Я — не Я - Слаповский Алексей Иванович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
Неделин ждал её, испытывая такое нетерпение, какого у него никогда в жизни не было. Он видел старое ведро, зачем-то валяющееся под кроватью, и вдруг представил, что это ведро стоит перед ним, наполненное красной жидкостью, именно красной, рубиново-красной. Это вино. Он припадает к ведру и пьёт, пьёт, пьёт, он лакает языком, как собака, он урчит от наслаждения и никак не может напиться. И, наконец, отваливается, ополовинив ведро, ставит его подле себя, чтобы боком чувствовать присутствие целительной жидкости, которой пока ещё много…
Неделин вскочил, стал рыскать по комнате, побежал на кухню, обшарил её, хотя понимал, что в этом доме поиски спиртного бессмысленны. Но просто сидеть и терпеть было ещё мучительней.
Хлопнула дверь.
На! — женщина сунула ему в руки какой-то пузырёк.
Одеколон! Неужели он будет пить одеколон?
На два хватило! — хвасталась женщина.
А воспалённая утроба Неделина кричала: дай! дай! дай!
Неделин слышал, что есть люди, которые могут пить одеколон, дошедшие до ручки, до крайности, они могут пить вообще всё, в чём есть хоть какие-то градусы. Но сам он никогда бы не смог этого сделать. То есть сам — когда был самим собой.
Женщина пошла на кухню, и Неделин пошёл за ней, он хотел видеть, как это делается.
Она открыла пузырёк, понюхала и подмигнула Неделину:
Что надо!
Взяв металлическую кружку, она набулькала в неё половину содержимого пузырька, разбавила водой из-под крана, взяла со стола жухлый огрызок огурца и прикрикнула на Неделина:
Чего вылупился? Отвернись! Неделин отвернулся.
Женщина сзади шумно фыркнула и захрустела огурцом.
Малосольненькие лучше всего отбивают, — сказала она добрым голосом. — Когда если с укропчиком, с чесночком. Лучше всего отбивают. Я всем закусывала, а всё-таки малосольненький огурчик после одеколона лучше всего. Что ж ты, давай, поправляйся!
Неделина тошнило от одной только мысли, что он будет пить эту невыносимо пахнущую жидкость, но что-то в нём обрушивалось с мощью водопада и ревело: дай! дай! дай! — и как за шумом водопада иногда не услышишь человеческого голоса, так и Неделин перестал слышать за этим рёвом свой голос. Он, следуя примеру женщины, налил одеколон в кружку, разбавил водой, женщина заботливо сунула ему остаток огурца и предупредительно отвернулась.
Первый глоток обжёг горло и застрял в горловом спазме, хотел вырваться изо рта обратно, но вторым глотком Неделин не дал ему хода, судорожно дёргал кадыком, вбирая в себя одеколонный раствор. Допил, сунул в рот огурец и стал торопливо жевать, совершенно не чувствуя вкуса огурца, но зато одеколонный привкус стал притупляться. Желудок болезненно сокращался, глаза заслезились, но организм алкаша терпел, зная, что сейчас наступит облегчение. И оно наступило, отхлынула тошнота, по телу разлилось тепло, ушла головная боль и вокруг стало будто светлее, словно слёзы промыли глаза.
Хорошо огурчиком-то? — спросила женщина. — Я всегда говорила — малосольные напрочь отбивают. Уже и не чувствуешь, что одеколон пил, правда?
Неделин, хоть ещё и чувствовал, но кивнул.
Он сел на грязный стол напротив женщины. Глаза её чуть приоткрылись, прояснели, Неделин подумал, что ей, пожалуй, не пятьдесят, а сорок, а может, даже и меньше.
Где деньги-то взял? — спросила женщина.
Там…— Неделин махнул рукой. Ему хотелось лечь, но он не знал куда, не на постель же эту, под это невообразимое одеяло. В этой постели, наверное, и насекомые водятся! Как можно так жить? А почему, собственно, нет? Вот сейчас ему хорошо… Ему радостно и грязно. Так почему не забраться в тряпьё, упокоить свою хмельную радость, закрыть глаза и видеть плывущие круги?..
Эх да я-а-а…— протянула женщина. Она начала петь. — Эх да я… Да растаковская… а доля моя… растяжёлая… Растяжёлая она… Раз… да… не… несчастная да… она несчастная моя… А я пойду… да а я пойду… да себе горя я найду… да найду ещё беду… да… бе… ду-у-у…
Это была импровизация, женщина выпевала слова, которые приходили ей на ум, это была тягучая мелодия, повторяемая в неизменяемом виде десятки раз. И в этом пении был смысл, была красота, она заключалась, может, как раз в простоте слов и повторяемости мелодии. Неделину хотелось, чтобы женщина снова и снова заводила свою песню. Она пела не для утешения или радости, она растравляла свою пьяную скорбь, слёзы текли, оставляя грязные дорожки на её щеках, и падали на стол.
Оборвав пение, она вскинула на Неделина злобные глаза, рванула руками кофту на груди и завопила:
На, бей меня! Бей в мою бессмертную и прекрасную душу, бей в мою розу, в мою грудь, бей и убей! Бей в мою молодость и драгоценную красоту! Бей, как ты умеешь бить, сучий сволочь! Бей, мужчина! Ты же мужчина! Покажи силу, бей!
Горя, причинённого себе песней, было мало женщине, ей хотелось физической боли, чтобы окончательно захлебнуться печалью. Так понял Неделин странный бунт женщины.
Пойдём спать, — сказал он.
Спать? — язвительно закричала женщина. — А радио слушать? Для тех, кто не спит? Как это ты заснёшь, чтобы надо мной не поиздеваться, радио не включить? А?
Выкрикнув это, женщина понурилась. Потом апатично достала из-под кофты пузырёк, вылила в кружку вторую половину, но пить не стала, разбавила и отнесла в комнату. Вернулась на кухню и, покопавшись в углу, неизвестно откуда извлекла целый огурец.
Вот, сохранила! — укоризненно сказала она. — Для тебя берегла. Сидела тут и ждала тебя, по хозяйству всё сделала! — женщина неопределённо повела рукой вокруг, но Неделин не мог усмотреть ни одной приметы, которая доказывала бы хозяйственную деятельность женщины. В кухне было мусорно, мойка завалена посудой, на газовой плите — ни кастрюли, ни сковородки, клеёнчатый стол липок и пуст. Лишь огурец был козырем хозяйки, и она предъявила его с гордостью, ежесекундно меняясь пьяным лицом — ласковым по отношению к огурцу и оскорблённым по отношению к Неделину.
Надо ещё малосольненьких сделать. Любишь ведь, гад?
Люблю, — сказал Неделин.
Ну вот. Пошли, что ли, лягем. Радио, в самом деле, послушаем…
Что за страсть такая к слушанию радио? — подумал Неделин.
