Сказание о новых кисэн - Ли Хён Су (книги онлайн полностью .TXT) 📗

— Где гуляют твои глаза? — строго спрашивала она, если видела грязные носки. — Посмотри сюда. И после этого ты можешь называть себя кисэн?! И с этими носками ты еще смеешь думать принимать гостей, отвечай?

Кисэны, твердо верившие примете, что если подошвы ног будут биты, то вырастет сила упругости влагалищных губ, не стремились избегать кочерги. И все-таки, когда перед глазами гостей выплывала такая картина, стыд трудно выразить словами. Даже мадам О, не имея возможности возразить и избежать этого, жалея каждую минуту, часто переодевала босоны и ходила, слегка касаясь пола, стараясь их не испачкать. Когда она подходила к комнате, то для экономии времени, глубоко вздохнув, одновременно с открытием двери, раскрывала складной веер и, напевая песню, переступала порог двери. При этом ее лицо было скрыто складным веером даже тогда, когда раздавался возглас «ольсу», барабанщика. Когда она, войдя в комнату, с шумом, изящно складывала веер и, показывая свое красивое улыбающееся лицо, начинала петь, гости, увидев ее, словно заколдованные, попадали под очарование голоса и становились похожими на детей, которые от радости чуть не писались в штаны.

В тот день мужчина, работавший на важном посту в администрации частного учебного фонда, вдыхая со свистом воздух через щели в зубах, делал ей легкомысленные замечания, мешая петь. Когда она, сконфуженная, села за стол, он, продолжая назойливо делать ей замечания, испортил всем присутствующим настроение. Для того чтобы выполнить просьбу ценителя пхансори, она, желая избежать неприятных замечаний, непринужденно запела одну часть из пхансори «Чжокбёгка» [75]. На первый взгляд мужчина выглядел малодушным, однако его нельзя было назвать человеком без слуха. Хотя, судя по тому, как он чувствовал ритм телом, он не был знатоком пхансори, было ясно, что он часто соприкасался с пением. Но странно, хотя ей была неприятна его манера вести себя, например, когда цеплялся к чужим словам, словно желая свить из них веревку, он не был ей противен. Конечно, это не значило, что он ей нравился. Разве певец может хорошо относиться к человеку, у которого кишки выворачивало, когда он слышал пение?

Когда она, переходя в другую комнату, заглянула на минуту к нему, он уже был вдребезги пьян. Пришедшие вместе с ним гости уже ушли, остался лишь ценитель пхансори, который, сидя напротив него, пил корейскую водку сочжу и все время пытался угадать его настроение и подстроиться под него.

— А-а-а-а, пришла? — увидев ее, сказал он заплетающимся голосом. — Почему мадам О, самая выдающаяся кисэн страны, снова пришла сюда? Разве ты не та самая кисэн, о которой, если она будет лежать с простудой, будут говорить не только в кибанах Кунсана, но и в Чжончжу, Кванчжу и даже в Сеуле? Раз такая выдающаяся кисэн, как ты, снова пришла в эту комнату, выходит, я понравился тебе, да? — сказал он пьяным голосом, в котором слышались нотки восхищения, пренебрежения, обиды, стыда, злости…

«У него что, вообще такая манера разговаривать с женщиной? — подумала она и молча посмотрела в его красные глаза. — Или это его способ соблазнения?»

— Давай гулять, пока не кончится эта ночь, вряд ли меня выгонят, — бормотал он пьяным голосом. — Как бы ты ни была хороша, ты — всего лишь кисэн. Если кисэн, доступная, словно цветок у дороги, откажется разделить ложе с гостем, это неправильно. Нет, неправильно.

Это было время, когда ее популярность достигла пика. Даже высокопоставленные чиновники столицы, чтобы увидеть ее, должны были заказывать стол минимум за шесть месяцев. Она была известна как мадам О, которая никому не отказывала, но она не могла принять всех приходящих и желавших ее мужчин. Решение принять или не принять того или иного мужчину принимала Табакне. Она, если можно так сказать, исполняла роль менеджера. Для мадам О, бесконечно мягкой и безотказной, это было очень удобно.

