Концертмейстер - Замшев Максим (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Вид спящего отца вызвал в нем острую жалость. Таким худым, одиноким и неприкаянным он его не помнил.
Жалко было и себя. Но отца все же больше.
Сон в итоге пришел к нему незаметно, намекнул, что бессонница идет вслед, но пока он не дает ей разгуляться. Пощадил.
Утром за завтраком Арсений выносил молчание отца стоически. Вина не отпускала, хоть отец ни словом не обмолвился о вчерашнем. «Как же меня так угораздило», — проклинал он себя. «Будто подменили меня. Пошел в “Рюмочную”, потом к Кате. Зачем мне все это? Что от этого изменится? Лена не позвонила. Ну и что? Может, сегодня позвонит. Кто знает?» Арсений боролся сам с собой за себя рассудительного и внятного, каким был большую часть своей жизни, против мятущегося и безвольного, каким явился вчера в декорациях ненадежного ленинградского вечера.
Четкий и непоколебимый шпиль Петропавловской крепости в окне контрастировал с уверенным цветом безмятежного июньского неба.
Наконец папа вымолвил:
— Сбегаешь за газетами? Наверное, принесли уже.
Эта простая просьба вернула жизнь в обычное русло. Он радостно вскочил, около входной двери снял с гвоздика ключик от почтового ящика и вышел на площадку. Лифта ждать не стал. Сбежал, прыгая через две ступеньки, по лестнице.
Газеты, шурша, выползли. А между ними письмо. Кому же это? Они до сей поры не получали ни от кого писем. Письмо адресовалось ему. Так и написано было: «Арсению Храповицкому». Конверт не заклеен, адрес не написан. Значит, кто-то просто просунул его в почтовый ящик. Что за церемонии?
Он не выдержал и, зажав свежие номера «Правды», «Ленинградской правды», «Известий» под мышкой, вытащил из конверта сложенный вдвое тетрадный лист. Развернул. Почерк аккуратный, с идеальным наклоном, Без завитушек.
Я так больше не могу. Люблю тебя, но все это скверно, скверно. Больше нам нельзя видеться. Ты еще встретишь свою главную любовь. А я уже встретила. Но счастья нет.
Аленушка. Когда-то твоя.
Когда юноша получает такие письма, он, как правило, не способен проанализировать их стиль, попробовать разобраться с тем, что по-настоящему имелось в виду и побудило кого-то написать нечто подобное. Смысл убивает наповал, лишает рассудка, припечатывает к позорному столбу, в который под воздействием прочитанных слов превращается человеческий стержень.
Арсений почти бессознательно спрятал записку в карман брюк. Никто не должен, кроме него, видеть это письмо. Даже отца нельзя посвящать во все это. Хотя так саморазоблачительно хочется все ему выложить про последние его недели, про любовь, про запретное счастье и про то, как все это рухнуло. Он, конечно, все поймет. Найдет возможность дать деликатный совет, успокоит. Как он это обычно делает. Но сейчас не тот случай. Это его, и только его история. Он сам со всем разберется.
Пусть отец спокойно отправляется в санаторий и как следует отдохнет. Может, это и к лучшему. Ведь случилось то, что надо было поместить в себя и пытаться с этим сжиться. Свидетели при этом нежелательны. Да и время необходимо.
Он пестовал в себе остатки здравого смысла.
Полистав газеты и ни на чем толком не остановившись, отец куда-то засобирался. На вопросы сына ответил, что планирует сегодня проконсультировать одного аспиранта.
— Парень такой въедливый, — посетовал отец. — Но толк будет. Голова хорошая. Вместо того чтобы прохлаждаться где-нибудь на взморье, он доканывает всех своей диссертацией. А тема у него — «Проза Пушкина». Вот он и решил, что лучше меня ему никто не откроет того, что не найдешь в специальной литературе. Сколько все это займет — неизвестно.
Арсений сказал, что немного поваляется, а потом пойдет погуляет — договорился с приятелем. Обыденный тон дался ему тяжело.
— С тем же приятелем, что и вчера? — лев Александрович улыбнулся вполне безобидно.
— Да. — Арсений покраснел. Но что еще ему было говорить?
— Будь только осторожен. И постарайся позвонить, если снова явишься среди ночи. И… если вымоешь посуду — буду обязан. А то я опаздываю.
— Извини, что вчера так по-дурацки вышло. Я совсем потерял счет времени. Не думал, что так поздно уже. — Арсению сейчас было совсем не до того, чтобы объясняться по поводу вчерашнего, но отец ждал этого и нельзя было его разочаровывать.
