Дом - Беккер Эмма (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt, fb2) 📗
— …Мне пятнадцать…
Он испустил маленький крик, словно я задела особо чувствительный участок его мозга. Немного сомневаясь, я снова принялась за свой томный отсчет:
— …Мне четырнадцать…
Я вспомнила саму себя в этом возрасте — такую пухленькую и глупую, с полным ртом брекетов, и представила этого типа с затвердевшим членом — жалкое зрелище, словно он описался в штаны — в толпе родителей, забирающих своих подростков после уроков.
— …Мне тринадцать лет…
Я дошла до одиннадцати и сама испытала шок, потому как было ясно, что я могла бы дойти и до шести, и он бы до тех пор не потерял свою эрекцию. Я и в этом уверена не была. Единственное, в чем я была уверена, так это то, что я вдохнула в его желание дополнительный садизм. Он резко выпрямился, схватил меня за горло, и мне захотелось скатиться с кровати, так как его глаза вдруг стали пугающими. Но он рванул меня за волосы, пригвоздил к земле, ему было наплевать на мои пинки наобум. Я слышала, как он шепчет мне, что я просто шлюха, грязная шлюха и что он сделает со мной что захочет. И до того, как я додумалась ударить ногой ему между ног, что уж точно остановило бы его, мне в лицо полетели бесчисленные пощечины. Я опустила глаза на мою разорванную шелковую комбинацию и увидела, будто сама присутствовала при этом, как Светлана убегает из комнаты в слезах. Представила раскаивающуюся мину этого мужика, когда он слушал упреки домоправительницы. Эти видения были такими четкими, что я поняла: это мог быть только он. Никаких сомнений не было: я сама была на грани слез, слез от бешенства, чистого и убийственного бешенства, обоснованного как градом пощечин, так и тем, что он прогнал девчонку из самого надежного борделя в Берлине и настолько уверил себя, что все это пройдет безнаказанно, что вернулся на место преступления меньше недели спустя. И тем, что такая вещь могла произойти со мной! С той, кому однозначно было более девятнадцати лет и у которой было слишком много опыта, чтобы позволить подобным ситуациям довести ее до слез. Если я докатилась до такого, даже не смею представить себе бурю, бушевавшую внутри Светланы. Я представила себе, как Светлана сначала смиряется и идет на это, как и я, думая, что это выполнимо, а потом потихоньку понимает, что нет стоп-слова, способного остановить подобного рода вожделение. Так же, как и не было взаимной договоренности на тему пощечин и на тему этой нездоровой, словно предшествующий убийству, обстановки. Речь не шла о клиенте с театральными замашками, которого легко было бы поставить на место, скорее, о ком-то сродни дикому зверю, взбесившемуся от осознания силы собственных когтей. Я подумала о том, что, повторяя снова и снова «шлюха», он, должно быть, убедил Светлану — увлек, вопреки ее желанию, в свои фантазии. Под сыплющимися на нее ударами она, наверное, почувствовала себя такой одинокой и вдруг настолько маленькой перед фактом, что и это тоже бордель, что проституция бывает и такой. И что подобная ситуация, может быть, никогда не произошла бы с ней в нормальном мире. Обычно слово «проститутка» целиком и полностью принадлежит нам. Мы не слышим его из уст клиентов, или редко, в состоянии самого большого запала. Да и в такие моменты оно кажется самим мужчинам настолько богохульственным, что они пристыженно извиняются после того, как кончат. Его манера произносить это слово и меня теперь ставила лицом к лицу с моим статусом, и он был довольно незавидным, раз позволял подобного рода отношение к себе. Внезапно мне стало казаться, что я исписала ложью много страниц, и этот мужчина явился ко мне как ангел смерти, чтобы указать на правду. Пиши все что хочешь, приукрашивай настолько, насколько возможно, но шлюха останется шлюхой. А ты-то знаешь, что такое быть шлюхой? Твоя работа — затыкаться, в то время как нормальная девушка заставила бы себя уважать. Нормальная девушка прогнала бы меня отсюда пинками, но не ты. Ты же с милым видом захлопнешь рот и дашь мне трахать тебя и бить. А когда я с тобой закончу, ты скажешь мне спасибо за то, что пришел, и постонешь, как делают все они, потому как у тебя остались синяки и это заслуживает дополнительной платы — а почему бы и нет, раз я того пожелал? Что еще ты можешь сделать? Скажешь своим подружкам-шлюхам не соглашаться на встречи со мной, но что мне с этого? В Берлине много других борделей, где меня еще никто не знает и где я смогу убедить девушек помоложе тебя, что такова жизнь, которую они выбрали, и вот что значит быть проституткой.
