Темная комната - Сейфферт Рейчел (читаем книги бесплатно .TXT) 📗

– Вы помните кого-нибудь из немцев?

– Да.

– Расскажите, пожалуйста.

– Что именно?

– Не важно. Что угодно. Что помните.

Колесник колеблется. На какое-то мгновение Михе даже показалось, что тот смутился, растерял слова.

– Что хотите. Начните с чего угодно. Прошу вас.

– Я помню одного.

– Как его звали?

– Тильман. Служил доктором в полиции. Он их учил. Учил убивать людей. Максимально чистым способом, понимаете ли. Но вы просили без подробностей.

– Да.

Похоже, Колеснику стало легче. У Михи тоже отлегло. Снова оба сидят и молчат.

– А еще кого-нибудь из немцев, может быть, помните? Может, просто перечислите имена?

Старик мало кого помнит. Он перечисляет медленно, и Миха слушает, записывает, ждет. Фамилии и кое-какие имена, но сочетания «Аскан Белль» среди них нет.

– Однако их было больше? Должно было быть больше?

– Давно дело было.

– Да.

Миха думает под жужжание магнитофона. Осталось два дня. Он даст себе еще два дня поблажки, а потом покажет снимок.

– Я помню одного немца, который застрелился.

Не опа.

– Покончил с собой?

– За бараками. После одного расстрела.

– Ему было стыдно?

– Думаю, да. Помнится, они тогда еврейских детей расстреливали, так он на следующий день застрелился.

– Но только потом, да? После того, как расстрелял детей?

– Да.

Тянутся долгие, пустые секунды, а Миха не в силах вымолвить ни слова. Колесник смотрит на него, Миха чувствует взгляд.

Спустя какое-то время старик встает. Наливает каждому водки и ставит маленький, до краев налитый стакан на стол перед Михой. У Колесника трясутся руки. Миха поднимает голову.

– Простите.

Колесник кивает. Ждет, покуда Миха выпьет, затем пьет сам.

– Лучше не касаться подробностей. Вам, наверное, так будет легче?

Колесник снова кивает. Михе подумалось вдруг, что старик что-то ему скажет, и он замер, ожидая, но момент упущен.

Колесник указывает на магнитофон. Осмелевший и разгоряченный от водки, Миха все же держит слово и покорно останавливает запись.

В один из дней, ближе к вечеру, Миха с Андреем играют в карты, жестами уточняя по ходу игры правила. Любезничают друг с другом, уступают: то играют по немецкому варианту, то по белорусскому, постоянно путаются и хохочут.

Водка горит у Михи в желудке. Он думает о выброшенном из письма абзаце, о тех ненаписанных строках: он до сих пор не знает, трусость то была или здравый смысл. Смотрит на Андрея, который разогревает в печке суп и нарезает хлеба. Как теперь объяснить? Счего начать?

Он хотел позвонить вечером Мине. Пойти на главную площадь к автомату и поболтать. Но вместо этого после ужина он почистил зубы и отправился спать.

Выехав на Андреевом велосипеде из-за угла, Миха уже видит хозяина, стоящего на крыльце. Он еще издали машет Михе, и Миха тоже поднимает руку. Эдакое молчаливое «здравствуйте».

Пока Миха отвязывает от руля сумку, Колесник спускается по ступенькам.

– Послушайте, герр Лехнер, я тут подумал.

Миха замирает. Поднимает голову и смотрит на старика.

– Вы хотите меня прогнать?

Колесник кажется утомленным. На лице залегли глубокие, сонные складки.

– Нет-нет. Мне просто интересно. Можно вас кое о чем спросить?

– Да, конечно.

Прислонив велосипед к стене, Миха с улыбкой поворачивается к старику.

– Те люди из музея… Они вам ничего про меня не говорили. Так ведь?

– Они сказали, что вы помните немцев.

– Да, но они вам не сказали, чем я тут при немцах занимался?

– Нет.

– Нет. А я думал, вы все знали, когда в прошлый раз пришли. Но вы такие вопросы задавали, что я начал сомневаться.

Колесник стоит совсем близко, но голос его звучит тихо. Миха не смеет дышать. Старик так близко, что, кажется, к нему можно прикоснуться.

– Думаю, я должен вам сказать.

– Должны?

– Да.

– Тогда я достану магнитофон?

– Нет, я скажу вам это прямо здесь.

Михе неловко. Старик стоит чересчур близко. Миха хватается за велосипедную раму. Ему хочется отвернуться.

– Мой отец был учителем. Он выучил меня языкам, польскому и немецкому, и когда пришли немцы, я им помогал. Я с ними сотрудничал. Правильно я сказал?

– Да.

Миха изо всех сил пытается не выдать своего потрясения. А то он заметит. Колесник, кивнув, продолжает.

– Все об этом знают. И здесь, и в округе. Я думал, они потому вас ко мне и послали, понимаете?

– Да. Я понимаю.

Сотрудничал с немцами. Михе и в голову не могло такое прийти.

– Я знал немецкий и поэтому работал переводчиком полтора, нет, почти два года. Работа была не постоянная, время от времени. Но переводил я и для эсэсовцев, и для полицаев. Поэтому-то я все знал, что они творили. Понимаете?

Коротко кивает, будто бы сам себе.

– А еще я расстреливал евреев. И других тоже, партизан, но чаще всего евреев.

– Понятно.

– Я знаю, что мы так не договаривались. Я сказал, что не хочу об этом говорить, но тогда я думал, что вы обо всем знаете. А теперь понял, что невозможно говорить о тех временах, когда вы ни о чем не подозреваете. Поэтому я подумал, что все вам расскажу, а затем мы продолжим.

Миха кивает. Тугими пальцами отвязывает сумку от руля. Он не в силах стоять спокойно. Возится с застежками, с ремнями, с велосипедом, поднимается по ступенькам на крыльцо. Свыкнуться бы. А еще – сохранить дистанцию между собой и стариком.

Миху трясет.

Миха думает: «Я не хотел этого знать». Но слишком поздно.

– Ну как, вы сегодня разговаривали?

Миха впервые за все это время позвонил домой, и, похоже, Мина рада его слышать.

– Вроде того. Но не очень-то продвинулись.

– Он не захотел тебе отвечать?

– Да нет. Дело во мне. Я просто не смог. Через десять минут уехал, колесил весь день.

Мина какое-то время молчит. Миха садится на корточки, прислоняясь спиной к телефонной будке.

– Он помнит твоего деда?

– Еще не спрашивал.

– А-а.

– Он убивал евреев.

Миха прислушивается, как она отреагирует. В трубке тихо.