Дона Флор и ее два мужа - Амаду Жоржи (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
7
Принца никогда больше не видели в тех краях, однако еще долго о нем ходили разговоры, и уж обязательно его вспоминали, когда появлялся новый претендент на руку и сердце доны Флор. Раньше она подшучивала над женихами вместе с соседками, теперь же отказывалась даже говорить на эту тему, не скрывая своего раздражения при малейшем упоминании о браке и воспринимая это как оскорбление.
Подруги и кумушки, словно заключив молчаливый договор, некоторое время вообще не касались этого больного вопроса, будто смирились с твердым решением доны Флор остаться вдовой и никогда больше не выходить замуж. Если какая-нибудь болтливая старушка порывалась вдруг обсудить эту благодатную тему, ей тотчас напоминали о Принце и она умолкала, словно мошенник все еще стоял у фонаря и издевался над всеми. К тому же дона Норма — пожизненная президентша квартала, особа, в общем либеральная, но в случае необходимости становившаяся неумолимым диктатором, категорически запретила всякие разговоры о браке.
Несколько недель после памятного дня рождения дона Флор не имела ни минуты покоя: соседи то и дело приглашали ее к себе, были к ней очень ласковы и внимательны. Она посмотрела почти все новые фильмы, ходила по гостям, бегала с подругами по магазинам и по окончании вечерних занятий сама придумывала, куда бы отправиться.
— Норминья, чернушечка моя, куда это ты собралась такая разодетая? И почему ничего мне не говоришь?
— На похороны, дорогая. Мне только что сообщили, что умер сеу Лукас де Алмейда, наш хороший знакомый и дальний родственник Сампайо. Внезапно, от сердечного припадка. Сампайо не захотел пойти, ты же его знаешь, а тебе я ничего не стала говорить, потому что ты не была знакома с покойным. Но если хочешь, можем пойти вместе… Похороны будут, судя по всему, богатые…
Она ходила с доной Нормой на панихиды и похороны, на дни рождения и крестины. И в печали и в радости ее подруга не теряла своей энергии, поэтому и праздники, и похороны, на которых она оказывалась, проходили удачно. Дона Норма сразу же брала в свои руки бразды правления, радовалась чужой радости, сочувствовала горю, помогала в беде, поддерживала беседу, с аппетитом ела и пила всегда в меру; когда нужно было, улыбалась, когда нужно было, плакала. В любом собрании, даже самом скучном, никто не мог сравниться с доной Нормой, немного сумбурной и жизнерадостной женщиной. «Это — колосс», — отзывалась о ней дона Энаида, «монумент», — заявлял Мирандон, ее поклонник, «святая», — считала дона Амелия, «хорошаяподруга», — говорила дона Эмина, и не только она.
Ураган… — стонал Зе Сампайо, страдавший от слишком бурной деятельности доны Нормы.
— Второй такой женщины не сыщешь на всем свете, сеу Сампайо; вся улица считает ее своей матерью, — не соглашалась с ним дона Флор.
— Да, но мне не по силам такое количество детей, дона Флор, я от них устал… — мрачно возражал сеу Сампайо.
Несколько раз вместе с доной Гизой дона Флор посещала пресвитерианскую церковь на Кампо Гранде — американка распевала там псалмы так же вдохновенно и с тем же пылом, с каким читала Фрейда и Адлера, обсуждала социально-экономические проблемы и танцевала самбу. За эти посещения дону Флор мягко отчитал дон Клементе, сказавший с ласковым упреком:
— Говорят, ты стала пресвитерианкой, Флор, это правда?
Пресвитерианкой? Какая чушь! Она только два или три раза заходила в их церковь с подругой просто из любопытства и от нечего делать. У вдовы так много свободного времени, падре.
Вместе с Руасами она совершила приятную поездку на субботу и воскресенье в Алагоиньяс, родные места соседей. Побывала как-то с доной Дагмарой на занятиях гимнастикой по системе йогов, которые проводила грациозная и миниатюрная женщина, гибкая, как прутик. Но занятия эти совпадали по времени с занятиями в кулинарной школе, и дона Флор не смогла — хотя и очень хотела — научиться этим трудным упражнениям, которые, если верить рекламе, «делали тело ловким и упругим, а душу чистой и здоровой», «гарантировали физическую и моральную устойчивость и совершенную гармонию между душой и телом, без которой жизнь становится грязной и мерзостной». За последние месяцы дона Флор и сама убедилась: борьба духа и тела превращает жизнь в Дантов ад.
