Пока живу, люблю - Знаменская Алина (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Глава 22
Хоронили бабку с дедом всей деревней. Старухи обрядили соседей как полагается — в колхозной мастерской смастерили два гроба, а венков наплели Марина с Викой из хвойных веток и полевых цветов. Цветов вообще принесли море. — Несколько букетов положили на оставшееся от дома пепелище, остальное держали в руках. Валька, приехавшая из города с мужем и маленькими детьми, стояла хмурая, сурово сведя белесые брови к переносице. Словно была в обиде на кого-то за случившееся. Временами она шикала на мелкоту, не понимавшую скорби момента и оттого толкающуюся и суетящуюся. День выдался солнечный.
К двенадцати привезли бабку с дедом в двух нарядных гробах. Поставили в огороде на табуреты. Люди встали вокруг неплотным кольцом. Вика смотрела на стариков, и мысли лезли в голову разные. Лицо у деда было сосредоточенным, даже суровым. А бабка выглядела довольной, словно нравилось ей все вокруг — и сама она в новой кофте, а не в олимпийке с чужого плеча, и белый платочек на голове, и ребятня ее, умытая и чисто одетая, как в праздник… И Валька.., приехала-таки! И народ, пришедший проводить их с дедом в последний путь — с цветами. Вике казалось, что баба Лена должна быть горда тем, что померла не как все — от старости, а погибла на пожаре, и от этого ее жалеют по-особому, дескать, могла бы пожить еще. Но самое главное — рядом был ее дед, как нарочно пришедший на побывку, а оказалось — помереть вместе. Должно быть, если б бабка померла одна, душа ее беспокоилась бы за деда и лик ее посмертный не выглядел бы столь удовлетворенным. Вика не плакала, и мало кто плакал, разве что старухи соседки шмыгали носами ради приличия. Отчаянно цвела посаженная бабой Леной картошка. Белым цвела и лиловым. Вдруг Вика почувствовала на своем лице прохладную каплю. Еще и еще. В ясный солнечный день полил дождь! Люди засуетились, кто-то принес прозрачную пленку, соорудили импровизированную крышу над гробами. Ни одной тучки на небе не было, а дождь падал из ясной синевы, стучал по целлофану, слезами ложился на лица людей. Кончился дождь так же резко, как и начался. Целлофан свернули, молодым раздачи венки, выстроились в процессию. В последний раз баба Лена шествовала привычной дорогой по деревенской улице. На околице, там, где начинались подсолнухи, процессия остановилась отдохнуть. А когда снова приготовились идти — подняли головы. И увидели радугу. Как-то разом ахнули. Радуга была огромной. Она брала начало внизу, ниже речки, за краем поля, высилась гигантской дугой-коромыслом над деревней, подсолнухами, птицами, кружащимися в поднебесье, и уходила другим концом за сосновый лес. Радуга была столь яркой, что весь спектр ее цветов виделся отчетливо и ни один цвет не казался доминирующим. Радуга сияла, как праздник, как улыбка неба, как приглашение Бога…
— Двойная! — крикнул кто-то, и все тотчас увидели, как в отдалении, в стороне соснового леса мерцает чуть размытый двойник основной радуги. Все смотрели вверх, забыв о похоронах. Дети прыгали и кричали. Лицо бабы Лены выражало удовлетворение. Вика обнаружила, что плачет. Слезы появились и у Марины. И вдруг среди этого умиротворения раздались причитания. Бабкиленина Валька как очнулась. Она припала к гробу матери и громко запричитала, как плачут в деревнях плакальщицы:
— А на кого ты меня, сиротинушку, покида-а-ешь… — выводила она, раскачиваясь. — И погляди-полюбуйся на внучаток своих, собрались тут все-е-е… И куда же я теперь, горемычная, и без папеньки и без маменьки-и-и…
Соседки деловито подняли ее под руки и с готовностью принялись утешать. Все кругом зашмыгали носами и полезли за платками.
— И поглядите, горемычные мои, какая красота провожает вас! И земля-то расцвела-то и небушко-о-о… Одна я, сиротинушка, остаюсь тут горе мыкать…
Гробы подняли, процессия собралась. Стариков внесли в радугу, как в ворота. Схоронили на деревенском кладбище, на холме. Пока возвращались, радуга растаяла в ровной небесной голубизне.
