Ниоткуда с любовью - Полукарова Даша (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Полина поняла, что не может найти слов. Долгушин рядом делал вид, что не слушает, но Орешина чувствовала, что это не так.
— Впрочем, я вижу, что ты становишься хорошим журналистом. Так что… кто знает, может быть, по эту сторону от сцены твое настоящее место. — Добавил Альберт Александрович. Он распахнул объятья, и Полина с улыбкой обняла его. Она чувствовала, что такое, вероятно, бывает ли раз в жизни или не бывает вовсе — чувство, что тебя обнимает твое детство. Штроц помог им с Расковым в тот момент. Он вытащил их из Затерянной Бухты и вытаскивал всегда, помогал им держать голову над поверхностью воды.
— Завтра я уезжаю, — сказал Штроц на прощанье. — Есть у меня парочка мыслей по поводу актеров Игоря Борисовича, но он… немного упорствует. Впрочем, у меня еще есть время его переубедить.
На его лице возникла немного наивная улыбка. Он уже был мыслями в своих делах и планах, и Полина оставляла его с легким сердцем.
Они еще долго шли по улицам с Петькой молча, но Долгушин первым прервал молчание.
— А ты не так проста, как кажешься, Полина Орешина, — сказал он.
— Что? — не поняла Полька.
— Я многого о тебе не знал. Например, о том, что ты была лучшей в вашей театральной студии.
— Одной из лучших, — поправила его Полина. — Я сама об этом не знала.
— Или о том, что с тобой в этой студии учился Родион Расков. И почему ты не сказала нам?
— Когда? Когда поступала в университет? — язвительно протянула Полли.
— Нет, когда, например, я ходил к нему на интервью. Или когда ты потом в столовке читала мой текст при мне. «Эй, Петь, а ты знал, что я с ним в одну студию в детстве ходила?» — он изобразил девчоночий голос.
— Зачем? Ради сенсации? Сенсации в нашей столовке?
— Нет, Орешина, без всякой задней мысли, — сказал Долгушин. — Это что, так странно — делиться с однокурсниками такими вещами? Особенно, когда они сидят рядом, а ты читаешь материал твоего однокурсника. Неужели это не естественное желание, а? Ты думала, мы будем тебя об этом спрашивать? Будем узнавать подробности твоего детства? Там что, такие уж тайны?!
— Отстань, Петь! Я просто не придала этому значения. Мало ли кто кого знал в детстве!
— Ну да… — недоверчиво согласился Петя и замолчал, поглядывая на нее сбоку.
Полина закатила глаза.
— Мы с ним с детства не общались, зачем мне было об этом говорить?! И вообще, давай закроем тему. Мне надоело обсуждать Раскова, как будто больше и поговорить не о чем! — разозлилась Орешина.
— Может тебя просто беспокоит, что он уже чего-то добился, а ты могла бы тоже пойти в театральный, но не пошла, и теперь жалеешь об этом?! — легкомысленно заявил он, казалось, просто чтобы что-то сказать.
Полина остановилась, Долгушин тоже. Они посмотрели друг на друга. Орешина покачала головой, не находя слов.
— Дурак. — Наконец, сказала она, развернулась и пошла в другую сторону.
Она шла бездумно довольно долго — пока не вышла к парку. Воздух был влажный, а с моря дул прохладный ветер, но на улице было довольно тепло, и неожиданно солнце выглянуло из-за туч, обозревая город и его окрестности. Парк, как и всегда, был полон народу. Сейчас, в дневное время людей было поменьше, и можно было найти уютную скамейку и относительно пустую аллейку, но Полине не хотелось сидеть в одиночестве. Она бродила среди людей, вглядывалась в их лица, видела мамочек с колясками и бездумные мысли скользили в ее голове, одна за другой, пока совершенно ясно не показалась одна.
Эта мысль засела в голове простым вопросом: «А что если она выбрала не свою дорогу? Что если она идет не в том направлении, в котором нужно идти?»
И действительно, что если несколько лет назад она ошиблась, когда решила, что должна пойти учиться на журфак? Почему вообще она не пошла в театральный, ведь в студии она чувствовала свое родство со сценой, залом, кулисами, с запахами и звуками. Ей все это до ужаса нравилось, так как же она могла бросить это, отказаться от этого?
