Прежде чем я упаду - Оливер Лорен (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
— Не понимаю, что случилось с нашей розой. — Линдси надувает губы. — Я же специально проинструктировала: на третьем уроке, биологии.
— Что она сделала с ними? — перебиваю я.
— С чем? — уточняет Элли.
— С розами. Она… она выкинула их?
— Тебе-то какое дело? — морщит нос Линдси.
— Просто… да никакого. Просто…
Все удивленно на меня смотрят. У Элоди открыт рот, и я вижу в нем полуразжеванную картошку фри.
— По-моему, это мило, ясно? — оправдываюсь я. — Если кто-то послал ей столько роз… Ну, не знаю. По-моему, это мило, вот и все.
— Наверное, она сама послала их, — шутит Элоди.
Наконец я теряю терпение.
— Почему? Почему ты так говоришь?
Элоди дергается, будто я ударила ее.
— Просто… это же Джулиет!
— Вот именно. Это Джулиет. Тогда в чем смысл? Всем плевать на нее. Никто не обращает на нее внимания. — Я наклоняюсь вперед и прижимаю обе руки к столу; голова пульсирует от злости и разочарования. — В чем смысл?
— Это потому, что ты расстроилась из-за Роба? — хмурится Элли.
— Точно. — Линдси скрещивает руки на груди. — Между прочим, что случилось? У вас все нормально?
— Дело не в Робе, — выдавливаю я сквозь сжатые зубы.
— Мы просто пошутили, Сэм, — встревает Элоди. — Вчера ты заявила, что у Джулиет наверняка бешенство и ты боишься подходить к ней слишком близко — как бы не укусила.
После этой фразы я окончательно ломаюсь. Вернее, когда Элоди напоминает, что я так рассуждала: вчера, шесть дней назад, целый другой мир назад. Как это возможно: изменить так много и быть не в силах ничего изменить? Вот что самое ужасное в происходящем — чувство полной безнадежности. На самом деле вопрос, обращенный к Элоди, давно терзал меня. В чем смысл? Если я умерла… если я ничего не могу исправить — в чем тогда смысл?
— Сэм права, — подмигивает Линдси, все еще ничего не понимая. — Сегодня День Купидона, забыли? Сегодня положено любить и прощать всех, даже психов. — Она поднимает розу как бокал шампанского. — За Джулиет.
Элли и Элоди поднимают свои розы, смеются и хором откликаются:
— За Джулиет!
— Сэм? — Линдси выгибает бровь. — Ну же, тост!
Но я уже направляюсь в глубину сектора выпускников, к двери, которая выходит на парковку. Линдси что-то кричит, а Элли сообщает:
— Она не выкинула их, ясно?
Все равно я не останавливаюсь, пробираюсь среди столиков, заваленных едой, розами и сумками. Народ безмятежно болтает и смеется. Живот пронзает боль, похожая на сожаление. Мир кажется настолько глупым, радостно-нормальным: все попросту убивают время, потому что у них уйма времени. Минуты утекают, потраченные на темы «кто с кем» и «ты слышала».
На горизонте — черная неподвижная гряда облаков, занавес, который скоро задернется. На парковке, покачиваясь на цыпочках, чтобы не замерзнуть, я выискиваю Джулиет. Из машины на Аллее выпускников гремит музыка. Серебристый «таурус» Кристы Мерфи мчит к выезду. В остальном на парковке ни души. Джулиет растаяла где-то среди металла и асфальта.
Я вдыхаю и выдыхаю облачко пара, наслаждаясь острым покалыванием воздуха в горле. Я почти рада, что Джулиет исчезла. Не знаю, что сказала бы ей. К тому же она не выбросила цветы. Это хороший признак. Еще секунду я покачиваюсь на цыпочках, размышляя о своем грядущем освобождении. Мне столько предстоит сделать в жизни! Подняться на Гусиный мыс с Иззи, пока она еще не слишком взрослая. Потусоваться вдвоем с Элоди. Съездить в Нью-Йорк, сходить на матч «Янкиз» с Линдси, налопаться хот-догов и освистать игроков.
Поцеловать Кента. По-настоящему поцеловать, медленно и долго, где-нибудь на улице… возможно, во время снегопада. Возможно, в лесу. Он наклонится ко мне, и у него снова будут снежинки на бровях, и он отведет волосы с моего лица и положит теплую руку на шею, удивительно теплую, почти обжигающую…
— Привет, Сэм, — раздается голос Кента.
