Ближе смерти и дальше счастья - Раткевич Элеонора Генриховна (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗

Мысль, пришедшая в златокудрую башку Деайнима, ужаснула Одри. Ей-то подобное ничем не грозит, кроме возвращения. Но сам-то Дени, бедняга. Ох уж эта маска, не позволяющая нормальным образом обеспечить существование.

А белые стены смерти приближались с завидной быстротой.

Весь ужас заключался в том, что Деайним принимал в расчет только один вид смерти и избегать старался только его. Все же остальные для Деайнима просто не существовали. Шторм или извержение вулкана, пропасть или горный поток, пожар или потоп — это все не про него. Так что вопи, не вопи в глубине чужих мозгов — не поможет. Деайним широким ровным шагом уже подошел к узкой щели, вложил монетку в пухлую рассыпчатую ладонь, и не прошло секунды, как Одри услышала гулкий стук сердца Деайнима в лилово-синей черноте.

Самый жуткий аттракцион Конхалорского базара — Лабиринт Смерти. Редко кому удавалось уйти отсюда живым и получить положенное вознаграждение. И никто не вынес из недр Лабиринта Золотой Браслет. Дураков тем не менее хватало. Каждая ярмарка, помимо жертв перепоя, грабежа и тому подобных мелочей — за порядком на ярмарках, в общем, следили строго — обходилась, самое малое, в три-четыре обезображенных трупа, вынесенных из Лабиринта. Никто не знал, обитал там воин-гладиатор или чудовищный зверь, никто и не старался узнать. Но толпа вокруг Лабиринта не рассасывалась. Вольно же кому-то платить за возможность эффектно распрощаться с этим миром.

В темной прохладе Лабиринта обсыхал дневной пот, кожу стягивало. Сейчас Деайним ничего другого не чувствовал. Очнись, дурак, тормошила его Одри, пытаясь подделать его внутренний голос. Очнись. Сейчас затянут вход. Сейчас станет окончательно темно. И тебе придется идти в полной темноте за смертью. Нет, за деньгами. Нет, за смертью. Нет, за деньгами. Попробуй-ка прожить без гроша. Щель сужается. Деайним в последний раз видит узкий коридорчик. Длинный луч высверкивает на металле боевого корсета. Гаснет.

Одри хихикнула: как только стало совсем-совсем темно, Деайним закрыл глаза. Первейшее инстинктивное действие, между прочим. Если в темноте еще и глаза закрыть, темнота перестает вызывать внутренний страх. Вроде не вообще темно, а оттого что ты сам того захотел. И будто бы если глаза открыть, будет светло. Поэтому самое важное в ситуации полной темноты — не открывать глаза ни в коем случае. То же самое рекомендуется, если темнота в переносном смысле и глаза тоже в переносном смысле. Но это уже глубокая мысль, а сейчас не до глубоких мыслей, кой черт, и так тонем, где уж тут глубины искать.

Мысль Деайнима, напротив, была не глубокой, а вовсе мелкой, и связана она была с понятием честной игры. Одри в который раз за сегодняшний день ощутила отчаяние. Пожалуй, она начинает к отчаянию привыкать. Что ей Гекуба, в смысле, ее носитель? Кто он ей? Пусть помирает. Наглый щенок. Вот помрет, будет знать. Он вооружен, но пользоваться своим оружием не станет. Это, видите ли, против правил. В Лабиринте, видите ли, оружием не пользуются, И кому врать пытается — себе? Мол, не стану никого резать, потому что это опасно для меня. Как это я прошел через городские ворота вооруженный? И пойдет-покатится… А на деле ни о чем этом он не думает, то есть думает, но для порядка, вся суть в простой дурацкой честности. По отношению к памяти тех обалдуев, что вошли сюда в поисках приключений безоружными и вышли ногами вперед. И еще… ну-ка стой… еще дикий апломб, и «чтоб я, да не справился», и мальчишка, идущий по стене, утыканной осколками стекла… Спортсмен. Скотина.

Деайним делает первый шаг. Глаза по-прежнему закрыты. Касаться стены только одной рукой бессмысленно. Лабиринт имеет несколько этажей, и провалиться в какую-нибудь ловушку — раз плюнуть. Деайним идет очень медленно, бесшумно ступает в своих мягких сапогах. Поганый мир, Дени, уж поверь ты мне. На Земле ты был бы классным геометром. Или еще кем-нибудь в этом роде. Это ж надо же. Такое пространственное воображение. Перед мысленным взором Деайнима не что-нибудь, а сама Звезда моряков, она движется рядом с ним, а за ней тянется светящаяся нить, только смотать на обратном пути. Нить не гаснет, и Одри отлично видит уже пройденный путь. Если Деайним останется жив, обратную дорогу он найдет. И на том спасибо. Если останется жив.

