Вишенка для Демона - Аверкиева Наталья "Иманка" (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
— Мы ничего не нарушали так вот явно. Думаю, что все нормально будет. У тебя документы с собой?
— Да. А если они меня ищут? Может быть, мама в милицию позвонила?
— Может быть. Ты ей совсем ничего не сказала?
— Ты же слышал. Он вздохнул:
— Думаю, что она бы сначала дозвонилась до тебя.
Петр вернулся в кабину, растирая озябшие плечи. Волоски на руках смешно стояли дыбом, кожа покрыта пупырышками.
— Что там? — спросил Кирилл.
— Документы проверили. Сказали, что впереди дорогу ремонтируют, просили не нарушать и ехать осторожно. Ну, полетели! — Он повернул ключ. Мотор глухо зарычал, и машина мягко тронулась с места. — Чего перетрусили-то, бродяги?
Кирилл нервно дернул плечами.
— К Твери подъезжаем. У меня тут женка живет. Если б не груз, то я б к ней заехал, — довольным голосом сообщил водитель.
— То есть как тут жена живет? — не поняла я. — Вы же говорили, что она в Тарту…
— Не-е-е, — протянул Петр со смехом. — В Тарту у меня законная супружница, а тут женка. Как бы тебе объяснить? Ну, это…
— Любовница, — спокойно подсказал Кирилл.
— Нет, женка.
— Как это? — вытаращила я глаза.
— Ну что ты как маленькая, в самом деле? — улыбался он. — Любовница — это временное увлечение, а женка — это серьезно и с детьми.
Меня словно водой ледяной окатило.
— И много у вас… жен с детьми? — заикаясь, спросила я.
— Три штуки. Детей у меня четверо — три мальчика и девочка. И своих еще две дома. Девочки.
— А они знают о существовании друг друга? — пробормотала я, чувствуя, как холодеют руки и ноги.
— Да что я, дурак, что ли! — рассмеялся он противно.
— Но дети? — недоумевала я. — Им же нужен папа. Настоящий папа. Родной папка…
— Я о них помню, — со знанием дела заверил меня Петр. — «Утром мажу бутерброд, сразу мысль — а как народ? И икра не лезет в горло, и компот не льется в рот».
Меня затрясло. Я отвернулась, чтобы не видеть его отвратительной, блестящей от жира физиономии. За окошком все еще мелькало Московское море. Я вспомнила, что, дожив до пятнадцати лет, еще ни разу не была на море и не летала на самолете. Мы просто не могли себе этого позволить. Отец никогда не помогал нам. Я даже его толком не помнила. Он остался в памяти каким-то расплывчатым серым пятном, которое первое время еще поздравляло меня с днем рождения. Он уехал на Север на заработки, и больше мы с мамой не видели ни отца, ни уж тем более его заработков. Мама всегда крутилась, как могла, что-то шила, переделывала дешевые вещи, купленные на рынке или в секонд-хенде. Маленькой я часто слышала, как она плачет ночами. Не тихо, а рыдает в голос и что-то шепчет, причитает. Я тоже плакала тогда. Думала, что, если бы у меня был папин телефон, я бы ему позвонила и попросила вернуться. Казалось, что его можно убедить бросить свои «заработки» и приехать к нам. Однажды я нашла мамину записную книжку, а в ней папин телефон. Пока она была на работе, я позвонила ему, сказала, что нам очень плохо без него, что у нас не всегда есть продукты, что иногда мы сидим на одной гречке, и я ее ненавижу. Он начал орать, что это мать подговорила меня, что мы ни копейки не получим и чтобы я не смела больше его обманывать. Больше я не звонила ему никогда.
Во мне просыпался вулкан, который спал эти несколько лет. Гнев, подобно лаве, стремительно поднимался откуда-то из кончиков пальцев на ногах, пропитывал каждую клеточку организма отчаянной ненавистью и беспомощностью. В самом центре груди образовалась огромная рана, готовая прорваться и вылить всю боль на это существо, именуемое себя отцом.
— Да как вы смеете? — прошептала я сквозь полившиеся слезы.
— Варь, ты чего? — испугался Кирилл.
— Да как вы можете! — не заметила, как начала повышать голос, срываясь на крик. — Вы знаете, что значит ходить в школу и слышать «безотцовщина»? Вы знаете, каково это носить обноски с соседского ребенка, который еще про это и растрепал всему двору? Вы знаете, что значит идти по рынку летом и не иметь возможности купить черешню? «Утром мажу бутерброд!» Да что б он вам в рот не полез! Остановите! — Я принялась дергать за ручку, желая немедленно выйти из кабины.
