Повесть о Микки-Маусе, или записки Учителя - Гурин Максим Юрьевич "Макс Гурин (экс-Скворцов)"
– Давненько я не слышал, чтоб молодые люди так радовались собственной свадьбе! – рассмеялся Микки-Маус, и эта его реплика немного сбила меня. Я временно замолчал, размышляя, какую бы фразу из мириада вращающихся в моторном отсеке моего Корабля, ухватить половчее за хвост, чтобы не сорваться, чтобы продолжить.
– Вот… – в конце концов сказал я. Микки-Маус невольно хрюкнул. Действительно, для того, чтоб такое сказать, стоило хорошенько подумать J.
– А зачем тебе понадобилось жениться в столь юном возрасте? Кажется, если я ничего не путаю, ты сделал это почти сразу после того, как закончил школу и поступил на филфак. – спросил меня он.
– Знаешь, Микки, откровенно говоря, я просто не видел других сценариев отношений. Видишь, какое дело. Я увидел её в конце ноября 1985-го года, незадолго до своего 13-тилетия, и сразу кто-то внутри меня спокойно и уверенно произнёс: «Эта девочка будет моей женой!..»
– Гм-гм… Кто-то внутри меня спокойно и уверенно произнёс, – повторил вслед за мной Микки-Маус. – А ты уверен, – просиял он, – что это был ты?..
Я тоже улыбнулся ему в ответ, дав понять таким образом, что по достоинству оценил изящество его шутки и чтобы он, в свою очередь, понял, что в моём лице он имеет достойного собеседника, который тоже не прочь пошутить, но всё же до определённых пределов, и ответил так:
– Во всяком случае, я был уверен, что она – это Она! И это самое главное!
– Для тебя? Или для того, кто сказал это внутри тебя в тот ноябрьский вторник 1985-го года?
– Для того, кем я был тогда. Что же тут странного?
– Ну-ну… – сказал Микки-Маус, – прости, что перебил. Продолжай-продолжай. У меня есть ещё минуты три…
Конечно, после такой его фразы между моими внутренними пилотами началась перепалка, но я решил закрыть на это глаза и продолжить…
– Я не сразу понял, что это и есть так называемая Первая Любовь. Просто мне всё время хотелось её видеть, и я всё время думал о ней. Даже не то, чтобы думал. Просто всё время как будто видел её перед собой.
– Ты представлял её себе голой?
– Нет. Сначала нет. Мне просто хотелось быть рядом. В лучшем случае держать её за руку. Идти, например, куда глаза глядят, и держать за руку. По дороге Жизни идти…
– Ладога, ёпти! Ну ты и смешной!, – заржал тут в голос Микки-Маус, – Ну-ну, я слушаю-слушаю…
– Перед сном я каждый вечер прижимал к себе скомканное одеяло, крепко-крепко его обнимал, представляя, что обнимаю Её, и шептал какие-то нежности. Что-то о том, что она самая лучшая девушка на земле; что я никому никогда её не отдам и всегда буду её от всего защищать…
– Ну понятно, – снова влез Микки-Маус, – всё как с Русалочкой, ритуальные сопли 12-тилетнего мальчика. Скажи-ка, а мастурбацией ты тогда уже занимался?..
– 13-тилетнего… – поправил я зачем-то его, сказав, в общем-то, правду, – Да. А что, у мышей не принято дрочить себе хуй?
– Об этом мы обязательно поговорим позже. – улыбнулся он, – А скажи-ка мне лучше, кого ты представлял себе, когда мастурбировал?
– Ольгу Велимировну… – честно ответил я.
– Очень интересно… – продолжил Микки-Маус тоном доброго следователя, – Значит, одну тебе хотелось защищать и оберегать, а с другой… А что тебе, кстати, хотелось сделать с другой?..
Я опять замешкался. Только что я был воздушным шаром, готовым разорваться от переполняющего его Счастья, а тут вдруг Микки-Маус всё так повернул, что вроде я – только обычный подросток-онанист, да ещё и не без садистских наклонностей.
– Но… – начал я очень медленно, вероятно в тайной надежде на то, что пока я проговорю слово «но», я придумаю, чем себя оправдать, как, собственно, оно и случилось, – я никогда не представлял себе, что причиняю ей боль; ей или кому-то ещё, кого представлял; я много, кого представлял. Мне никогда не нравилась чужая боль. Напротив! Я просто представлял себе, что в силу тех или иных обстоятельств, в зависимости уже от моей фантазии, те, кого я себе представлял…
– Ну да, те, на кого дрочил! – вставил Микки и подмигнул мне.
– Да, – согласился я машинально, – я представлял, что, в силу обстоятельств, они полностью подчинены моей воле.
