Курьер - Шахназаров Карен Георгиевич (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
Она засмеялась, но я относился к этому пресловутому Степакову со скрытой симпатией и встал на его защиту.
— А что здесь неверно, собственно?
— Ну, что ты прикидываешься! — удивилась мать. — Да ты послушай… — Она еще раз процитировала Степакова.
— Ну и что? — спросил я. — По-твоему, крестьянство должно было радоваться приходу хана Батыя?
— Да нет, — начала злиться мать. — Это же просто безграмотно! Какое «сообщение»? Что за формулировка!
— А что?! Прискакал гонец, собралось это, как его… вече, сделали сообщение о нашествии татаро-монгол, вече это не понравилось, и оно негодовало. Такое могло быть?
— Ты все путаешь, — растерялась мать. — При чем здесь вече, гонец?..
— А при том, что такие, как ты, придираются, а люди потом страдают, — назидательно произнес я и добавил: — И ты еще удивляешься, почему у меня в аттестате пять троек. А вот я смотрю на тебя и не удивляюсь!
Для матери мой аттестат был больным местом. Она нахмурилась и поставила Степакову тройку.
Потом мы отправились спать. И, прежде чем уснуть, я представил себя гладиатором. Окровавленным, в разбитых латах, смертельно уставшим, ибо только что в отчаянной схватке одолел громаднейшего льва. Стоя в центре залитой кровью арены, я внимаю восторженному реву толпы. Лев валяется неподалеку, Колизей неистовствует. Сам великий Цезарь дарует мне свободу. Но даже это меня мало интересует сейчас. В шестом ряду — девушка в бледно-розовой тоге, стянутой серебряным поясом у груди. Она бросает мне цветы. Букет рассыпается в воздухе, и алые лепестки медленно опускаются мне на плечи. Я узнаю гордую патрицианку. Это Катя. Каштановые волосы и карие глаза…
Первым, кого я встретил, когда на следующий день пришел в редакцию, была Зиночка. Она сидела за своим столом, положив ногу на ногу, и красила губы. Они у нее красные, но Зиночка предпочитала синий цвет. Она считала, что женщина с губами, как у мертвеца, должна вызывать у мужчин особое расположение.
— Ты что у Кузнецова вчера натворил, Пантелеймоныч? — спросила она меня.
— А что такое? — поинтересовался я.
— Да вот, позвонил ни свет ни заря и просил прислать за рукописью кого-нибудь другого.
— А ты?
— Я сказала, что больше некому. А он и говорит:
«Очень жаль, что в столь уважаемом учреждении работают такие нахалы, как этот молодой человек».
— А ты?
— Я говорю: «Да он у нас погоды не делает. Он у нас — пойди-подай». — Зиночка облизнула губы и взглянула на меня, явно рассчитывая произвести впечатление.
— Замечательно, — сказал я. — Прямо как у покойника.
Зиночка сморщилась, но не обиделась. Она никогда не обижалась.
— Так что же ты там наделал, Ваня?
— Да ничего. Его дочка втюрилась в меня по уши, вот он и опасается.
— Браво, Ваня. Ты, я вижу, свое дело знаешь, Кузнецов — сильный человек.
Я усмехнулся: дескать, красиво жить не запретишь, — и уселся в кресло-развалюху, стоявшее подле Зиночкиного стола. Меня одолевала дремота. Я уже было клюнул носом, но тут появился Макаров. Вид у него был неважный. Лицо опухшее, глаза стеклянные. Он кивнул Зиночке и поздоровался со мной за руку. Потом сел за свой стол и тяжело вздохнул.
— Ты на Цветной съездил? — спросил он меня,
— Нет.
— А чего сидишь? Двигай на Цветной. Привезешь фотографии, а потом к Кузнецову за рукописью. Ее сегодня в набор сдавать. — Он опять вздохнул и ослабил узел галстука. — Что-то душно у нас. Нет? — Макаров вопросительно и печально посмотрел на Зиночку.
— Открой форточку, Иван, — сказала Зиночка. — Степану Афанасьевичу душно.
Я полез открывать форточку, но, вдруг потеряв равновесие, сорвался с подоконника и полетел на пол. Плечами я ударился о дверцу шкафа, стоявшего рядом с окном. Одна створка распахнулась, и на мою голову посыпались папки с бумагами, журналы, книги, справочники и в заключение увесистый дырокол, угодивший мне в самое темечко. Степан Афанасьевич при этом скривил лицо так, будто ему, а не мне попали дыроколом по голове. Он побледнел и как пуля вылетел из комнаты.
— Заставь дурака богу молиться — весь лоб расшибет, — сказала Зиночка.
Я ничего не ответил. Поднялся, отряхнулся и стал собирать бумаги и запихивать их обратно в шкаф.
— Клади по порядку, — сказала Зиночка.
Я сложил на правой руке фигу и молча показал ей. Минут через десять вернулся Макаров. Он посвежел и, видимо, чувствовал себя значительно лучше.
— Уф! — сказал он. — Ну, Иван! Ну, Иван!
— Открывать форточку? — спросил я.
— Да нет, и так полегчало. Не ушибся?
— А как вы думаете? Если дыроколом по башке? Это как — приятно?
— Дырокол? Кто же его туда засунул? Я его третью неделю ищу! Давай-ка сюда.
Я подал ему дырокол. Степан Афанасьевич повертел его в руках, хмыкнул.
— Да, — решил он. — Такой штукой по голове — это не шутка. Можно до крови разбить.
— Конечно, — согласился я. — Если бы он с большой высоты падал — наверняка до крови.
— А может, и не до крови, — сказала Зиночка.
— Как не до крови?! — возмутился Степан Афанасьевич. — Таким дыроколом убить можно.
— Вот это вряд ли, — засомневался я.
— Да ты подумай! Если им со всей силы и по башке! А? — Степан Афанасьевич замахнулся рукой, изображая, как можно убить дыроколом.
— Дайте мне посмотреть, — попросила Зиночка.
Ей дали. Она оценивающе взвесила дырокол, покачала головой и сказала: — Если со всей силы, то убьешь.
— Вот видишь, — проговорил удовлетворенно Степан Афанасьевич.
Тут зазвонил телефон. Макаров поднял трубку.
— Да?.. Здрасте, Олег Петрович!.. Шум? Да это у нас тут курьер новенький с окна свалился… И знаете, что любопытно, ему дырокол на голову упал… Нет, не такой, как у вас. У вас маленький, а это, знаете, такой тяжеленный дыроколище… Нет, ни единой царапины… Ага, сейчас зайду… Ладушки. — Он положил трубку, забрал дырокол и направился к двери. — Шеф вызывает. Зина, дай-ка мне заодно характеристику Ованесова. Пускай подпишет.
Зина подала ему папку с бумагами. Степан Афанасьевич быстро просмотрел, их, кивнул головой и обратился ко мне:
— Вань, двигай на Цветной. Адрес у Григорьева возьми, а потом, значит, к Кузнецову.
