Голод - Нурдквист Лина (читать книги онлайн без .txt, .fb2) 📗
В один из этих дней я почувствовала его – крошечный кулачок, изменивший все. В моем животе снова трепетали крылья бабочки. Я вздрогнула. Меня прошиб холодный пот. Кулаки хозяина махали мне из моей собственной матки.
Решение пришло сразу. Этого я не могу допустить. Мы не можем…
Я должна что-то сделать, должна придумать способ, не могу, должна отделаться от него, не хочу, не могу, нет, его надо убрать, это невозможно, я не могу, я должна успокоиться, должна продумать путь, и знаю, что я умею это сделать, но я пообещала себе и Армуду никогда больше даже близко не приближаться, но я пообещала и тебе тоже, и теперь я должна, должна, должна…
Держись, Унни. Нет смысла переживать попусту.
Меня тошнило. Руки у меня похолодели, и не была рядом Армуда, который мог бы их согреть. Его нет, а я пообещала ему, что никогда больше – понял бы он меня? Это решение мне придется принять самой.
Помню тот вечер. Я лежала в темноте нашего дома. Казалось, со всех сторон меня окружает липкая грязь – и спереди, и сзади, а ты спал рядом со мной, спал спокойно. Деревья за окном стояли на фоне темного неба черными силуэтами, и я подумала, что под чернотой скрыт настоящий цвет – до завтра. Заметив, что ты потерял ресницу, которая легла тебе на щеку, я улыбнулась. Поймав ресницу на кончик пальца, я посмотрела на нее. «Как легко привыкнуть к красивому», – сказала я как-то Армуду. А вот сейчас мне вспомнилось, что он мне ответил: «Никогда не привыкай к безобразному». Сдувая твою ресницу с пальца, я представила себе, что это звезда, так что я могла загадать желание. Загадать и сама исполнить.
На вдохе я приняла решение. Никаких сомнений. Это нужно остановить. Дрожащие кулачки хозяина должны исчезнуть из моего живота. Глубокий вдох, все внимание на дырочки от сучков в потолке. Прошло тринадцать лет с тех пор, как меня обучила целительница – может быть, и больше, но эти знания можно достать из укромных уголков. Можжевельник чешуйчатый – ведь он и здесь где-нибудь растет? Когда-то давным-давно я сама выращивала его в нашей деревне, тогда запасы хины и алое лежали у меня в мешочках и баночках, но в тот день, когда мы бежали, я не успела взять их с собой. Хина, алоэ, мышьяк – такого здесь не достанешь, да и денег у меня не хватит. Спички я могла бы раздобыть, аккуратно соскоблить фосфор и пить его как чай, но такого снадобья я никогда не давала никому из тех отчаявшихся женщин, приходивших ко мне, как бы они ни просили. Только не фосфор. Это слишком опасно. Малейшая ошибка – и ты останешься один на свете. Нет.
Рисланд. Я резко села в постели. Ржаное поле в Рисланде недавно пострадало от нашествия спорыньи. Может быть, ядовитые комки распространились на тимофеевку, растущую рядом на лугу? Тут я точно знала, сколько мне нужно, и могла собрать, не рискуя гангреной на пальцах рук или ног. Возможно, я стану путаться и бояться, мне наверняка придется бороться со спазмами и жгучей болью, но это должно сработать.
Странное ощущение – я нашла решение.
Уже на следующий день я нашла то, что искала. Еще издалека я увидела фиолетово-черные полосы, долго шла по тропинке между полем и лугом, проводя руками по колоскам, собирая темные наросты и складывая их в мешочек. Дома я старательно разорвала их на тонкие полоски. В виске стучало – не потому, что мне тяжело далось это решение, просто я не представляла себе, насколько сильнодействующим окажется это средство, которого я насобирала на поле Рисланда. Существовал риск, что я обезумею и стану опасна, пока яд не выйдет из моего тела. Но придется на это пойти. Другой вариант не рассматривается. Присев на корточки возле твоего стула, я посмотрела тебе в глаза.
– Дружочек мой, пару дней я буду чувствовать себя неважно.
Ты внимательно слушал.
– Может случиться, что у меня закружится голова, я начну путаться и напугаю тебя, а я этого не хочу. Я возьму с собой еду и одеяло и пойду на вышку и полежу там на медвежьей шкуре, пока все не пройдет. Ты справишься без меня?
– Да, мама.
Ты кивнул. Но в тебе поселились сомнения, я это видела.
– Ты должен остаться дома. Со мной ничего плохого не случится. Обещай, что не пойдешь за мной.
Глаза – как хрупкий фарфор. Ты пообещал, и я крепко обняла тебя. И удалилась нарушать закон.
