Один момент, одно утро - Райнер Сара (версия книг .txt) 📗

Через несколько минут начинается служба.

Вперед выходит викарий и произносит приветственные слова. Он читает «Господь мой пастырь», как и просила Карен, а потом произносит несколько молитв. Слышится шорох бумаги, когда прихожане достают тексты, а потом почти единогласно звучит «аминь!».

Карен держится. Она глотает слезы, все кажется чрезмерным, и все же ей хочется прочувствовать это, каждую драгоценную минуту, не плача. Она также помнит, что рядом Молли и Люк, и не хочет, чтобы они нарушали порядок, хотя пока что они ведут себя на удивление хорошо.

Викарий кивает ей. Наступает ее момент.

Карен встает и поднимается на кафедру. Слышно, как стучат ее каблуки по каменным плитам, и дети смотрят на нее широко раскрытыми глазами.

В руках у нее два сложенных вчетверо листа формата А4. Он разворачивает их и наклоняется к микрофону.

– Сначала я ничего не хотела говорить, – признается Карен.

Ее голос разносится под высокими сводами, и это ее смущает. Она немножко пятится назад, стараясь, чтобы ее голос звучал потише.

– А потом подумала, что нельзя так, что, может быть, буду жалеть об этом всю мою оставшуюся жизнь.

Она видит ряды знакомых лиц, все на нее смотрят. На каждом лице явно выражаются чувства беспокойства и ожидания, люди хотят, чтобы она пояснила, что хочет сказать. Она видит усталость, замешательство, десятки вопросов «почему?». Но больше всего она видит скорбь по человеку, которого и они потеряли. Она никогда не встречалась раньше с таким горем. Это душит ее, несколько секунд она не может говорить. Но нужно. Она должна. Карен глотает слезы.

– И вот я подумала, что расскажу вам, чтo я любила в Саймоне. И начала составлять список. – Она смотрит на лист и читает: – Его густые блестящие волосы. – Она улыбается и смотрит на Алана. – Знаю, это смешно, что я поместила это в самое начало, но это первое, что мне вспомнилось. Для тех из вас, кто не знал: Саймон очень гордился своими волосами.

Алан проводит рукой по лысеющей голове; его жена кладет голову ему на плечо и пожимает руку.

– Список продолжается. Его смех. Его чувство юмора. Его отцовские способности… Потом я подумала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой; это не объясняет всего, кем Саймон был. Вы ведь не хотите слушать только перечень его лучших качеств, верно? Он состоял не только из них. Он не был совершенен. Совсем нет.

Она слышит смешки.

– И тогда я стала записывать его недостатки и, пока писала, поняла, что их-то я и любила в Саймоне больше всего, даже, может быть, больше, чем достоинства. Его недостатки и делали его тем, кем он был. Мой муж добрый, щедрый, смешной, общительный, восхитительный человек, – она кашляет и добавляет: – Был. – Потом берет второй лист.

– Вот. Я любила, что он всегда и всюду опаздывал. Не совсем опаздывал, а чуть-чуть, но всегда. Но он действительно клял себя за это, постоянно ругал себя, хотя в действительности умел ценить. То есть да, он часто опаздывал минут на десять, а то и на двадцать, но редко больше, не то что некоторые, которые заставляют вас ждать часами или отменяют встречу в последнюю минуту. Нет, на него можно было положиться, ты всегда знал, что он придет – он просто всегда заканчивал работу на несколько минут позже остальных. Поэтому, пожив с ним, я вскоре научилась делать поправку: добавлять четверть часа к назначенному времени. Видит Бог, он не догадывался сделать это сам и просто говорил, что на несколько минут опоздает, но – что ж, – она пожимает плечами, – не догадывался…

Молли и Люк улыбаются и согласно кивают.

– Еще одно, – продолжает она без остановки. – Он баловал детей.

Карен видит, что ее мать сияет.

