Дом доктора Ди - Акройд Питер (читаемые книги читать TXT) 📗
Прежде мы состояли в небольшой конгрегации Божьих Братьев, и местом наших сборов была верхняя комната трактира «Компас» в Крипплгейте. Там мы постигали отдельные важные истины – например, что мужчины и женщины в равной мере причастны божественному огню, что город, где мы обитаем, есть лишь прогнившая видимость, что после того, как распахнутся врата вечности, все мертвые воспрянут. Тогда сильные мира сего падут и их королевства рассыплются в прах, а людей духа осенит слава. Теперь же эти истины, провозвестникам коих мы с братом благодарно внимали в Крипплгейте, получили в наших глазах незыблемое подтверждение: мы сами видели духовное существо, осиянное светом, и поняли, что даже бедные и сирые, наподобие нас, могут удостоиться благодати. Хвала Господу! Писано сего дня, 12 января 1762 года, в Клок-хаусе, Кларкенуэлл.
Кто-то другой подписал на полях: «В Продолжение Той Же Веры». Я перевернул страницу и обнаружил приклеенную к ней вырезку из журнала «График» от 5 октября 1869 года. Первым, что я заметил, была вставленная в текст гравюра: на ней красовался мой старый дом, почти не изменившийся с тех пор, хотя фантазия художника сделала его намного больше. Внизу имелся второй рисунок: сидящая вокруг стола группа людей, один из которых воздел руки в изумлении или ужасе. Заголовок статьи, выполненный псевдоготическим шрифтом, гласил: «Медиум сбит с толку: Стивен Козуэй в Кларкенуэлле», – но все прочее было достаточно внятным. Я прочел:
Медиумы-спириты редко заявляют, что их собственное поведение вызывает у них тревогу, но именно такое признание услышали мы от известного целителя Стивена Козуэя, посетившего один старинный и очень ветхий дом в Кларкенуэлльском приходе. Он отправился туда по приглашению Лондонского профсоюза рабочих, арендовавшего этот дом восемь месяцев тому назад. Если кому-то покажется странным, что общество столь рационального и прогрессивного толка прибегло к услугам специалиста, зарабатывающего себе на хлеб беседами с духами и привидениями, мы можем лишь посчитать это очередным парадоксом нашего противоречивого века. В течение нескольких месяцев служащие Профсоюза рабочих наблюдали периодическое возникновение в нижних этажах здания некоей странной «атмосферы». Прекрасно знакомые с исследованиями покойного мистера Фарадея в области магнитоэлектричества, они были склонны предполагать, что эти необычные явления имеют вполне познаваемую физическую природу. Но вскоре двое из этих почтенных джентльменов непосредственно столкнулись с призраками: стоя в полуподвальном этаже дома, они оба отчетливо увидели, по их словам, «юношу и девушку без одежды», тут же исчезнувших. Именно после этого события туда и был приглашен мистер Козуэй. Дальнейшее излагается по его собственным записям, ибо он был настолько любезен, что на прошлой неделе прислал нам отчет о предпринятых им действиях. Читатель может верить или не верить его рассказу согласно своему разумению. «Едва войдя в Кларкенуэлльский дом, – начинает он, – я ощутил, что здесь витает некая сила, то ли благая, то ли грозная. Однако я не мог предвидеть ужасных последствий…»
Я перевернул страницу, но на обратной стороне было лишь книжное обозрение; конец отчета Стивена Козуэя отсутствовал, хотя кто-то сделал на полях примечание: «Довольно глупостей. Привычка к обману и мошенничеству застит Козуэю глаза». Среди сохраненных моим отцом документов нашлось еще одно признание. Оно было написано на линованной бумаге, словно вырванной из какого-нибудь гроссбуха или приходо-расходной книги. Почерк был очень аккуратный, строчки нигде не вылезали на поля, отчеркнутые красным на каждой странице.