Под поминки Никита предоставил свою гостиную, где поставили столы и лавки для всей деревни. В этот же день Валька уехала со всеми детьми, сказав, что в ближайшее время вернется, чтобы отстроить родительский дом заново, поселиться здесь совсем. Макс обещал помочь.
Когда дневная суматоха закончилась, столы и лавки вынесли, Вика вымыла полы и села на подсыхающие доски крыльца. Было как-то по-особому тихо. Мокрая трава вздрагивала, роняя собранные днем капли дождя. От теплой земли шел пар. Никита вышел и сел рядом. Вика плечом ощущала его привычное тепло. Некоторое время они молча смотрели на траву и деревья, потом Никита сказал:
— Знаешь, я скоро уеду.
Вика попыталась расшифровать оттенки интонации. Шутит? Всерьез?
— Куда?
— В Европу. С выставкой.
— С выставкой… А почему ты мне ничего не говорил?
— Вот. Говорю. От нашей области едет целая делегация от фонда культуры. Это будет турне с визитной карточкой о России. Музыканты, артисты и моя фотовыставка.
Вика не шевелилась. Она теперь уже другими глазами смотрела на траву. На цветы, на мокрый сад.
— И.., как долго ты собираешься ездить?
— Долго. Германия, Франция, Бельгия, потом Голландия… В каждой стране примерно неделю.
— А-а…
Вика не в силах была ничего сказать. Конечно она должна радоваться. Она обязана радоваться его успеху. Удаче. Но радоваться Вика не могла. Она не представляла себе, что что-то может их сейчас разлучить. Это невозможно. И почему он говорит об этом так спокойно? Даже нет, не спокойно. Кажется, он едва сдерживает клокочущее внутри ликование. Конечно, его можно понять. Еще бы — из всех фотохудожников выбрали именно его! Признали. А она? Ей, вероятно, пора домой. Загостилась.
— Ну что ж, мне пора собирать чемоданы?
— Вот именно, — подтвердил Кит. — Потому что ты едешь со мной.
Вика рассеянно кивнула:
— Поеду. Упакованная в оберточную бумагу и перетянутая канатиками. Или же ты меня в рулон свернешь?
Кит повернулся к ней, и она увидела близко его глаза цвета перезрелой вишни. Не было в них горечи разлуки или хотя бы легкого сожаления. Ну хоть плачь! А может, он всегда так легко расстается с женщинами? «Вот она была и нету…»
— Нет, золотая моя. Ты поедешь со мной в твердом теле. То есть в мягком своем теле. Поедешь на поезде. И мы будем пить чай из стаканов в подстаканниках и смотреть пейзажи за окном…
Вика вообще частенько не могла понять, когда Кит говорит серьезно, а когда — шутит. На поминках он выпил, конечно, за упокой душ бабы Лены и ее мужа. Но пьяным не казался. Ну, по крайней мере не настолько, чтобы нести всякую чушь.
— Ну-ка, давай конкретно!
Вика рассердилась. Она уже была готова надуться, встать и уйти. Кит это почувствовал. Он встряхнулся.
— Значит, так, я там заявил руководству, что программа выставки у меня особенная. Что созерцать ее надобно под музыку для усиления эффекта. И что озвучивает выставку один музыкант, с которым я вместе работаю. Мой музыкальный оформитель.
У Вики глаза на лоб полезли.
— Ты.., так сказал?
— Ты сомневаешься?
— И тебе поверили?!
— А что здесь особенного? — невозмутимо возразил Кит и сорвал травинку. Прикусил ее зубами. — Мало ли сейчас таких вывихов у художников… А потом — почему бы и нет? Я заявил, что мои работы совершенно особенно воспринимаются под живую музыку. Никто и возражать не стал. Я и в контракте указал, что в залах, где будет демонстрироваться выставка, должен быть рояль. На худой конец — фортепиано.
— А они?
— Что они? Приняли за чистую монету., — Ну ты даешь! — выдохнула Вика. — Но почему я-то узнаю в последнюю очередь? Со мной-то ты мог поделиться своими замыслами? Мне ведь играть там предстоит что-то.., или как?
— Играть, разумеется. Только на открытии выставки. А там кассету будем ставить. И потом — получилось все спонтанно. Меня пригласили в мэрию, вывалили на меня, тепленького, всю информацию, и я должен был сразу дать ответ. Я лихорадочно соображал, как сделать, чтобы вместе поехать. Ну, ничего лучше не придумал, как…