Резко обернувшись, я спотыкаюсь о собственные ноги. Получилось совсем как с Джулиет Сихой: я так погрузилась в фантазии о Кенте, что его появление кажется сном или принятием желаемого за действительное.
На нем старый вельветовый пиджак с заплатами на локтях, как у безумного — и восхитительного — учителя литературы. Вельвет выглядит очень мягким, и мне ужасно хочется прикоснуться к нему. Это желание никак не связано с моим сегодняшним настроением и пониманием драгоценности всего сущего.
Кент держит руки в карманах и втягивает голову в плечи, словно старается не замерзнуть.
— Прогуляла математику?
— Гм… да.
Я ждала встречи с ним весь день, но в голове совершенно пусто.
— Очень плохо. — Кент усмехается, подпрыгивая на месте. — Ты осталась без целого букета.
Он перекидывает сумку через плечо и расстегивает молнию, доставая сливочно-розовую розу, на стебле которой трепещет золотая записка.
— Остальные цветы, наверное, вернули в кабинет. Но эту я решил… вручить тебе лично. Она немного помялась. Извини.
— Вовсе она не помялась, — поспешно возражаю я. — Очень красивая.
Кент прикусывает губу — в жизни не видела ничего более милого. Наверное, он нервничает. Его глаза мечутся то на меня, то в сторону, и всякий раз, когда они останавливаются на мне, словно весь мир исчезает и мы остаемся вдвоем среди яркого зеленого луга.
— Ты ничего не пропустила на математике. — Ну вот, опять завел шарманку. — В смысле, мы разобрали несколько задач со среды, потому что некоторые переживали из-за контрольной в понедельник. Но большинство народу сидели как на иголках, наверное, из-за Дня Купидона, а Даймлеру на самом деле все равно…
— Кент?
Моргнув, он умолкает.
— Да?
— Это ты прислал ее? — Я поднимаю розу. — В смысле, она от тебя?
Его улыбка становится еще шире, как яркий солнечный луч.
— Ни за что не признаюсь, — подмигивает он.
Повинуясь порыву, я подхожу к нему и ощущаю жар его тела. Интересно, что он сделает, если прямо сейчас я притяну его к себе и коснусь его губ своими, как — надеюсь — коснулся он прошлой ночью. Но хотя от одной мысли об этом в животе порхает стайка бабочек, все мое тело дрожит от неуверенности.
Тут я вспоминаю фразу Элли в первый день, когда все началось: если в Таиланде взлетит стайка бабочек, в Нью-Йорке случится гроза. Я думаю о миллионах верных и неверных решений, случайностей и совпадений, которые привели меня сюда, к Кенту со сливочно-розовой розой в руках, и это кажется самым большим чудом на свете.
— Спасибо, — благодарю я. — Ну… за то, что принес ее.
Он опускает голову, смущенный и довольный.
— Всегда пожалуйста.
— Гм, я слышала, у тебя сегодня вечеринка?
Я отвешиваю себе воображаемый пинок за то, что глупо мямлю. В моих мыслях все было намного проще. В моих мыслях Кент наклонялся и вновь касался моих губ, нежно и трепетно. Я отчаянно мечтаю все исправить, мечтаю вернуть то чувство, которое испытала прошлой ночью — которое мы испытали прошлой ночью, он должен был это ощутить, — но боюсь, любые мои слова только все испортят. Меня охватывает мимолетная печаль о том, что я потеряла. Где-то в бесконечной круговерти вечности навсегда утрачена та единственная крошечная доля секунды, когда наши губы встретились.
— Да. — Его лицо проясняется. — Родители, типа, уехали. Ты придешь?
— Обязательно! — отзываюсь я так страстно, что он даже вздрагивает, и продолжаю на нормальной громкости: — Такое событие нельзя пропустить, верно?
— Надеюсь. — Его голос теплый и тягучий, как сироп; мне хочется закрыть глаза и просто слушать. — Я раздобыл два бочонка.
Кент крутит пальцем в воздухе, как бы изображая, насколько это круто.
— Я все равно бы пришла.
Еще один воображаемый пинок: на что ты намекаешь? Кент, однако, вроде бы понимает, потому что заливается румянцем и отвечает:
— Спасибо. Я надеялся, что ты придешь. В смысле, я думал, что ты можешь прийти, ведь ты всегда ходишь на вечеринки, ну и любишь тусоваться, но я был не в курсе, может, где-нибудь другая вечеринка, или что-нибудь еще, или вы с подругами по пятницам развлекаетесь в другом месте…