Меня преследует один страх, одна навязчивая идея. Она часто занимает мои мысли, когда я сижу в этом доме за письменным столом, но редко покидает вместе со мной эти стены. Обычно приступ начинается часов в десять-одиннадцать утра, а проходит примерно через час; все это время я обильно потею и брожу по дому, не в силах остановиться или заняться чем-нибудь определенным. Но почему меня мучает опасение столь ничтожное, столь смехотворное, что позже оно не вызывает у меня ничего, кроме улыбки? И тем не менее это чувство всегда возвращается – боязнь, что любая написанная мною строка имеет какой-то иной источник, что я краду у кого-то фабулу и слова, что я использую темы и находки других романистов. Вот почему бывают случаи, когда я покидаю дом и еду в Лондонскую библиотеку на Сент-Джеймс-сквер. Полки английской литературы одновременно и пугают, и утешают меня: я ищу на них подтвержденье своим страхам, но эти поиски оказываются тщетными. И все-таки, даже испытывая облегчение, я не перестаю бояться того, что где-нибудь среди этих томов обнаружится роман, который я сейчас пишу.
Сильнее всего это чувство бывает, когда книга уже завершена и я жду ее публикации. В эти месяцы мой страх принимает весьма разнообразные формы – я начинаю подозревать, что использовал диалог, сочиненный моим собратом по ремеслу, что сюжет заимствован мною из некогда прочитанной и забытой книги, что я просто записал чьи-то чужие слова. А вот самая странная тревога – что, если внутри меня все время живет кто-то другой? В таком состоянии духа я находился вчера, после отправки рукописи своим издателям на Феттер-лейн. Весь роман создавался в этом доме; честно говоря, я не верю, что мог бы написать его где-нибудь еще. Он весь был пропитан здешней атмосферой, и я даже взял на себя дополнительный труд, перенеся в этот район само действие – забастовку медников в 1740 году. На самом же деле эти сцены нищеты и страданий, мятежей и смерти разыгрывались на улицах и в тупиках Верхнего Ламбета; однако я перенес их в Кларкенуэлл, а в качестве декораций взял ныне разрушенные жилые дома рядом с церковью Св. Иакова. По-моему, именно это и допускается в качестве художественной вольности, хотя настоящие художники никогда не бывают свободными.
И вот вчера это наконец случилось. Я сошел в полуподвал старого дома, чтобы выбрать вино к своему одинокому обеду, и тут меня охватил привычный страх. Моя книга уже была написана прежде. Я был уверен в этом. Я не знал, как именуется подобное явление (наверно, этот феномен давно известен врачам), но был убежден, что каким-то образом слово в слово скопировал чужой роман. Даже название было тем же. Не могу передать, какой ужас вызвала во мне эта мысль; из меня точно вынули мою собственную личность, как вынимают сеть из воды, и во мне не осталось ничего своего.
Я немедленно вышел из дома и поехал трамваем на Хай-Холборн; оттуда я пешком добрался до библиотеки на Сент-Джеймс-сквер. У столика с журналами мне встретился Том Элиот, и у меня хватило вежливости поздороваться с ним. Затем я поднялся по лестнице к полкам с художественной литературой и начал поиски, зная, что их исход может стать роковым – роковым, ибо если я найду нужную книгу и мои страхи подтвердятся, жизнь моя как писателя будет кончена. Я перестану доверять своим собственным словам, не смогу больше наивно полагать, что обязан какой бы то ни было находкой своему собственному воображению. Все будет извлекаться из другого источника. И тут я нашел ее. На полке стояла книга с названием, выбранным мной лишь недавно. Ее опубликовали два года назад – на корешке значилось «Лондон, 1922», – и, открыв ее, я увидел те же слова, которые печатал на своей машинке. Это был только что написанный мною роман. «Я – ничто, – вслух сказал я. – Из ничего не выйдет ничего». Я вернулся в дом, который безотчетно считал причиной обрушившегося на меня горя, и равнодушно сел за свой рабочий стол. Но неужели я и теперь пишу то, что давно успел написать кто-то еще? И если так, что же мне делать?
Здесь, на последней строчке второй страницы, рукопись обрывалась. Я перевернул лист и с внезапным испугом вновь увидел знакомый почерк отца. Чистую страницу пересекала крупная надпись: «Его Астральное Тело Вызвано К Жизни». Я убрал бумаги обратно в пакет и тихо отнес их в пустую комнату.
