Возвращение принцессы - Мареева Марина Евгеньевна (книга регистрации txt, fb2) 📗
— Какие друзья, какие адреса, ему восемь всего, я его никуда не пускаю! — прорыдала Нина на бегу, вцепившись в руку своего оловянного Солдатова, уже рванувшего через двор, к дому.
— Куда он мог пойти? Магазины? Бульвар, метро, куда?
Он завернул за угол, выбежал на шумную дневную улицу, оглянулся на плачущую Нину.
— Нет, так не пойдет. Давай-ка поделим зону поиска на секторы, что ли… — Он говорил ей «ты». — Как он одет? Какой он? Опиши!
— Шапочка синяя вязаная, — всхлипнула Нина. — Курточка стеганая, восемь лет…
— Кому восемь лет? Чему? Курточке? — Петр озирался по сторонам. — Нина! — крикнул он, сжав ее руку. — Это не твой? Вон, на крыше стоит!
Вовка стоял на широком козырьке крыши универсама, занимавшего первый этаж Нининого дома. Дом напоминал перевернутую букву «Т», и крыша магазина располагалась на уровне второго этажа. Вовка стоял там и плакал.
— Он, — кивнула Нина, слабея от радости, от облегчения.
Она поплелась за Петром, еле переставляя ноги. Послушно зашла в подъезд, поднялась на второй этаж. Петру пришлось вылезти в узкое окно, чтобы выйти на эту чертову крышу за Вовкой, который боялся сам идти, боялся крыши, боялся материнского гнева.
— Как ты сюда залез? Когда ты успел-то, Вова? Совести у тебя нет! — выкрикнула Нина, как только сын оказался рядом.
— Меня Коля привел из второго подъезда, а сам убежал, — дрожащими губами вымолвил Вовка.
И они оба заплакали.
Петр гремел решеткой, закрывая окно на замок ключом, взятым у консьержки. Наконец он повернулся к Нине. Широкие его плечи и обшлага куртки были испачканы известкой и пылью, на пальцах осталась ржавчина. Куртка была расстегнута, только теперь Нина заметила, что на нем фартук, обычный кухонный фартук в крупную клетку.
— А почему вы в фартуке? — Она вытерла слезы, свои и Вовкины.
— Потому что я не успел его снять. — Петр отряхнул плечи от известки. — Вы позвонили, когда я обед готовил. — Теперь он снова говорил ей «вы». — Я не стал его развязывать, помчался… Слышали бы вы свой голос в трубке!.. Ну, отрок, давай знакомиться. — Петр присел перед Вовкой на корточки, протянул ему руку: — Петр.
— Простите меня, пожалуйста, — пробормотала Нина. — Я… Я совершенно обнаглела. Я не должна была просить вас… Но… Но я боялась, что его забрали эти люди… — Она проговорилась, выдала себя. Непростительно.
— Какие люди? — быстро спросил Петр. Пожал Вовкину ладошку, поднялся на ноги, взглянул на Нину пристально. — Что это за люди, Нина? Может быть, вы все же расскажете мне, наконец?
— Я не могу. — Она покачала головой. — Простите.
— Глупо, — сказал он чуть слышно. — Ну, дело ваше.
— Все хорошо, — прошептала Нина, прижимая к себе сына. — Все обойдется. Просто я очень занята сейчас. А Вовка — у мамы. Она старенькая, бестолковая… У меня все время душа не на месте.
— Хотите, я возьму парня к себе? — спросил вдруг Петр. — Хотите? У меня — двое, его сверстники, чуть старше Где двое, там и третий. Пойдешь ко мне? — спросил он у Вовки и ободряюще ему улыбнулся. — Он в какую школу ходит?
— В нашу, — растерянно ответила Нина. — На Яузском…
— Ну, так и мои туда же. Я их каждый день отвожу-встречаю. Давайте так. На месяц, на два, на три… на сколько понадобится, я парня беру к себе. Пока у вас суета, пока вы решаете ваши проблемы… Они ведь не вечны, правда?
Нина молчала. Ну что тут скажешь? В ноги ему бухнуться? Руки целовать? Нина молчала, благодарно и растерянно гладя на Петра, подыскивая нужные слова и не находя их. Все слова — тщета, что ни скажешь — будет мало.
— Так не бывает, — сказала она наконец, прижимая к себе притихшего сына.
— Бывает. — Петр подмигнул Вовке, легонько сбил ему шапку назад, к макушке.
— Не бывает, чтобы чужой человек так помогал.
— Ну, так, значит, я уже не чужой, — весело произнес Петр. — Верно?
