека взгляд, полный обожания.
— Я хочу домой, — сказала Мэрилин Дэйвиду; у нее из глаз ручьем текли слезы. Она надела темные очки.
Он повернулся к ней, удивленный.
— Боже, Мэрилин, — воскликнул он. — Сейчас будет самое интересное. После такой речи вполне возможно, что Джек победит.
— Знаю. Но все равно хочу уехать.
— В гостиницу?
— Нет, в Нью-Йорк. Потом в Лондон. Надо закончить фильм.
Он взял ее за руку. Дэйвид, как всегда, прекрасно понял ее состояние. Она знала, что он хочет остаться и посмотреть, как его друг будет сражаться за пост вице-президента, но он согласился, не колеблясь.
— Тогда пойдем, Мэрилин, — мягко сказал он.
18
Берни Спиндел сидел в кабинете Хоффы в Детройте. На коленях у него лежал толстый потрепанный кожаный портфель, и он держал его обеими руками.
Спиндел приехал из Чикаго на машине, которую взял напрокат со скидкой, и к тому же на чужое имя. Он заплатил наличными, и поэтому компания, которой принадлежала машина, не очень интересовалась, кто он на самом деле. Спиндел не любил летать на самолете. В аэропортах всегда было полно полицейских и агентов ФБР, а кто знает, что они там высматривают и как поступят, если вдруг увидят знакомое лицо. Кроме того, на авиабилете всегда проставляют фамилию пассажира, а Спиндел не любил, чтобы его фамилия фигурировала где-либо. Он чувствовал себя более спокойно, когда ехал по шоссе в старом, ржавом, выцветшем и облезлом автомобиле, который ничем не отличался от тысяч других машин. В таком автомобиле он вряд ли обратит на себя внимание. Он никогда не превышал скорость и, прежде чем куда-либо отправиться, непременно проверял, чтобы все фары были в исправности. Поэтому он не боялся, что полицейские остановят его.
Он только однажды сделал остановку, чтобы сходить в туалет, заправить машину и купить гамбургер с сыром и бутылку кока-колы. Причем, выйдя из машины, он взял портфель с собой. К зданию, где располагался профсоюз водителей, он подъехал на одну минуту раньше запланированного времени. Спиндел ценил точность. Он любил говорить своим ученикам, что по нему можно сверять часы, а от них также требовал точности.
Сидя за письменным столом, Хоффа смотрел на Спиндела маленькими черными глазками, безжизненными, как у акулы, и старался не подать виду, что ему не терпится услышать информацию, которую тот привез. Спиндел не обращал внимания на показное равнодушие Хоффы. Он не обязан был любить Хоффу. Гувера он тоже не любил. Ему нравилась сама работа, и он гордился, что в его ремесле ему нет равных.
— Так что ты привез? — наконец решился спросить Хоффа, щелкнув костяшками пальцев, да так громко, что любой вздрогнул бы от неожиданности. Но на Спиндела это не произвело впечатления.
Он улыбнулся в ответ. Ему хотелось поиграть в кошки-мышки, чтобы его уговаривали, а он будет делать вид, что ничего не понимает. Так проститутка, зная наперед, что ей не миновать постели, все же хочет, чтобы ее уговаривали. Гувер понимал натуру Спиндела лучше, чем Хоффа, но Спиндел и Гувер все-таки не сработались, и в конце концов Спиндел решил, что ему гораздо удобнее иметь дело с преступниками, да к тому же они и больше платят.