Изгнание плода. Совсем недавно это преступление каралось смертью. Выпрямив спину, я переступала через корни и низкорослый кустарник. Живая среди скорби. Достаточно сильная, чтобы совершить то, что мне предстояло совершить. Деревья были как я – перекошенные, узловатые и решительные, когда я уселась посреди звуков леса. Я принимала по наперстку средства каждый час, следя за временем по движению солнца, пока не начались схватки. Затем еще наперсток. Вскоре меня начал прошибать пот. Волосы прилипли к шее. Ноги горели, меня били озноб и дрожь. В темноте дрожали осины. В полузабытьи появился пастор, на нем были сапоги хозяина, он качал головой, как лавочник по весне, и подписывал одну бумагу за другой, чтобы куда-то меня отправить. Сложившись пополам, как охотничий нож, я потела всю ночь, меня то и дело рвало.
На следующий день ближе к вечеру ноги начали меня слушаться. Меня охватила горькая гордость – твердая, как горы Хельсингланда, покрытые соснами. На косточках пальцев остались глубокие следы моих зубов.
Я выпила воды из ручья пересохшими губами, ощущая, как уголки рта жжет от рвоты. Легла на мох и посмотрела в ясное небо. Наверное, на какое-то время я унеслась прочь – когда я вновь открыла глаза, ярко-зеленый мох был совсем рядом. Крошечные капельки влаги блестели на нем как стекло, как бриллианты. Все равно что смотреть на них через увеличительное стекло. Я набрала полные легкие лесного воздуха. Сила. Прошла босиком через поющий ручей. Во всем здесь, во всем. Потом я пошла через лес к тебе домой.
За эту одну-единственную ночь ты очень вырос, и я тоже. Приложив ладонь к твоей спине, я почувствовала через ткань, какой ты тощий. Мое новое, решительное «я» посмотрело тебе в глаза.
– Сейчас все так, как есть, Руар, – сказала я. – Но всегда что-то еще ждет впереди.
Ты поднял глаза.
– Мама, а я стану как отец?
«Нет!» – хотелось мне ответить, но ты, конечно, имел в виду Армуда.
Я кивнула.
– Армуд никогда не ломался, он мог покачнуться, но потом продолжал свой путь вперед. В тебе это есть, Руар. Стой уверенно на своих ногах, когда вырастешь. Не бойся требовать своего. Не полагайся на случай, делай что-то.
Твое лицо оставалось закрытым.
– А ты, мама? С тобой все останется по-прежнему?
Я знала: все именно так, как ты говоришь. Мне пришлось смириться с тем, что происходит, но что мне еще оставалось? Вернуться назад для меня было невозможно, но ты не знал этого, не должен был узнать. Я вызвала в памяти решимость, посетившую меня, когда плод шевельнулся в животе.
– У меня все наладится, – сказала я, и мой голос прозвучал уверенно. – Ведь у меня есть ты.
Тоненькая ручка обняла меня.
– Да, мама, у тебя есть я.
Кора
Смола и янтарь
Продолжают ли волосы расти, когда человек умер? Действительно ли он мертв, если на нем что-то растет? Костяшки пальцев у Бриккен желтые, как листья, готовые вот-вот опасть с ветки и опуститься на землю в саду. Тогда дом станет моим по-настоящему, но я останусь в нем одна. Без стаи. К счастью, моему сыну удалось избежать этой пустоты, глядения в одну точку, теперь у него своя жизнь. Над досками пола витают шепоты, но ему не надо это знать. Свет, падающий в окно, теряется в темных углах комнаты. Туман из леса окутывает нас. Словно кулисы для пьесы ни о чем. Бесконечная игра в прятки с правдой, которой мы не желаем смотреть в глаза – ни Бриккен, ни я. Из крана капает. Бриккен подносит чашку ко рту – я вижу, как у нее дрожит рука. Ее взгляд как будто буравит мне кожу, я невольно отвожу глаза.
Когда она уходит, чтобы принести последние бумаги – список псалмов и предложения по организации поминок, я сижу на месте и чувствую, что тону. Кусаю сухое миндальное печенье и ощущаю, как споры плесени прилипают к языку. Жизнь в этом доме. Так много всего осталось невысказанным. Между тем так много слов произнесено за этим покрытым шрамами столом. Столько историй о стыде – или же это был страх. Скоро она вернется. Честнее всего было бы рассказать, тогда я раздавлю ее. Продолжать лгать – она помилована, а я разорвусь на клочки. Что из этого правильно? Моя собственная мать всегда говорила не то, что надо, а это никогда просто так не сходит с рук, так что я молчу. Следую привычному распорядку. Будь обычной. Обычной, в меру необычной, смирной, как овечка, но целься в горло – загрызи всех врагов, пока не поздно.