— Ничего страшного. Но впредь имей это в виду. Близких лучше не заставлять нервничать. Заниматься сегодня не будешь?
— Позанимаюсь. А как же… Почему спрашиваешь?
— Так просто.
Как только за отцом закрылась дверь, Арсений сел на диван и достал из кармана записку от Лены. Перечитал ее несколько раз. Нового там ничего не нашлось. Сухо, деловито, определенно.
Забыть все условности, пойти сейчас к ней, сжать ее в объятиях и больше не отпускать. Но так не получится. Чувствовал — не получится.
Он подобрал ноги под себя, уперся лбом в колени, задумался. Течение мыслей его сейчас напоминало музыку Дариуса Мийо — нервную, не находящую покоя, в чем-то безоглядную, а в чем-то эстетски осмотрительную.
Стоп! Отец же просил вымыть посуду.
Шум воды из крана чуть успокоил его. Но ненадолго.
«А я уже встретила». Про кого-то это она? Вряд ли про него. Про мужа? Поняла, что любит Семена Ростиславовича и что никто ей, кроме него, не нужен? Вряд ли. Тогда что? Кто-то еще.
Боль с новой силой зрела у него внутри, заставляла морщиться, не находить себе места, маяться, придумывать что-то и тут же отменять придуманное.
Неожиданно затрещал телефон. Арсений вскочил и помчался к аппарату. Вдруг это она? Но в трубке прозвучал другой женский голос. Катя Толоконникова.
— Привет! — Девушка игриво растянула последний слог. — Как ты? Здоровье?
— Спасибо. Все хорошо. Благодарен, что проводила вчера.
— Что-то по голосу не особо похоже, что хорошо. Не очухался еще?
— Да вроде нормально все. А ты как? — Арсений ощущал себя роботом.
— Еще у бабушки. Рассказала ей про тебя. Она хочет, чтоб ты зашел на чай. Ты как?
— Ну, не знаю даже…
— Ты чем-то занят?
— Программу новую хотел начать разбирать.
— Какой же ты все-таки нудный! — Катерина раздражалась. — Сейчас каникулы. Каникулы! Понимаешь?.. Кроме занятий, еще есть жизнь! — В слове «жизнь» она опять растянула гласную. — Да и невежливо отказывать пожилому человеку.
Несколько секунд Арсений соображал, кто пожилой человек. Не Катя же! А… ее бабушка… как все это не вовремя! Как ни к чему!
— Ладно. Говори адрес.
— Карла Маркса, 39. Подъезд второй, квартира 29.
«Почему бы не проветриться…» — все мысли Арсения сейчас были слабы.
День тогда выдался легким, почти невесомым. Небо, идеально ровное и чистое, восхищало. Арсений пошел по набережной, чтобы не проходить поворот на Чапаева. Во дворе Нахимовского училища фиолетовыми пятнами цвела и трепетала сирень.
Катя прохаживалась у подъезда. Завидев Арсения, она замахала ему рукой. Девушка вся сияла.
— Ну, выглядишь совсем неплохо. — она чуть наклонила голову вправо, будто с такого угла могла лучше оценить внешний вид юноши. — Не догадался, конечно, ни цветочков купить, ни чего-нибудь к чаю. Ни даже книжечки редкой не принес… Ладно. Будем учить тебя хорошим манерам…
* * *
Алкоголь задружился с Арсением не сразу, но крепко, претендуя на неразлучность. Да, он выпивал, и не раз, водку с Леной, да, он напился до тошноты, переживая, что Лена не позвонила, но все эти встречи все же были случайными и ни к чему не обязывающими.
А в тот прозрачный день алкоголь подобрался к нему близко, проявил такую приятственность и доказал такую незаменимость, что на какое-то время принудил Арсения не представлять своей жизни без себя…
Катина бабушка, чисто питерская бабушка-интеллигентка, занимала большую двухкомнатную квартиру на втором этаже старого дома, выглядела ухоженной и с достоинством курила, стряхивая пепел в громоздкую стеклянную пепельницу. Неизвестно, как Катя его представила, но бабушка была с Арсением подчеркнуто мила, рассказывала что-то, как ей казалось, занимательное и потчевала не только чаем с домашними ватрушками, но и собственного изготовления клюквенной наливкой. Выпив первую, сладенькую рюмку, он испытал то, что опытные люди называют эффектом опохмелки. Все раздерганное в нем входило в норму, странная смутная сила созревала внутри. Сам он, разумеется, не отдавал себе отчет в происходящем. Просто жизнь вдруг ослабила свою хватку, и не только отпустила, но и куда-то принялась нетерпеливо подталкивать.
