Семья Усамы бен Ладена - бен Ладен Наджва (библиотека книг .TXT) 📗
Твой дедушка пристально смотрел мне прямо в глаза. Я опустил взгляд — не смел посмотреть ему в лицо, боясь проявить неуважение. Приковав взгляд к полу, слышал, как он в очередной раз спрашивает, зачем я пришел. Ему пришлось повторить вопрос трижды, прежде чем я обрел дар речи. Ответив наконец, я удивился тому, как твердо прозвучал мой голос: «Я хочу машину, отец».
Он продолжал задавать мне тот же вопрос, а я отвечал на него как и в первый раз. Наконец твой дедушка спросил меня: «Усама, зачем тебе машина?» Я ответил: «Мне нужна машина, чтобы ездить в школу». Он спросил: «Почему ты считаешь, что заслуживаешь машины?» Я ответил: «Я люблю машины. И буду хорошим водителем». — «А хорошо ли ты учишься?» — спросил он. Я ответил: «Да». Тогда он спросил: «Ты послушный мальчик?» — «Очень послушный», — ответил я.
Он помолчал несколько секунд, принимая решение. Я стоял очень тихо, затаив дыхание.
Наконец он нарушил тишину: «Я не дам тебе машину. Я дам тебе велосипед».
Мечты мои разлетелись вдребезги, но я знал, что меня накажут, если посмею перечить его решению.
Твой дедушка снова устремил взгляд на документы, лежавшие на столе. Я поблагодарил его и ушел. Он не сказал ни слова на прощание. Я тоже. Думаю, тогда я в последний раз видел твоего дедушку, но тогда, конечно, не знал, что это наша последняя встреча. Только Богу известно наше будущее, только Он знал, что через год моего отца не станет.
На сердце у меня была такая тяжесть, что я не мог говорить. Мухаммед Аттас был добрейшим отчимом и по дороге домой прилагал все усилия, чтобы меня развеселить. Он напоминал, что скоро я получу новый велосипед, и наделся, что эта мысль меня хоть немного приободрит.
Мне действительно прислали красный велосипед, но он не зажег радости в моем сердце. Я покатался на нем пару раз, а потом отдал одному их младших братьев. А несколько недель спустя меня ожидало одно из самых сильных потрясений в жизни. Новенькая, блестящая машина прикатила к нашему дому в Джидде! Моя машина!
Это был один из счастливейших дней в моей жизни. И хотя мама и Мухаммед Аттас не позволяли мне водить ее самостоятельно еще несколько лет, наш шофер или сам Мухаммед возили меня в ней на прогулки, и я был страшно этому рад…
А через год твой дедушка погиб — мне тогда исполнилось десять, — так что мне не представилось случая второй раз встретиться с ним один на один.
Услышав рассказы отца о детстве, я пожалел его и в то же время был озадачен. Если спустя столько лет он хорошо помнит боль, которую испытывал, когда отец бил его или не обращал на него внимания, то почему же он с такой легкостью, даже охотой, избивал собственных сыновей и лишал их своей любви и ласки?! У меня не хватило духу задать этот вопрос, но теперь я жалею, что в свое время струсил.
Хотя жизнь в Тора-Бора и давала мне возможность проводить много времени рядом с моим прежде неуловимым отцом, условия здесь были поистине нечеловеческими. Мы постоянно сталкивались с серьезными трудностями. Если кто-то из нас заболевал, не приходилось рассчитывать на медицинскую помощь — мы были слишком далеко от обжитых мест. И так уж случилось по воле судьбы, что однажды утром я почувствовал сильный жар. Уверенный, что подхватил простуду, решил поспать подольше, но сон не принес выздоровления. Я все время ворочался и скоро почувствовал, что мне становится хуже: голова раскалывалась, и все тело ныло. Больше всего мне хотелось, чтобы рядом была мама. Она всегда успокаивала своих детей, когда они болели, подбадривала ласковыми словами и готовила им горячий суп. Но мать была в тысячах миль отсюда и не знала: ее сын Омар так болен, что не в силах даже позвать на помощь.
Когда мне стало совсем нехорошо, люди отца забили тревогу и вызвали одного из наших шоферов — мужчину по имени Шир. Увидев мое скорчившееся от страданий тело, Шир решил действовать. Он закричал, что отвезет меня в Джелалабад.
Не помню, где находился в то утро мой отец, но насколько я его знаю, скорее всего, гулял в горах. Никто не любит долгие походы по крутым склонам больше, чем отец.