Я вспомнила Манеж, вспомнила обо всем том, на что толкала меня моя пресловутая профессиональная совесть до этого момента. При этом я не переставала улыбаться и спокойно засыпала ночами. Обо всем том, что я терпела, говоря себе, что от этого моя книга будет только смешнее и интереснее. Я подумала обо всем, с чем сталкивалась вне борделя и что ни за что бы не стала терпеть сегодня, — всем том, что я терпела, потому что была молода, любезна и полна желания нравиться. Ко мне вернулись воспоминания о гнете со стороны мужчин, которых я любила. Пусть я любила их краткий миг, но так, что забывала, как тяжело они давили на меня. Я подумала о Жюле, моем новом парне. Если бы он видел меня. Я подумала о часах, проведенных в Доме, ушедших на то, чтобы заработать перед поездкой в Новую Зеландию, и о той несчастной сумме — стоимости терпения, проявляемого мною в данный момент. Мои мысли обратились к Стефану: как рассказать ему об этом — как рассказать, что позволила этому мужчине обречь себя на такое, потому что он заплатил мне, потому что я не смогла защититься? Вот уж история, кратко, но полно описывающая жизнь проституток, и я однозначно была одной из них, так как участвовала в ней, и это было совсем не смешно. Я спросила себя, сколько в финансовом плане стоило то, что я не смогу рассказать ничего лучшему другу. Или то, что должна буду скрыть этот плохой опыт от своего парня, который ждет меня в тысячах километров отсюда. Я подумала, что, если расскажу об этом Стефану, он испугается за меня и учует мой собственный страх. И в этом не было ничего умного, сексуального или забавного. Вечно играть в проститутку было невозможно: нужно было стать ею на какое-то время, приняв сопутствующие самоотрешение и жертвы. Однако, господи боже, нет! Ни за что в жизни!
Последняя из его пощечин всколыхнула воздух, потому что я выскользнула из его рук, опустившись на паркет, и закричала:
— Нет! Нет! Черт подери!
Он разом съежился с видом невыносимого раскаяния, смягчившего черты его лица. Я встала на ноги, немного пошатываясь, окидывая взглядом комнату в цветочек и свою любимую комбинацию, теперь походившую на лохмотья. Из колонок фоном доносилась заурядная музыка.
— Да за кого ты себя, скажи, принимаешь?
Он стыдливо молчал, как ребенок, укусивший другого ребенка.
— Ничего не имею против шлепка по заду, пощечину еще можно стерпеть, но вот так бить девушку? Нужно быть натуральным безумцем!
Мой гнев стал гораздо сильнее, когда я осознала, что готова расплакаться. Пусть я снова была на ногах и высказывала ему свое возмущение, я все же оставалась для него проституткой, внезапно осознавшей, что ей недостаточно заплатили за попытки расквасить лицо. Я не была для него оскорбленной женщиной, нет, — я была шлюхой, испугавшейся за свои рабочие инструменты. И, в сущности, это тоже было правдой.
Он без одежды стоял передо мной на коленях с членом, вытянувшимся вдоль живота, пожирая взглядом маленькую избитую девочку, восставшую против всемогущего папы. Он тащился от сдерживаемых мною слез и бросился к моим ногам:
— Я не хотел причинить тебе боли, я не думал, что делаю тебе больно…
— А когда я сказала, чтобы ты перестал? А когда я попыталась выскользнуть?
— Ты не говорила мне остановиться.
— Во-первых, не трожь меня. Еще раз тронешь, я врежу тебе по морде, понятно?
Я закурила сигарету, а он встал, покачиваясь, и сел на другом конце дивана. С ума сойти, как же он был похож на самого первого любимого мной мужчину, которому я так никогда и не осмелилась сказать нет, — не таким тоном, не таким образом.
