Деньги - Эмис Мартин (библиотека книг txt) 📗
— Угу.
— Как вы только можете на такое смотреть!
— Сам не знаю.
Решимость ее несколько поколебалась. До этого момента она вообще вряд ли слушала, что я говорю. Наверно, ей немалого стоило — завестись к такому, как я, с головой погруженному в созерцание той глубины, на какую способны пасть ее заблудшие сестры. Даже с ее круглым волевым личиком, безупречными зубами и высокой нравственностью — чего-то ей это стоило. Наверняка это у нее не первый опыт, но и не сотый тоже. Взгляд ее, не утратив пронзительности, сделался несколько более осмысленным, а вопросы — действительно вопросами. Она воздела затянутый в перчатку палец.
— Но зачем тогда? Зачем? Без вас ничего этого не было бы. Только посмотрите! — Мы снова опустили взгляд. «Игрушка любви» вывернулась чуть ли не наизнанку. — О чем это вам говорит?
— Ну, не знаю. О деньгах.
Она развернулась, в тишине процокала каблучками к выходу (секунды стали тягучими, остальное движение замерло), рванула на себя стеклянную дверь и, тряхнув искрящейся копной волос, канула в уличном разброде и шатании.
Кто-то подал вполголоса реплику, кто-то хохотнул. На лица двух ошалевших девиц за прилавком выплыла улыбка облегчения. Я вернул «Игрушку любви» на стенд, потом с вызовом пролистал «Апофеоз страсти» и «Прибамбасы». Пересек дорогу, взобрался на табурет и проиграл двадцать фунтов в «3.45». Я чувствовал себя ужасно, больным, измочаленным. Ради Бога, милочка, ну почему ты не могла пристать к кому-нибудь другому? Почему ты не могла пристать к кому-нибудь, у кого чуть-чуть больше есть, что терять?
Под моросящим дождем я побрел домой, в берлогу. Ну и небо. Господи Боже! Чередуя оттенки кухонных туманов, высвечивая редкими лучами только мглу, грязные жирные стыки, воздух висел за и надо мной, как старая раковина, забитая старой посудой. Раздолбанный в хлам, не чующий под собой ног, выдохшийся, пьяный в сосиску Лондон мотает срок под опухшими небесами. В кованых воротах универмага, занимавшего цокольный этаж длинного жилого дома, стоял старик в застегнутом на все пуговицы плаще и блестящих коричневых туфлях. Он громко обращался к дождю. Рядом стояли еще старики с каменными лицами, а две женщины помоложе, в какой-то синей форме и с выражением поблекшей искренности, акцентировали и перемежали его речь маршевыми тактами флейты и барабана.
— Никогда не поздно, — сказал старик, со всей непритязательностью одного из суровых привратников Господних, — начать новую жизнь. — Щелочками глаз, поджатыми губами он встречал прогулочную иронию дневных толп, молодежи, безразличных иностранцев в тюрбанах. — И ничего такого стыдного, — проговорил он, — в этом нет. —Все равно его почти не было слышно, с этим барабаном, с дождем и молоком в воздухе.
Нет, приятель, ты не прав. Небесам стыдно, да еще как. Деревья на площадях поникли кронами, и навесы тщательно скрывают зареванные витрины. Стыдно вечерней газете в почтовом ящике. Стыдно часам над входом в тот же универмаг. Даже барабану ой как стыдно.
— Ничего себе! Да как ты умудрился довести себя до такого состояния?
— Ну все, сучка, доигралась!
— Что значит, доигралась?
— Где тебя все время черти носят, когда я звоню из Штатов?
— Что, нельзя уже на свою квартиру иногда зайти?
— Там тебя тоже никогда нет!
— Что, нельзя уже иногда телефон отключить?
— Актриса чертова! Колись, где пропадаешь!
— Ты что, так и будешь притворяться, словно не знаешь, как до этого дошло?
— Сучка, ты меня обманываешь!
— Что ты так разволновался? Я же хочу тебе кое-что объяснить, не понимаешь, что ли?
Селина расстегнула плащ. Скрестила руки, расставила ноги и ощетинилась — по-уличному, по-боевому.
— Господи, — произнесла она, — ну и экземпляр. Иди, хоть попробуй проспаться до обеда. Куда мы, кстати, идем?
Да нет, все нормально, проговорил или прохныкал я — надо только хлебнуть немного чая или там еще чего... Каким-то образом Селина умудрилась перехватить инициативу. Хотел бы я знать, как это у нее вышло. Тяжело вздохнув, я улегся на диван со своей кружкой. Сплина устроилась за круглым железным столом — с вечерней газетой, с чашкой чая, с единственной, заслуженной сигаретой. Она быстро пролистала страницы, остановилась, сдвинула брови, прочистила горло, несколько раз мигнула и, бесстрастно сосредоточившись, вперилась в газетный лист. Она читала об этом калифорнийском процессе, по поводу алиментов. Селина следила за развитием событий. Я тоже. Дела парня обстояли достаточно хреново. Насколько я понял решение суда, если девица раз в неделю варит чай для одного и того же типа, то получает половину его денег. Последнее время Селина каждый вечер утыкается в газету на одной и той же странице и зловеще затихает. Надеюсь, она не собралась требовать алименты с меня.
— Хоть раз будь реалистом, а? — позже проговорила она. — Ну как мне вбить в твою тупую башку, что я — твой последний шанс? Нет, не эти. Они слишком тесные. Ну кто еще будет с тобой нянчиться?
— Нет, не эти. Эти уже были вчера.
— Только посмотри на себя. Нет, эти надо в стирку. Согласись, ты же не подарок. Тебе тридцать пять. Пора наконец повзрослеть.
— Да, эти подойдут. И вот еще, тоже надень.
— Если ты дожидаешься кого получше... секундочку, нашла... то будешь ждать до Второго пришествия. Да кому ты нужен-то? Мартине Твен, что ли?
— Секундочку. Эти сними, надень вон те.
— Книжка у тебя от нее?
— Какая книжка? — спросил я, очередной раз восхитившись селининым чутьем.
— На прикроватном столике, в твердой обложке. Ты ее каждый вечер читаешь, и все никак с первой страницы не сдвинуться.
— Хорошо, хорошо. Это подарок.
— Надо же, подарок. И что только люди о себе воображают.
— Взгляни в лицо фактам, — проговорила она еще позже. — Пора же наконец вырасти. Я вот на тебя согласна. Согласись и ты на меня. Я бы о тебе заботилась. Позаботься и ты обо мне. Давай заведем детей. Поженимся. Не бойся взять на себя обязательства. Сделай так, чтобы я почувствовала под ногами твердую почву. Давай хоть я нормально сюда переберусь.
— Ладно. Хорошо, — сказал я. — Перебирайся нормально.