— Варя! Варя! Успокойся! — Кир схватил меня за юбку одной рукой, второй принялся ловить руку, пытающуюся открыть дверь на ходу.
— Не трогай меня! Остановите!!! — заорала я, обливаясь слезами. — Выпустите меня! Немедленно выпустите! Икра ему в горло не лезет! Откуда ж вас, таких уродов, только берут?
Я вывалилась из кабины, больно ударившись коленкой и отбив руку, на которую приземлилась. Меня душили слезы. Я вспоминала отца, его злые слова, ночные слезы мамы и рыдала в голос, бормоча проклятия. Проклинать нельзя, это я знаю, но, если бы у нас были деньги, я бы не ехала сейчас черт-те как, я бы спала в теплом поезде на верхней полке и была бы избавлена от общества таких, как этот Петр. Кирилл взял меня за плечи и оттащил от обочины, чтобы мы не попали под колеса отъезжающей фуры. Обнял, прижал к себе крепко, начал гладить по спине и успокаивать, что-то шепча в ухо. Я не понимала ни слова, ревела, щедро орошая его свитер слезами и соплями. Он дал мне поплакать, потом достал из рюкзака бутылку воды и велел выпить как можно больше, аргументировав это тем, что обезвоженному долгими рыданиями организму нужно пополнить запасы жидкости, а то плакать будет нечем.
— Где мой рюкзак? — вдруг вспомнила я о своем багаже. — Там билет! Кирилл! Он увез мой билет!
— Не увез, я ему не позволил, — самодовольно улыбнулся он и протянул рюкзак за лямку. — Вырвал практически силой.
Я прижала драгоценный рюкзачок к груди. Кирилл посмотрел на меня, ухмыльнулся и снова обнял.
— Ты давай не реви, а то нас больше никто не возьмет. И потом, принцессы не плачут.
— Ты сильно сердишься? Ведь он мог довести нас до самого Питера, — тихо спросила я.
— Можно подумать, если я буду на тебя сердиться, это что-нибудь изменит. Пошли, моя трубадурочка, здесь позиция невыгодная. Тут нас в темноте только раздавить могут. Эх, не могла истерику закатить за Тверью.
— Кстати, я никогда не была в Твери, — выпуталась я из его рук.
— Я тоже, — довольно прищурился он. — И сигареты кончились.
— Наверняка там есть теплый вокзал, где можно переночевать.
— Может, все-таки дальше? — скривился Кир.
— Как скажешь. Ты же у меня ведущий, — легко согласилась я, зная, что все равно будет по-моему.
Мы прошли пару километров по трассе, постоянно голосуя. Машины, словно заколдованные, проносились мимо. Фуры не останавливались вообще. Легковушки двигались только в город.
Через час безуспешных попыток взять нашего драйвера и пройденной еще пары километров Кирилл раздраженно изрек очень умную мысль:
— Отвратительная позиция! Мы тут провисим до утра. Что-то мне подсказывает, что нас передали по этапу и вряд ли мы отсюда сегодня уедем. А «волна» уже схлынула. До мертвого часа далеко, но с этой позиции мы не уедем.
— Чего? — вопросительно сдвинула я брови к переносице. Слова по отдельности вроде бы знакомые и понятные, но смысл сложенных вместе от меня ускользал.
— Я говорю, — доброжелательно засмеялся он, — что Петр сообщил своим, чтобы нас на трассе не подбирали. То есть на фурах мы до Питера не доедем, а дальние легковушки не останавливаются почему-то, только местные. «Волна» — это поток машин. Уезжать и ехать лучше «на волне», то есть когда народ массово куда-то устремляется. Зависнуть на плохой позиции, как ты видишь, значит голосовать безрезультатно. Все понятно, никакой высшей математики.
— Так бы и говорил, — хлюпнула я носом.
— Да я так и сказал. Кстати, тут рядом течет река Волга. «О, Волга, колыбель моя, любил ли кто тебя, как я…» — состроив трагичное лицо, заунывным голосом продекламировал он, поэтично размахивая рукой. Я против воли хихикнула. Кир неожиданно стал серьезным и тихо пробормотал: — С другой стороны, не так уж она и рядом… Надо было карту посмотреть. Как-то я не подготовился.