Но тогда она, не известив ее, сразу в знак согласия кивнула головой. Ей показалось, что в ответ он послал тайный знак глазами, говоривший, что он понял ее. Когда она возвращалась, обойдя другие комнаты, в саду одна за другой гасли ртутные лампы. Когда с внешних ворот снимали красные фонари, работница Кимсине, портниха кибана, закончив возиться с одеялами, вышла из той самой комнаты.

— А где гость? — тихо спросила она.

— Он приготовился спать, входите.

Она прислушалась. Внутри комнаты не было никакого намека на присутствие человека.

— Господин, — тихо, с волнением в голосе, позвала она.

Прислонившись к двери комнаты, она постучала в дверь. Кимсине услышала вдали какой-то стук и мельком посмотрела через забор в ее сторону.

— Да-а-а, — раздался в ответ заплетающийся пьяный мужской голос.

Несмотря на это, дверь так и не открылась. Она всю ночь простояла перед комнатой на деревянном полу. В такой позе, не двигаясь, она встретила рассвет. Ей повезло, потому что холод поздней осенней ночи нельзя было сравнить с холодом зимней ночи. Сначала у нее замерз нос и пальцы ног, затем стали скрючиваться пальцы рук. Скрестив руки, она сунула их в рукава и прижала к подмышкам, стало чуть теплее, но с сильно трясущейся спиной справиться было трудно. Хотя она изо всех сил старалась держать ее прямо, та упрямо сгибалась вперед. «Хоть бы звезды взошли, — мелькнуло в голове. — Может быть, дверь все-таки откроется». Ближе к рассвету у нее исчезло ощущение ног. Уже прошло много времени, исчезли мысли, от которых кружилась голова, осталась лишь одна — не упасть на пол. Ночная роса, словно слеза, прилипла мелкими каплями на кончике носа белой резиновой тапочки.

— Ты?!. Это ты?! — она проснулась оттого, что услышала испуганно-удивленный голос мужчины.

Выйдя утром из комнаты, он, оцепенев, испуганно и удивленно смотрел на нее, словно увидел призрак.

— Значит… Здесь… Ты… — бормотал он в растерянности. — Стоя на полу… рядом… Ты не спала всю ночь?

Влажные от росы волосы закрыли ее лоб, тесемка на куртке, развязавшись, бессильно колыхалась на ветру. Бесчисленные трещинки, словно вырезанные острым ножом, покрыли все лицо, губы стали белыми, словно были покрыты инеем. Казалось, что всего за одну ночь она прожила сто лет. Когда он, качаясь, подошел к ней, она бессильно опустилась на пол. На мгновенье ей показалось, что в кромешной темноте появился желтый пучок света, а видневшееся вдали море плавно колебалось, словно занавеска. Сжимало горло, силы покинули ее, возникло ощущение, похожее на позывы по малой нужде. После того, как она упала, словно сухая соломинка, до нее донесся заплетающийся голос извиняющегося мужчины:

— Я не знал, что ты стояла там… Я пьяный… О, ужас… Я… крепко спал… спал без задних ног…

Когда он, бережно приподняв ее с пола, вошел с ней под руку в комнату, она потеряла сознание. Но прежде ей почудилось, что холод и темнота поглотили все вокруг. Есть ли в этом мире что-нибудь страшнее, чем остановившееся время? Ей казалось, что следующий день никогда не наступит.

Благодаря тому ночному событию, которое временами четко всплывало в памяти, она поняла, что время и годы неумолимо приходят и уходят, словно морской прилив и отлив. Она поняла, что прошедшие события не надо вспоминать, потому что радость уменьшается наполовину, а печаль возвращается, словно приливная волна, увеличившись вдвое.

— Говорят, что я болела три дня? — открыв глаза, тихо спросила она мисс Мин, сидевшую рядом.

— Вы что, сейчас гордитесь этим?! — с негодованием и возмущением, с дрожью в голосе, со злобой в глазах ответила она, с таким выражением на лице, словно хотела умереть. — Вы вообще о чем думали, когда так поступали?

Мадам О уже пожалела, что затеяла этот бесполезный разговор, потому что это была не та кроткая мисс Мин, которая когда-то дотошно допрашивала, как можно стать знаменитой кисэн. Перед ней была холодная, расчетливая известная кисэн, которая пыталась сейчас больно царапнуть словами, выставив когти, словно разъяренная кошка.

— Потому что я ему обещала, — тихо оправдывалась мадам О, — ведь он был моим гостем.