Обменные курсы - Брэдбери Малькольм Стэнли (читать книги без txt) 📗
Безнадежно протолкнувшись через толпу к регистрационной стойке «Бритиш Эруэйз», Петворт исхитряется показать комфлуговский билет. У девушки, которая занята тем, что отбивается от других пассажиров, вид не обнадеживающий, однако, как ни странно, она лепит на чемодан наклейку «CЛK» и скармливает его металлической пасти, а самому Петворту вручает посадочный талон. Радом окошко банка; Петворт замедляет шаг, думая, не купить ли влоски, но если самолет не полетит, они не понадобятся, а если полетит, его встретят. Он предъявляет талон и входит на ничейную территорию магазинчиков дьюти-фри. Ярко-желтая вывеска призывает: «Поздоровайся с «Гуд-Байз» в Хитроу»; дальше ряды блестящих товаров по специальным ценам. Он смотрит на образцы тартана и твида, зажигалки «Данхилл» и шарфы «Ейгер», берет корзинку и идет под зеркалами, по которым бдительные продавцы следят, чтобы вы чего-нибудь не украли, оглядывая яркие бутылки с джином и виски, блоки «Плейере» и «Данхилла», жестянки с фирменным табаком. Все эти элегантные приметы британского быта, как, возможно, и сама забастовка, служат одной цели: чтобы ленивый путешественник мог отыскать всё, не выходя за границы аэропортовского мирка. Громкоговоритель не громкоговорит; занять себя, кроме как покупками, нечем, и Петворт покупает – бутылку виски «Тичерс», блок сигарет «Бенсон энд Хедже», всё в запечатанном желтом пакете с запретом вскрывать, пока не сядешь в самолет, который, может быть, еще и не взлетит – дорожные товары, необходимость в которых создает сама дорога, этот бесконечный невроз.
Позже Петворт стоит облокотясь на барную стойку, пьет виски из бокала меньше наперстка и смотрит, как табло начинает подрагивать, информационные экраны чернеют, пытаясь отыскать среди своих кодов знак, который не был бы простой избыточностью, и ждет, пока объявят посадку или отмену рейса. На цифровых часах загорается и гаснет время вылета; Петворт заказывает еще порцию виски. На него накатывает безымянный страх – страх навсегда застрять в ничейном пространстве между странами и отбывать пожизненный срок в космополитическом ничто, питаясь бутербродами в пленке, беспошлинным виски и джемом в пластмассовых ванночках.
Он знает, что заслужил эту участь, всю жизнь он кружит между домом, где сидит и думает, и заграницей, где говорит и пьет. Путешествие – маниакальный цикл: заграница – маниакальная фаза, дом – депрессивная; некий таинственный адреналин гонит к соблазнам и вакууму далеких краев, с их многообразием ощущений, внезапностью просторов и пустоты. Он путешествует, чтобы ощутить оторванность, чужеродность, умножение и преображение собственного «я»; при этом он плохой путешественник, ненавидит туры, гидов и соборы, кафе и пляжи, терпеть не может брошюры и путеводители, предпочитает есть в номере, а не в ресторане у всех на виду. Он любит молча сидеть в единственном кресле посреди скучного номера, курить, пить, думать, подправлять лекции, анализировать отношения, не приходя ни к каким выводам, исследовать то, что в определенной системе взглядов звалось бы душой, смотреть сквозь занавески или жалюзи на уличную жизнь и ждать приятной неожиданности, предложения выступить или развлечься, вырваться из мира подавленности и тревоги, мира, в котором он чувствует себя не у дел.
