Корабль отстоя - Покровский Александр Михайлович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Входить в каюту надо, постучавшись. На пульт – тоже. Стучишь, открываешь дверь и входишь, произнося: «Прошу разрешения на пульт!» – не дожидаясь никакого разрешения. Но если не спросишь, могут выгнать в три шеи с криком: «Входить надо как положено! Что вам здесь?!!»
А скажешь «Можно?» вместо «Разрешите» – услышишь: «Можно Машку под забором, а на флоте просят разрешения».
При входе в кают-компанию говорят: «Прошу разрешения в кают-компанию», – после чего следует входить, потому что никто такого разрешения тебе давать не собирается, тут вам не надводный корабль, это там надо спросить разрешения и стоять столбом, ожидаючи пока не разрешат. У нас сказал – заходи. Это как «Сим-Сим, открой дверь!»
Не произнесешь этих волшебных слов, старпом на входе яйца оторвет.
Я до того привык на лодке в любую выгородку стучаться и просить разрешения, что иногда спросонья стучался в дверь гальюна, а потом спрашивал позволения войти, правда, тут же приходил в себя, а если кто-то за мной в тот момент наблюдал со стороны, то приходилось перед дверью гальюна ещё и расшаркиваться, кричать: «Свои!!!» – вроде это я так специально придуряюсь.
На лодке все придуриваются.
Вызывает меня командир и говорит:
– Химик! Чем дышим?
– Кислородом, товарищ командир.
– Не дерьмом?
– Нет!
– Точно?
– Да!
– Уверен?
– Абсолютно!
– Чем докажешь?
Или:
– А почему, когда вы бежите мимо меня, то все время очень сильно руками размахиваете?
– Это от усердия, товарищ командир.
– А по-другому свое усердие никак не проявить?
– По-другому никак.
Или вот ещё:
Стоим на строевом смотре. Командир меня за что-то дерет. Слов у него, в общем-то, нет.
От возмущения он говорит только: «Еперный бабай!!! Еперный бабай!!!» – и больше ничего. Я внимаю.
Потом, прерывая поток его «бабаев», говорю: «Товарищ командир, разрешите обратиться?» – «Да!» – «Двести рублей до получки не займете?» – «А тебе хватит?» – «Хватит, я же все рассчитал!» После чего командир тут же достает из кармана двести рублей – «На! На чем мы остановились? Ах, да! Еперный бабай!!!»
Так и живем.
СЕРЁГИНЫ ИСТОРИИ
Я в семнадцать лет на гидрограф по блату служить попал.
Родственник у меня очень большой главврач и, поскольку все болеют, может куда хочешь устроить.
А мне очень хотелось на гидрограф: белый пароход, маленький, уютненький, команда смешанная – пара офицеров, остальные все фазаны – в смысле, гражданский народ, не тронутый присягой.
Командиром у нас был капитан второго ранга Гудков, знаменитый тем, что из имеемых сорока с лишним лет, он как минимум двадцать посвятил ресторану «Гудок», что в городе Ломоносове при вокзале. То ли ресторан в его честь, то ли совпадение – пес его знает, но жил он в том же Ломоносове, откуда и наша гидрографическая экспедиция.
А старпомом у него был каплей с речным училищем – заканчивал он его когда-то, потом в пьяном угаре чего-то подписал и очнулся каплеем на гидрографе. То есть кад-риловку – училище военно-морское – не заканчивал, от чего где-то глубоко, в неистлевшем сознании, уважение имел.
А я совсем мальчонкой учился в чем-то, напоминающим ДОСААФ, на «друзей моря», и выпустили меня с корочками рулевого-сигнальщика, что позволило немедленно по прибытии на борт безо всяких правил ППСС – «Пароходы Плавают по Себе Сами» – поставить меня к рулю и вообще, чуть чего, назначать старшим.
Пришли мы в Либаву в 17.30 и встали на рейде на якорь. Кораблик – полторы тысячи тонн, сокращенный состав.
Командир в 18.00 вызывает к себе старпома, говорит ему: «У меня тут баба. Я убыл до утра. К восьми за мной катер» – и с корабля долой.
Старпом собирает в кают-компании механика и прочих в 18.40, говорит им: «У меня тут баба» – и сваливает до семи утра, за ним катер.