— Та-ак… Так, ладно, это понятно. — Игорь растер ладонью припухшие от вечного недосыпа глаза, усталые, с красноватыми белками. Игорь вкалывал здесь, как зверь, пахал за четверых, тащил свой таблоид в гору. Пахал сам, но и волам своим не давал спуску. — Это понятно. Что там еще?
— Ну, что там еще… — Александр Евгеньевич повернулся к бессонному оку своего компьютера. — Сейчас глянем, что там еще.
Волы волами, но уж коли о фауне, то вся агентурная сеть таблоида была поделена Игорем на два неравных подвида. Треть сборщиков информации трудились здесь, в стенах его офиса, считывая все, что могло заинтересовать шефа, с интернетовских сайтов, перелопачивая груды журнально-газетного свежака, выуживая оттуда самое острое, самое скандальное, еще лучше — потенциально скандальное.
«Вы, детки мои, должны уметь просчитывать ситуацию на десять шагов вперед, — учил Игорь свою паству. — Копайте там, где тротил уже подложен, но часовой механизм еще не заведен. Все просчитать, предусмотреть — и первыми успеть к месту взрыва. Вот, чада, первая заповедь уважающего себя папарацци».
Великовозрастные детки благоговейно внимали Игорю. Этих он называл пчелами. Они клубились в его офисе, в его улье, собирали мед, то бишь извлекали, выцеживали из журнально-интернетовских соцветий драгоценный нектар свежайших сплетен, новейших слухов.
Метафора, конечно, хромала на обе ноги. Хорошо медок! Кому он — сладок, кому — зловонен. Ну, пчелы и пчелы, улей так улей, кто ж будет спорить с Игорем, кто будет ему перечить? Игорь — хозяин, царь, бог, работодатель, благодетель, кормилец, всему голова.
— Вот еще, может быть, — пробормотал Александр Евгеньевич. Он был пчелой, хотя, впрочем, больше смахивал на шмеля: маленький, шустрый, в мохнатом пуловере, вечно растрепанный, с рыжеватой взлохмаченной гривкой, с пушистой щеточкой усов. — Вот еще что… Помнишь, был такой актер — Проскурин Олег? Свалил куда-то в леса года три назад, отпартизанил, вернулся теперь в Белокаменную. Ну, с тормозов сорвался мужик, скандал за скандалом, я второй месяц его отслеживаю. Обхамил перпетуум-мобиле нашу детективную, я об этом тиснул в третьем номере пару строк.
— Проскурин… — Игорь прищурился, припоминая. — Ага, помню.
— Замечательный был актер, — кивнула Нина. — Умный, точный. Из первой десятки.
— Последний его прикол, — добавил Александр Евгеньевич. — Швырял бутылкой в рекламный щит у Ярославского вокзала. Свезли нашего Мочалова в участок Отсидел двое суток как миленький.
— Класс! — восхитился Игорь. — Максим Горький, пиеса «На дне». Там Актер, кстати, есть. Нина, есть? Ты у нас самая начитанная.
— Есть, — вздохнула Нина. — Бедный Проскурин! «Человек — это звучит горько»…
— Бери его, детка, — постановил хозяин улья. — Чует мое многоопытное сердце следующая бутылка полетит в Спасские ворота. Пошли, нас еще Зина ждет.
Зина — это из стаи шакальей. Если славный, интеллигентный, с инязом, журфаком и двадцатилетним репортерским прошлым в анамнезе Александр Евгеньевич причислен был к элитному пчелиному рою, то крепкая, сухопарая тетка по имени Зина служила у Игоря внештатно. Внештатники составляли две трети Игорева полка. Хозяин величал их шакалами.
О-о, это были вдохновенные асы своего дела! Следопыты со стажем, по призванию. Виртуозы соглядатаи, гении конспирации, мастера слежки. Тетки за пятьдесят, дядечки на пенсии, неистребимый, слегка постаревший, но все еще не сдающийся, бодрый «совок», завсегдатаи очередей и лавочек у подъездов… Если в этом подъезде живет знаменитость, звезда, горящая ярко или погасшая, то соседка означенной «стар» уже завербована ушлым Игорем. Соседка, сосед, дальний родственник звезды, ее бывший или шапочный знакомый — все они работают на Игоря.
Ну, не все, разумеется.
Вы никогда не расскажете Игорю о знаменитом в прошлом поэте, который живет в вашем подъезде? Который ныне, прозябая в нищете и забвении, подворовывает иногда, крадет продукты в соседнем супермаркете? Так, самое необходимое, чтобы с голоду не помереть? Пакетик супа концентратного, банку шпрот…