Вместе с доной Марией до Кармо они ходили на состязания в конкурсе «Молодые таланты», участницей которого была Марилда. Каждое воскресенье в течение трех месяцев девушки и юноши имели возможность состязаться за почетный титул «Новая звезда радиокомпании» и право подписать контракт. Хорошенькая Марилда с большим чувством и плохим произношением пропела парагвайскую песню, получив, впрочем, довольно высокую оценку и заняв второе место. Многообещающее начало вселило в девушку надежду увидеть осуществленными свои мечты о собственной программе народных песен и снимках на обложках журналов. Единственным препятствием на ее пути была дона Мария до Кармо, презрительно морщившая нос, когда слышала обо всем этом. С большим трудом удалось уговорить ее разрешить Марилде принять участие в конкурсе, да и согласилась она лишь потому, что знала доктора Клаудио Туюти, занимавшего большой пост на радио. Нелегко было убедить ее отказаться от предрассудков, против которых казались бессильными и разумные аргументы доны Гизы и взволнованные просьбы доны Флор. Однако, увидев дочь, выглядевшую очень эффектно у микрофона, и услышав ее голос, разнесшийся по всему городу, она залилась слезами от гордости и счастья. А затем возмутилась решением жюри, чуть не избив ведущего программу популярного диктора Силвио Ламенью, так как считала, что Марилда заслуживает первого места и не получила его только из-за протекции, которую кто-то оказывал некоему Жоану Жилберто, бездарному и безголосому.
Со своей кумой Дионизией дона Флор договорилась побывать на празднике Ошосси, прихватив дону Норму и дону Гизу, очень интересовавшуюся подобными вещами, но помешала этому сильная простуда и кое-какие опасения доны Флор, которые, впрочем, превратили обычную простуду в опасный грипп. Говоря откровенно, дона Флор побаивалась всех этих кандомблэ, когда на улицах полно колдовских деспашо и эбо с их зловещими чарами; как-то она даже спросила у Дионизии.
— А какова она, эта Ошум, кума Дионизия?
— Ошум — богиня рек: на вид это благочестивая сеньора, живущая где-нибудь в уединенном домике, само спокойствие. Но она может превратиться и в жеманную юную франтиху, тихую только с виду. Достаточно сказать, кума, что эта обманщица была замужем за Ошосси и за Шанго, а сейчас она покинула воды и живет на земле, снедаемая страстью.
Беготней и хлопотами старалась дона Флор до предела заполнить свою жизнь, потому что после истории с Принцем исчезли ее покой и беспечность и крепкий, бодрящий сон.
После кошмара с хороводом нарушилось безмятежное течение ее жизни. День за днем возрастало беспокойство, постепенно превращаясь в постоянную гнетущую тревогу.
А после вечера в кино к ней уже не возвращалось былое спокойствие, радость от тихого, хотя, быть может, и пустого существования, занятий с ученицами. Только теперь стало ясно, что прежний покой был обманчивым, как воды медленной, но коварной реки, огонь пожирал дону Флор изнутри.
Скромной вдове приходилось защищать свою честь не от бесстыжих развратников — зная ее, ни один мужчина не осмелился даже на ухаживание, — а от нахальных юнцов, которые целыми днями торчали на улице, приставая к женщинам. Но и они, как правило, умолкали перед ее целомудрием и серьезностью. Если же кто-нибудь из них все же отваживался на какую-нибудь двусмысленность или сальную шуточку, то сейчас же умолкал, ибо дона Флор держалась так, будто была слепа, глуха и нема, словом, как и подобает скромной и достойной женщине. И еще приходилось доне Флор защищать себя от собственных грешных мыслей и проснувшегося желания, которое огнем жгло ее тело. Она лишилась «моральной и физической устойчивости», необходимой для здоровья, согласно учению йогов, «совершенной гармонии между душой и телом». Плоть и душа вели между собой беспощадную войну: с виду целомудренную дону Флор сжигало изнутри пламя вожделения.