Она знала, как. Она знала, почему. Это было условие их закончившейся с Рудиком дружбы. Они договорились не видеться, а значит, она не могла больше ходить и в театр.
Полина никогда не думала об этом, как о жертве. Ей было жалко бросать театр, безусловно, но тогда казалось, что по-другому никак. Сердце ее было разбито, и уж точно не только из-за театра, одной потерей больше, одной меньше — разницы уже не было.
К тому же, несколько лет спустя, Полина все равно получила доступ к сцене. Она стала больше понимать театр, она взглянула на него с разных сторон. Только вот иногда, в непогоду, в те периоды, когда ничего не получалось, когда она ссорилась с сестрой, когда не могла найти выхода из ситуации, сидя в глубине зала с воспаленными глазами, она думала, что было бы, если бы она не бросила театр и пошла в театральный? Как повернулась бы ее судьба?
Полина откинулась на скамейке, опершись спиной о спинку, взглянула, запрокинув голову, в непривычно ясное небо, и закрыла глаза. Нет смысла о чем-то жалеть, и она не будет тоже. Все сложилось так, как сложилось. Во всех случаях она совершала свой осознанный выбор.
Полина взглянула на часы — нужно было появиться в университете на семинаре по социологии, иначе зачета ей было не видать. Время поджимало. Полина встала со скамейки и засунула замерзшие пальцы в карманы пальто. Нужно было идти. Пальцы левой руки наткнулись на ключи и какую-то мелочь, а вот в правом кармане обнаружилось нечто непривычное, хрустящее. Орешина решительно потянула это из кармана и увидела сложенный в несколько раз листок бумаги.
Внезапно сердце ее упало. Так происходило всегда и только в одном случае.
Когда она получала письма от Нины.
Не сказать, что любая бумажка могла быть принята за письмо, нет, только вот какое-то странное чувство внутри, не оставляло сомнений — это было письмо от Нины.
Полина перевернула лист. На нем стояло одно слово: «Полине».
…Она еле высидела этот семинар. Толку от ее присутствия там, впрочем, было мало. Дважды она ответила невпопад, дважды преподаватель удивленно приподнимал брови, выслушивая ее ответ. А на третий раз он только посмотрел в ее сторону и… ничего не сказал.
Не ощущая ног, Полина прибежала домой сразу после пары, открыв перед этим трясущимися руками дверь, бросила пальто на вешалку, сумку в кресло, а письмо бережно положила на письменный стол в комнате. Разделась она в катастрофически рекордные сроки. Скорее, скорее, вернуться к этому письму и подумать, что делать с ним.
Первой мыслью, мелькнувшей у нее еще там, на лестничном пролете, было бросить письмо в мусоропровод и больше не думать об этом — с нее хватило предыдущего письма о страхах, которое сильно выбило ее из колеи. Но потом… то ли ей захотелось выяснить до конца всю эту историю с письмами, то ли она просто посчитала, что если не прочитает, то будет жалеть об этом, но только не прошло и двух минут, как он разорвала самодельный конверт и прочитала письмо.
…Письмо подложили в карман ее плаща. Можно было не сомневаться, что сделано это было уже в театре — утром она выворачивала карманы в поисках жвачки и не заметить письма до этого просто не могла. Но вот только когда же точно это было сделано? Когда они ждали Штроца, и ее пальто валялось рядом с ней в кресле? Пальто было у нее на виду все время, с той стороны, с которой оно лежало, ряд был пуст. А может быть, это сделал тот, кто обнимал ее напоследок в фойе? Штроц? Да нет… Долгушин? Да зачем ему это нужно и откуда бы он взял его? Тогда как это письмо попало ей в карман?!
Это была загадка, над решением которой Полина должна была сломать всю голову — и в этом тоже была элегантная задумка ее сестрички.
- Хм, спасибо тебе, — небрежно отбрасывая ее письмо, заметила Полина и пошла ужинать.
- Спасибо?! Ты потрясающе играешь, — кажется, Нина фыркнула. Полина лишь взглянула недовольно.
- А я не играю, — скривилась она. Нина ее раздражала — стоит себе спокойно у подоконника кухни, пилит ногти и мешает есть. Одним своим видом просто мешает.