В зале ожидания царит напряженная суматоха, толпятся бизнесмены в дорогих костюмах и с кейсами в руках, проходят женщины в шарфиках от Гуччи и обтягивающих парчовых штанах, те особенные экзотические аэропортовские красавицы, которых видит око, да зуб неймет. Табло снова начинает подергиваться, мелькают цифры и буквы, хаос символов. Впрочем, минуточку, вот они остановились, из избыточности возникли слова «КОМФЛУГ» и «СЛАКА», и «155», и «ИДЕТ ПО САДКА». Петворт отставляет бокал, берет портфель, плащ, желтый пакет из дьюти-фри и начинает путь по длинным тоскливым коридорам воскресного Хитроу, мимо движущихся дорожек, застывших в неподвижности, мимо ярких плакатов туристических фирм: старый Честер и белые скалы Дувра, Уин-Дермир с пароходиком, Уэльс со стадами овец, Британия, которой он практически не видел; мимо рекламы часов «Сейко», которые запрограммированы до 2000 года, после чего все разом остановятся. Сзади скрипят по линолеуму багажные тележки, исполинские руки тянутся из коридоров наружу в тщетной надежде на стыковку, самолеты за окнами бездвижны, как выброшенные на берег киты; «Ваш дворец в небе» обещает восточной вязью самолет «Эр Индиа», прочно застрявший на земле. Петворт проходит контроль, где багаж просвечивают рентгеновским аппаратом, который не испортит фотопленку, проводят электронной эоловой арфой под мышками и в причинном месте. Дальше сидят его будущие попутчики, совершенно не похожие на остальных пассажиров Хитроу: мужчины в коричневых костюмах, с плоскими, корявыми лицами, старухи в черных платьях и с маленькими картонными коробками на коленях, несколько тихих детей, стоически молчащий младенец. Они сидят молча и дисциплинированно встают, когда приходит стюардесса, чтобы вывести их по длинному изогнутому рукаву на мокрую бетонную площадку, где ждет модернистский автобус с шипучими дверями. Двери шипят, автобус, трогается и едет мимо фургонов, полицейских машин, цистерн, ведущих в никуда трапов, к самолету.
«Ил» упрятан, как тайна, в дальнем уголке аэродрома; автобус встречают две бутылочно-зеленые стюардессы. Пассажиров впускают на трап попарно, еще две стюардессы рассаживают их аккуратными рядами, словно упаковывают в коробку. На передней переборке горит надпись: «ЛУПІ ЛУПІ НОКІ РОКІ», из динамика льется заунывный военный марш. Багажные полки сделаны из сетки, сиденья высокие и жесткие. Петворт пристегивается к креслу у прохода; между ним и окном – двое мужчин в коричневых костюмах, от обоих сильно пахнет луком. Проход узкий, хвостовая часть отделена занавеской, за которую пассажирам, видимо, заходить не разрешено. Путешественники сидят очень тихо, стюардессы придирчиво их осматривают, дверь закрывается, багажный грузовичок выезжает из-под самолетного брюха. В салоне тихо;
потом моторы включаются и начинают рычать. Из динамика звучит объявление на языке, которого Петворт не понимает; самолет проезжает немного, останавливается, проезжает еще чуть-чуть и снова останавливается. Потом внезапно сотрясается всем телом, стремительно набирает скорость, перемахивает через ограду, взмывает над цистерной и летит над мусорной свалкой; в противоположный иллюминатор под сумасшедшим углом врывается причудливо-ненастоящий Лондон. Затем город исчезает – красные автобусы, Сити, забастовка в Хитроу, бракосочетание Чарльза и Дианы, сауны для любительниц выставлять голую грудь; самолет облепляют облака, по иллюминаторам стекает дождь. Петворт действительно летит в Слаку.
III
Во всех культурах, думает Петворт, пролетая в облаках над Дувром или над бухтой Грейвзенд, самолеты примерно одинаковы: длинные металлические трубки с людьми внутри. На все иногда продают больше билетов, чем есть мест, все время от времени по той или иной причине вылетают с задержкой, как рейс «Комфлуга» 155. Во всех культурах стюардессы, эти няньки в ладно скроенных костюмах, страдают от отеков в ногах, менструальных болей и раздражительности на почве общения с тупыми, мямлящими пассажирами; во всех культурах еда, которую подают в самолете, словно взята из одного общего котла, выварена в одном универсальном соусе. Авиаперелеты нивелируют жизнь; однако внутри сходства есть различия. Уже сейчас, в первые же минуты полета, чувствуется, что «Комфлуг» – это «Комфлуг», а не что-нибудь иное. Происходит то же, что на любой авиалинии, в соответствии с тем же грамматическим строем полета. «Внимание, – сказал пилот сразу после взлета, обращаясь к салону на нескольких языках: своем родном, русском, немецком и на английском языке Петворта. – Мы рады добропожаловать вас на борту самолета авиакомпании «Комфлуг», маршрутом следствия сто пятьдесят пять в Слаку. Полет проходит на высоте девяносто две порныи, скорость сорок влод в час. Нашу задержку причинила экономическая нестабильность в Британии, поэтому мы не извиняемся. Через иллюминатор обращаем ваше внимание на слякость и дождевые осадки. Для Слаки метеопрогноз солнечный. В случайности непредвиденных обстоятельств просьба проследовать указке стюардесс». Да, всё то же – и не то, вот и сиденья чуть уже и выше, стюардессы чуть коренастее, с заметной растительностью в носу, пассажиры тише и менее суетливы.