– И какова же была твоя воля? Что, обладая полной властью над ними всеми, над той же Ольгой Велимировной, ты делал с ними реально? В смысле, в своих фантазиях?
– Ничего. – снова честно ответил я и снова повторил, – Ничего… Я просто смотрел им глаза… Но при этом… Они были связаны…
– Хм-м… То есть ты хочешь сказать, что не знал, искренне не ведал, что это гораздо хуже? Хм-м… – снова хмыкнул мой хвостатый исповедник, – Ну а что в ответ делала, хм, да та же Ольга Велимировна?
– Она… улыбалась… Иногда даже смеялась в голос…
– Забавно. – сказал Микки-Маус – А чему ты так радовался-то, когда ехал за Милой на ЗИЛе, в день своей свадьбы?..
– Я радовался тому, что всё шло так, как я задумал несколько лет назад. Видишь ли, я полюбил её почти в 13, а женился на ней даже чуть раньше своего совершеннолетия. Это ведь только потом время так сжалось, что пять лет пролетают как один день, а тогда это была целая вечность. Когда я полюбил её…
– …если, конечно, это была Любовь… – пробурчал себе под нос Микки-Маус.
– …Когда я полюбил её, у меня только начал ломаться голос, а к тому дню, о котором мы говорили, я был уже довольно симпатичным молодым человеком, съевшим за те пять лет множество счастливых билетиков в троллейбусах и автобусах, неизменно загадывая лишь одно: хочу, чтобы Мила стала моей женой! И в тот, реально очень солнечный, день, 24-го ноября 1990-го года, всё было, наверное, приблизительно так, как в день, когда Христос – скорее всего, неожиданно для себя самого – воскрес, потому что только тут он и получил подтверждение, что то, что он о себе всегда думал, действительно и есть объективная Истина! До этого он никак не мог быть в этом уверен полностью – оттуда и его моральные мучения на Кресте! Это было, короче, такое вот, выраженное в реальных физических ощущениях, слово «Свершилось!»…
Микки-Маус немного помолчал, улыбаясь себе в усы, и наконец спросил:
– То есть ты хочешь сказать, что тебе известно, о чём думал Христос? – и снова улыбнулся.
– Так это же совершенно самоочевидно! – выкрикнул один из моих пилотов, которого я не успел от этого удержать…
– Ну-ну… – задумчиво произнёс Микки-Маус, – Короче говоря, тебе нравится, когда всё совершается так, как ты задумал. И именно то, что ты ощущаешь в такие моменты, ты и считаешь Счастьем?..
– Да. – сказал я.
– Женат и счастлив! – рассмеялся он – Забавно… Забавно… – повторил он – Забавно. Забавно.
«Бам. Бам. Бам-бам. Бам-бам-бам…» – забарабанили капельки уксуса мне в макушку. «Бам-бам, – сказало Жестяное Ведро, – теперь я – твоя голова! Как видишь, при определённом стечении обстоятельств, даже Ведро может выбиться в люди! Потому как Промысел Божий непостижим, а Воля Его безгранична!»
«Вот что бывает, когда в Люди выбивается простое Ведро!, – подумала моя Жопа, – Сразу начинается какой-то абсурд!»
– Это ещё что! – взяла слово Дырочка на моей залупе, – я помню, как Крайняя Плоть возомнила себя Начальником Полиции Нравов, и наотрез отказалась открываться при мочеиспускании. И пока её не приструнило Начальство, Моча вынуждена была изливаться вслепую, потому что я была лишена возможности предварительно посмотреть, куда её из себя направлять.
– Да-а… Да-а-а… Это истина-а!.. Это истина-а!.. – зашелестел волосами на жопе пахучий Внутренний Ветер.
– Бам… Бам… – вновь поддакнули капельки уксуса.
– Раз ты теперь – моя голова, – сказал я Жестяному Ведру, – то может быть, мне можно уже наконец хоть немного побыть Жестяным Ведром?
– Странное желание. – констатировал тот я, головой которого стало Жестяное Ведро, но тот я, что стал Жестяным Ведром сам, ничего первому мне не ответил. Потому что вёдра не разговаривают. Для этого им пришлось бы выбиться в люди, но такая завидная судьба ждёт только тех, кто вовремя умеет подсуетиться, ибо это очень непросто: будучи беспородной шавкой, занять место, которое самими звёздами и, не побоюсь этого слова, Провидением уготовано Великому Человеку, а вовсе не банальному пустому ведру. Хотя, как это не удивительно, я знаю множество ничем всерьёз непримечательных и довольно примитивных людей, которым нечто подобное удалось.