– Когда дело касалось Молли и Люка, он превращался в пластилин, они делали с ним, что хотели. Он не устанавливал границ. Он давал им добавку, когда я хотела оставить еду на следующий день, он разрешал им уходить из-за стола, когда я хотела научить их доедать все, а когда шел с ними в магазин, то возвращался с кучей вещей, которые они уговорили его купить. Из-за этого наш дом уже не вмещает всякой всячины. И, признаю, это выводило меня из себя. Я представлялась большим злым волком, который требовал дисциплины. Я редко покупала детям подарки просто так, потому что Саймон делал это слишком часто. Но потом я поняла, как мне повезло. Родители не бывают совершенны, и к недостаткам Саймона можно причислить то, что он позволял Молли и Люку очень многое, потому что любил их. А разве не лучше, когда отец слишком любит детей, чем когда любит их недостаточно? Они абсолютно обожали его. – Карен смотрит на Молли и Люка и снова задумывается: поняли они хоть что-то из сказанного ею?

Они смотрят на нее снизу вверх, широко раскрыв глаза. Карен удивлена, она думала, что они будут отвлекаться. Но они ведут себя не так, как обычно в церкви. Филлис наклоняется, чтобы по очереди обнять детей.

– И это подводит меня к следующему недостатку Саймона. Он слишком усердно работал, по крайней мере, усерднее, чем следовало, и это не шло ему на пользу. Скажем честно: эти ежедневные поездки, стресс, часы, проведенные в поезде, не улучшали его здоровье. Но он любил свою работу. – Теперь она смотрит на его коллег и высматривает их группку в задних рядах. – Он никогда не был так счастлив, как когда планировал какой-нибудь новый ландшафтный дизайн. Во всех подробностях, учитывая малейшие возможности для растений. Хотя не это составляло его работу – главное, он любил людей, с которыми работал; он сам часто говорил об этом. Он даже – какой подхалим! – любил Чарльза, своего начальника. – Карен смеется и кивает в сторону Чарльза, который немного смущен. – Это правда, что он подумывал сменить работу, чтобы проводить больше времени с нами, и чтобы не приходилось каждый день ездить в город – может быть, вы этого не знали. Но, как бы то ни было, он планировал продолжать то же дело, открыв собственную практику, – он был полностью, на сто процентов предан своей профессии. Работать с такой отдачей было его выбором, никто его не заставлял так поступать. Он был просто очень добросовестным и хотел сделать все как можно лучше и сделать все самое лучшее для нас, его семьи.

Она снова бросает взгляд на детей. Теперь Молли ушла в собственный мир и беспорядочно болтает ногами в абстрактном ритме. Но Люк по-прежнему недоуменно смотрит на мать, словно пытаясь понять, что она говорит, и, кажется, что-то понимает. Он держит на руке Синего крокодила, как будто игрушка тоже слушает.

– Боже! – Карен смотрит в бумаги. – Всего лишь третий недостаток. Я постараюсь побыстрее. Его вес – это, конечно, тоже не достоинство. По сути, за здоровьем он не следил, как мог бы. Что ж… он определенно расплатился за это. – Она закусывает губу, чтобы снова сдержать слезы. – Но опять же, были недостатки, которые я любила: для начала, его аппетит – как он любил поесть, как наслаждался едой. И мне нравились его габариты, мне было так уютно с ним…

Она задерживает дыхание, чтобы не сорвался голос.

– Что еще? Гм, да, его неопрятность. Он был не очень опрятным, мой Саймон – сколько сил мне стоило убирать за ним. Я не переставала удивляться этому, учитывая его аккуратные архитектурные чертежи. – Она горестно улыбается и переходит к его литературным вкусам. – Иногда они были ужасные. Его слабостью были бестселлеры. Он проглатывал их в поезде, по одному, а то и по два в неделю. Например, ту ужасную книгу про код да Винчи [26]. Вы знаете ее – она вышла несколько лет назад. Извините, если кому-то она понравилась. Хотя вы, наверное, оказались в хорошей компании, потому что Саймон абсолютно бредил ею и, к моему смущению, рекомендовал ее всем подряд. Например, Анне. Она копирайтер, если вы не знали. – Карен улыбается подруге, которая качает головой при воспоминании об этом.

– Она не была так уж плоха, – бормочет Анна.

– Ты сама сказала, что это хлам! – говорит Карен, и в церковном пространстве слышится смех. – Думаю, так и есть. Я тут записала кое-что еще, вы можете посмотреть потом, если захотите, когда мы придем домой. Спасибо, викарий. – Она спускается с кафедры и возвращается на скамью, не забыв взять с собой сложенные листы, до конца соблюдая аккуратность.