Так что меня без ведома отца посадили в машину и повезли в Джелалабад. Дорога причиняла мне жуткие мучения — я редко чувствовал себя более несчастным. Жар усилился, и меня начало тошнить. Я извивался и ворочался. Бедняга Шир очень быстро гнал по узкой петляющей дороге. И я удивляюсь, как мы не слетели в пропасть. В рекордные сроки мы примчались в больницу Джелалабада, где какой-то студент, едва научившийся брать анализ крови, опробовал на мне свои скромные познания в медицине. В конце концов мне поставили следующий диагноз: брюшной тиф и малярия. Врач предупредил сопровождавших меня мужчин, что я могу умереть.
Мне назначили какие-то уколы и медикаменты. Люди отца не захотели оставить меня в больнице без присмотра — было решено отвезти меня в старый дворец. Я удивился, когда мне сказали, что во дворце для меня нет места — к тому времени ветераны отца из Пакистана, Йемена и других стран наводнили Афганистан и привезли с собой жен и детей. Старый дворец отдали женщинам. В силу наших строгих традиций мужчинам вход во дворец теперь был закрыт. Так что меня оставили бороться с двумя тяжелейшими недугами в саду под деревом, на тонком матрасе.
И я пролежал там три дня, часто теряя сознание. На моей стороне была молодость, и я медленно поправлялся, хоть и сильно ослаб после болезни. Еще до моего полного выздоровления отец приказал, чтобы меня привезли назад в Тора-Бора. Оказавшись там, я с трудом дополз до ближайшей подстилки и рухнул. В тот же день болезнь вернулась с новой силой. И вскоре пришлось повторить бешеную гонку до больницы Джелалабада.
Я совсем не помню вторую поездку вниз по склонам гор. Но помню, что в больнице меня опять принял тот юный врач. Он был невысоким и худеньким, с жидкой бородкой. Поскольку я совсем ослаб, он позвал более опытного врача проконсультироваться. Но тот лишь назначил мне еще какие-то лекарства. И снова я оказался под тем же деревом возле старого дворца.
Думаю, всех удивило, что я не окончил там свои дни и не был похоронен в песках Афганистана, завернутый в саван…
Отдельного упоминания заслуживает здоровье отца. Я слышал много глупых предположений о том, что отец страдал от серьезной болезни почек; высказывались даже утверждения, будто его почки были в таком плохом состоянии, что пришлось привезти на спине мула аппарат для диализа. Все эти измышления далеки от истины. Единственное объяснение глупым слухам об отце — тот факт, что, как и многие его родственники из семьи бен Ладен, он страдал от камней в почках. Эти камни причиняли ему жуткую боль, пока наконец не вышли, но почки его при этом были сильными и работали нормально.
Хотя русские применяли против отца и его солдат отравляющие газы, оставшимися надолго последствиями были только редкие приступы кашля. Потом он заболел малярией в Судане, и, как у многих жертв малярии, у него случались рецидивы, но он всегда быстро выздоравливал. В целом отец был физически вполне здоров и мог без труда посостязаться в быстроте и выносливости с сильными мужчинами вдвое моложе его.
Когда мы жили в Тора-Бора, отец решил, что без труда сможет пройти по горам до границы Пакистана. К моему ужасу, он решил взять меня с собой, заявив:
— Омар, мы не знаем, когда может разразиться война. Нам нужно изучить все проходы в горах на тот случай, если придется бежать.
Он не успокаивался, не исследовав каждый поворот и каждую тропку. Отец настойчиво твердил:
— Надо запомнить каждый камень. Нет ничего важнее, чем знать секретный путь к отступлению.
Он мог без предупреждения разбудить меня в любое время дня и ночи и сказать, что мы отправляемся на территорию Пакистана. И хотя граница была не так уж далеко, наш маршрут все время менялся, а время похода отец никогда не ограничивал. Мы могли шагать по семь часов без передышки, а однажды весь путь занял у нас четырнадцать часов. Как-то раз я шел впереди и исследовал новые участки, поднявшись чуть выше тропки, по которой двигался отец. Плохо зная рельеф этой местности, я оступился и покатился по жесткой земле, чуть не свалившись вниз с уступа. Отец, как всегда, сохранял спокойствие, наблюдая за моими судорожными попытками уцепиться за склон. Он терпеливо ждал, пока я не вскарабкался наверх и не вернулся на ту же тропинку. А потом спокойно зашагал дальше. Когда я спросил его, что бы он стал делать, разбейся я насмерть, он невозмутимо ответил:
