Правила одиночества - Агаев Самид Сахибович (библиотека книг .txt) 📗
Тупик, в котором жила Лана, как и в прошлый раз, был затемнен, правда, в этом не было пользы. Мать ее уже вернулась, поэтому дорога в дом была закрыта. Оставалось надеяться, что девушка каким-то образом заметит его и выйдет, а как заметить, если на улице тьма египетская. Окна дома были ярко освещены, входная дверь открыта. Ислам стал столбом и принялся ждать. Конечно, можно было прикинуться одноклассником, крикнуть ее, спросить, что задали на завтра, но: во-первых, ему надо было раза три остаться в одном классе, чтобы учиться с ней, во-вторых, уже были каникулы. Ислам сконцентрировался и начал мысленно вызывать девушку. Через некоторое время появилась ее мать, вытрясла скатерть с крыльца и вернулась в дом. Еще через несколько минут вышла девушка — вот и верь после этого в диалектический материализм.
Она взглянула в его сторону. Ислам призывно поднял руку, но она вернулась в дом, видимо, не узнав его в темноте. Надо было подать голос, олух. Ислам подошел ближе к калитке, так, чтобы на него упал свет лампочки, горящей над крыльцом. Вновь появилась мать, и Исламу пришлось присесть за забором. Женщина возилась во дворе довольно долго, Ислам, согнувшись, убрался на безопасное расстояние. Наконец она вошла в дом. Прошло еще около получаса томительного ожидания, и наконец Лана вышла на крыльцо и решительно направилась к калитке. Ислам бросился к ней и схватил ее за руки.
— Я думала, ты не придешь, — сказала Лана, — я жду тебя весь день. Я думала, что ты меня бросил, что я тебе уже стала не нужна.
— Ты что, — горячо заговорил Ислам, — я только о тебе и думаю весь день.
— А почему ты раньше не пришел?
— Я на работе был.
— Вот черт, мне это и в голову не пришло, извелась прямо.
— Когда вы уезжаете?
— Завтра, в девять утра на автобусе до Баку, а там поездом.
— Можем погулять.
— Мать не отпустит.
— Придумай что-нибудь, — попросил Ислам.
Девушка покачала головой.
— Чемоданы собираем, мать без меня как без рук: то подай, это принеси.
Их разделяла калитка, и он не мог даже обнять девушку. Ислам взялся за щеколду, но Лана остановила его.
— Не заходи, она в любой момент может выйти. Убьет меня сразу.
Ислам прижал ее руку к лицу. Лана сказала:
— Там в конце улицы, с правой стороны, дровяные сараи. Иди туда, я попробую все-таки.
Она отняла руку и побежала к дому.
Ислам пошел в указанном направлении, нашел сараи, их было около десятка, но все двери были на замках, на амбарных, он даже подергал все, в надежде, что какая-нибудь откроется, — тщетно. Лана появилась довольно скоро и сразу же очутилась в его объятиях. Ислам впился в ее губы и почувствовал, как хмелеет от девичьего запаха.
— Я на пять минут, — оторвавшись от него, задыхаясь, сказала девушка, — мать разрешила к подруге сбегать, так что мне надо возвращаться.
— Ну еще минуту, — взмолился Ислам, — я люблю тебя.
— Я надеюсь, — тихо сказала девушка.
— А ты меня?
Лана прижалась к нему, обхватила его голову руками и жарко прошептала: «Да».
Еще один горячий поцелуй, и девушка вырвалась, отступила на шаг.
— Все, мне пора, может быть, я напишу тебе, главпочтамт до востребования, как твоя фамилия?
— Караев, — сказал Ислам.
— Прощай, Караев, в смысле до свидания. Она убежала.
Проводы в армию Гара устроил скромные, из приглашенных были только Ислам и дядя по отцовской линии, недавно вышедший из тюрьмы. Стол накрыли во дворе, в тени огромной груши, впрочем, солнце все равно КЛОНИЛОСЬ К закату. Ислам думал, что приготовят шашлык, но надежды не оправдались. На скатерти были голубцы из виноградных листьев, чыгыртма — жареная курица, залитая яйцами, плов, две запеченные курицы с начинкой из грецких орехов, много зелени и горячий хлеб, испеченный в тэндире, глиняной печи. Венчала все это зеленая бутылка «Московской». Дядя взялся за бутылку и недовольно заметил матери Гара:
— Могла бы в колодец ее опустить — она же теплая.