Мех собирает всех в 19.00 и говорит: «Мужики! Начальники наши совсем обомлели. Бросили корабль. Я это так на самотек пустить не могу. Предлагаю следующее: тут в пяти километрах есть деревушка. Как стемнеет ещё чуть-чуть, тихо снимемся, чтоб нас посты наблюдения и связи не засекли, и, с потушенными огнями, пойдем туда. Там есть бабы».
Сказано – сделано. Стемнело – мы линяем, подходим к деревеньке, а там пристань деревянненькая. Швартуемся, и все мгновенно пропадают. Только мотористы остаются – но те сразу спать – и я.
«Серёга! – говорят мне. – Как сказал Козьма Прутков про флот, знаешь? Он сказал: «Бди и чувствуй!»
Остаешься за старшего во всем», – после чего все бегут на танцы, потом у них бабы, драки и все такое.
А я любил один на корабле оставаться. Красиво же вокруг, звезды, вода, лунная дорожка. Под все это, со вздохом, я открывал кандейку, жарил себе картошку и ещё я любил икру трески пожарить, и, чтоб она хрустящая, со свежим лучком, с хлебушком черным, с маслицем сливочным, а сверху чайком горяченьким это дело затопить, и потом уже сон – только бы до койки доползти.
Ночью все явились, с самого ранья снялись и пошли назад. В 6.30 привезли старпома. В 8.00 – приезжает командир.
А по правилам как? По правилам всех принимают с левого борта и только самых почетных – с правого. То есть, левый борт у нас весьма исхожен, а правый – нелюдим. А тут пьяный с вчерашнего старпом решил, от глубокого уважения, о наличии которого в закоулках оного сознания мы уже говорили, перед командиром прогнуться и встретил его с правого борта. Проорал «смирно!», доложил.
И тут, делая шаг в сторону с приложенной к фуражке рукой, чтоб пропустить командира, он скользит в чем-то и падает, продолжая это «что-то» на себя собирать.
А это «что-то» было совсем не что-то, а коровье говно.
Весь правый борт у нас им усеян.
Я-то способен понять командирское недоумение: как, посреди залива, и столько говна от коров?
Но меня удивляет механик, который подходит ко мне сзади и сквозь зубы говорит: «Ну ты, Серега, даешь!»
Будто я это все насрал, ей-Богу!
Хочешь ли ты, чтоб я подарил тебе большую радость? Вижу, что хочешь, сядь, бедняжка. Ты устала. Ты какая-то поникшая, увядшая. Дай я возьму тебя за руку.
Ты сядешь, а я возьму.
На диване. Потому что я лежу на диване. А ты сидишь. Рядом. И я хочу тебя развеселить. А может и утешить. Я хочу сделать что-нибудь в этой непростой жизни. Для тебя. Что-то очень-очень хорошее. Полезное. Или подарить тебе. Что-либо незабываемое. Ощущение. Может быть. Кстати, да. Может быть, ощущение. Необыденности. Твоя рука в моей ладони. Теплая. Мягкая.
Ты смотришь на меня. Чуткая. Я закрываю глаза, а ты смотришь. Я дышу, а ты смотришь. Я уже сплю. Смотри, дорогая. Я тебе это дарю. Ведь я для тебя – любимое существо.
А смотреть, как спит любимое существо – большая радость.
Вы же знаете, как на флоте трудно признаваться, что ты чего-то не знаешь. У нас как считается? Если ты пришел на корабль, то ты настоящий моряк, тень об плетень, во всем разбираешься и все умеешь.
А я же молодой был и очень смущался, если встречалось что-то неизведанное. Стеснялся спросить. Вот в кают-компании у стола командира красная кнопка имелась.
Очень она мой взор притягивала. Как вхожу, так и глаз от нее не оторвать. Тянуло просто.
И пришли мы в Либаву. Только не в тот раз, о котором я уже рассказывал, где было коровье говно, а в следующий. И пришли полным составом, то есть на борту у нас буфетчицы.
На гидрографах же чем хорошо? Тем, что женщины работают и половой вопрос, в общем-то, решен. Чем больше гидрограф, тем больше на нем женщин.