По-прежнему вперед, и все так же медленно. Теперь постоять чуток. Весь в холодном поту. И сердце — ишь как колотится! Еще не сросшимся ребрам подобные штучки не на пользу. Если ты — любитель острых ощущений, пихни себе в рот ложку лазебарного соуса. Дешево и сердито. Шум! Нет, просто в ушах шумит.

Деайним выпрастывает из-под боевого корсета край своего полотнища. Идет дальше, все теми же мелкими беззвучными шагами. Полотнищем он осторожно помахивает — вверх, перед собой, под ногами, шаг. Вверх, перед собой, под ногами, шаг. Неглупая идея. Минут через семь полотнище захватывает какой-то клацнувшей дрянью. Деайним, присев на корточки, промахивает другим концом полотнища все вокруг. Еще что-то клацает, но на сей раз впустую. Когда темнота перестает лязгать и брякать, Деайним ощупывает капкан самыми кончиками пальцев. Одри из принципа отгоняет мысль, каково бы пришлось Деайниму, попади он в эту кошмарную штуку ногой. Ведь не попал же. Деайним высвобождает защемленную ткань и движется дальше. Некоторое время все вроде бы хорошо, но Деайним страшно напряжен, и недаром. Обмахивание вроде ничего не дает, но на очередном шаге ступня ощущает какую-то неоднородность пола. Неровность, что ли. Деайним молниеносно падает и откатывается назад, сломанные ребра издают нечто протестующее, скрип — не скрип, но зато очередная пакость пролетает наверху, рикошетирует от противоположной стены и тяжко бухается у ног. Вот и славненько. Здесь мы имели ловушку охотничьей тропы: ты на нее наступаешь, а из самострела в тебя летит стрела. Или там дротик, копье — какая разница. Только Деайним — не олень, а летело, судя по звуку, ядро. Вот теперь мы переползем… стоп, он что, спятил? Зачем так старательно ощупывать ловушку? И ядро? Ладно, ты прав, я согласна с твоей идеей, только иди, ради всего святого. Иди. Иди же. Можно только вызывать у него соответствующую реакцию — страх, нетерпение, — но нельзя ему сказать. А как бы хорошо. Иди же, Дени. Пожалуйста, Мне страшно. Я так хочу, чтоб ты скорее вышел отсюда. Молчи, дружок Одри. Ты ведь не оратор. Ты — наблюдатель.

Еще одна пятиминутная вечность разрывается тихим-тихим звуком. Вот теперь, похоже, и Деайниму страшно. Легкий, шипящий полусвист-полузвон, только очень тихий, Змея. Деайним застывает. Может, все и обойдется, если не подавать признаков жизни. Одри внутри себя издает такое же шипение. Вот уж тут извини. Многие земные змеи могут найти жертву по ее теплу — инфракрасные лучи чуют. А у летучих мышей — ультразвуковой локатор. Насчет ультразвуков и инфралучей, Дени, ты все равно ничего не поймешь. Но лучше бы тебе исходить из того, что это милое создание тебя видит.

И вот тут Одри допустила свое первое нарушение. Не заботясь ни о чем, она взялась за мыслеблоки Деайнима и сформировала из них: «Видит. Видит». Свою мысль она передавать не стала, уже за одно это ее могли бы отчислить из наблюдателей. Она поступила еще того хуже. Прооперировала чужую мысль. И дай-то бог, чтоб носитель не понял. Правда, ему сейчас не до того, но только бы не понял, И все же Одри не раскаивалась в своем поступке. Ни тогда, ни потом. Ее вмешательство спасло Деайниму жизнь. Вместо того чтоб ждать, пока змея уползет, он принялся ждать, когда она нападет. Бросок был почти беззвучным — так, журчание чешуи взметнуло пыль, но Дени уловил направление звука, отпрянул, только руки его коснулся мгновенный холод, рука сжалась, холод бешено рванулся из ладони, рывок немедленно перехвачен другой ладонью, она едва смыкается, значит, перехвачено правильно, у самой головы, да здравствует каторга, ура, риалот, жми, жми сильней, твои руки теперь не для алоты, но задушить они могут. Сказать, как всегда, легче, чем сделать, тело змеи так и бьется, то шлепая по коже сапог и корсета, то в кровь обдирая руки и грудь. По страшной иронии судьбы змеиный хвост захлестывает шею Деайнима, сильный удар по сонной артерии, Деайним обмяк, но ладонь его не разжалась, напротив, дикий страх стиснул пальцы и вдавил глубоко, так глубоко, что покрытая чешуей кожа лопнула под ними, холодная мускулистая петля на шее дернулась и бессильно повисла. Вот она, суть твоего страха. Петли ты боишься, Дени. Так боишься, что рука твоя сделала невозможное. Змеиная шея раздавлена в кашу, и каша эта лезет сквозь судорогу пальцев. Кровавая мезга стекает на пол. Деайним с трудом разжимает руку. Бряк. Змея упала. Надеюсь, она здесь одна.