— А я откуда знаю, — огрызнулась мать, — я что, пила ее когда-нибудь. Давай пойду опущу.
— Ну да, а мы здесь будем сидеть как дураки, на еду смотреть.
— Зачем смотреть, вы поешьте пока, — простодушно заметила мать, — а потом выпьете.
— Так никто не делает, — ковыряя ногтем пробку, раздраженно сказал дядя, — они эти язычки специально, что ли, отрывают, дайте мне нож.
Наконец ему удалось сковырнуть колпачок, и он разлил по стаканчикам водку.
— Ну, давайте, доброй дороги тебе, Мейбат, служи как следует и возвращайся живой и здоровый, твое здоровье. Кстати, а где Саадат?
— В КПЗ сидит, — радостно сказал Намик, — пятнадцать суток ему дали, участкового напугал, на машине чуть не наехал на него.
Мать дала ему подзатыльник. Дядя покачал головой и выпил.
Все остальные тоже выпили теплой противной водки и принялись закусывать.
— Водка одна, что ли? — деловито спросил дядя у матери.
— А что, я десять должна была купить? — вопросом на вопрос ответила мать, но тут же призналась: — Есть еще одна.
Дядя тут же приказал Сейбату достать ведро воды из колодца и опустить туда вторую бутылку. Он вновь разлил водку по стаканчикам и сказал:
— Вот в России, например, на проводах в армию весело, там песни поют, танцуют. А мы сидим, как на поминках, тоска одна.
— Бисмиллах, — произнесла мать, — ты, когда рот открываешь, доброе говори, я тебя как старшего позвала, а ты всем недоволен, то водка ему не та, то сидим не так. Ты в России, кажется, сидел в тюрьме, а не на проводах.
Не ворчи, сестра, — ничуть не обидевшись, сказал дядя, — вечер только начался, еще хорошего много скажу, а в тюрьму-то я не сразу попал, я сначала работал там, в Тюмени, там много наших… — Дядя принялся подробно рассказывать о том, как он жил в России. Когда опустились сумерки с неистовым гомоном птиц, на траву легла роса, и Ислам стал прощаться. До дому он добрался словно в тумане, хорошо, что уже совсем стемнело. Под покровом ночи он прошмыгнул мимо матери, сидевшей по обыкновению во дворе, произнеся неразборчивое приветствие, нырнул в свою комнату, которую правильнее было бы назвать кельей из-за ее размеров, и рухнул на койку.
Чувствовал он себя довольно скверно, поскольку уже не был на ногах, точнее, земля уходила из-под его тела, а неведомая сила крутила его и переворачивала вместе с кроватью. На какое-то время он провалился в беспамятство, но вскоре очнулся от того, что его сильно тошнило. Ислам нашел в себе силы подняться и выйти во двор. Когда он вернулся, на крыльце стояла сердобольная мать с кувшином и полотенцем. Ни слова не говоря, она дала ему умыться и посторонилась. Ислам добрался до койки и лег, поклявшись никогда больше не пить.
Автобусы с новобранцами уходили в десять утра. Прилегающие к военкомату улочки были заполнены машинами и людьми. Гара пришел в сопровождении двух младших братьев, он заговорщицки подмигнул Исламу и спросил:
— Ну, как дошел?
Ислам ответил неопределенным жестом. У Гара в руках был большой бумажный пакет со съестным, он вошел в автобус, оставил его там, заняв место, и вышел. Говорить вроде было не о чем. Стояли молча, наблюдая суету, царившую вокруг. Женщины, провожавшие парней, утирали слезы, а мужчины почему-то все улыбались — они-то наверняка знали, что ожидает новобранцев впереди.
— Слушай, — наконец заговорил Ислам, — я тебе благодарен за то, что ты пошел со мной на разборку.
Он почему-то испытывал неловкость от собственного признания. В восемнадцать люди стесняются высокопарных слов.
— Да ладно, — сказал Гара, — жалко, что драки не было, как я хотел ему живот проткнуть.
В дверях военкомата появился офицер и командирским голосом объявил отправку. Все пришло в движение, заработали моторы автобусов, некоторые женщины заголосили. Перекрывая шум, Ислам громко сказал:
— Доброго пути тебе.
Они обменялись рукопожатиями, затем Гара обнялся с братьями и полез в автобус. Колонна тронулась, оркестр заиграл «Прощание славянки». Один за другим автобусы стали скрываться за поворотом.
