Историческая личность - Брэдбери Малькольм Стэнли (читать книги TXT) 📗
– Ну, они очевидны, – говорит Флора, всовывая пальцы ног в легкую паутину колготок. – Она классический женский тип; хорошие отношения с отцом, ожидание мужского доминирования и попытка прямой экстраполяции на Генри, у которого, предположительно, был сверхдоминирующий отец и слабая мамочка, так что ему требовалась суррогатная мать. То есть оба искали отца или мать, а не мужа и жену.
– Многие браки строятся на этом, – говорит Говард, надевая носок.
– Прекрасно, – говорит Флора. – Мой бюстгальтер. До тех пор, пока кто-то не начинает взрослеть.
– А Майра взрослеет? – спрашивает Говард, натягивая другой носок.
– Да нет, сомневаюсь, – говорит Флора, застегивая бюстгальтер на спине. – Она все еще забывает выставлять молочные бутылки. Ну а Генри, в Генри можно разобраться, прочитав его книгу. Воззвание к телевидению взять на себя родительский авторитет целиком, так чтобы Генри не пришлось прибегать к собственному. Глупая книга, даже твои и то лучше.
– Благодарю тебя, – говорит Говард, натягивает джинсы и застегивает их.
– На здоровье, – говорит Флора, всовывая руки в белую блузку. – Все одно к одному. Инертный, компромиссный, ни на что не претендующий брак. У них нет детей. Вероятно, сексуально они в анабиозе. В отличие от большинства их коллег они не ищут секса на стороне. Но они оглядываются вокруг и нервничают.
– Генри обходится без секса на стороне, – говорит Говард, облекаясь в великолепие своего элегантного кожаного пиджака.
– Ну а Майра? – спрашивает Флора, ныряя в черную юбку и подхватывая ее у талии.
– Один раз было, – говорит Говард, всовывая ноги в свои туфли, – то есть один-единственный раз.
– Понимаю, – говорит Флора, всовывая ноги в свои туфли. – Я повесила для тебя полотенце за дверью ванной, если захочешь умыться.
Говард покидает освещенную спальню и проходит через темную длинную гостиную в ее ванную. Это аккуратное помещеньице без затей. На полке над раковиной – единственный флакончик духов, зубная щетка и тюбик с фтористой зубной пастой. Говард моет руки и лицо, глядя в зеркало на свое подувядшее, вопросительное, довольное лицо. Он протягивает руку за полотенцем у двери и видит на соседнем крючке неожиданный предмет, черное шелковое неглиже, новый взгляд на Флору. Стук в дверь, и входит Флора.
– Ты не против? – говорит она, садясь на край ванны, уже вполне одетая. Ее социальная личность восстановлена, ее великолепные тайны сокрыты.
– Ты не сказал мне, с кем у Майры был ее мимолетный разок.
– Догадайся, – говорит Говард, вытирая лицо полотенцем.
– Ну, конечно, – говорит Флора, – если Майра за все свое существование умудрилась обойтись одним маленьким внебрачным приключением, одной крохотной неверностью, конечно, это могло быть только с тобой. За такого рода услуги следовало бы награждать медалью.
Говард смеется и чмокает Флору в щеку; он говорит:
– У нее нет твоего стиля, Флора.
– Конечно, нет, – говорит Флора, – мне нечего опасаться. Майра могла бы обладать всем, но ты бы не заметил.
– Правда то, что всю свою энергию она вложила не в само событие, а в уборку, чтобы восстановить полный порядок.
– Ну-ну, – говорит Флора, – теперь мы знаем, почему она пришла поговорить с тобой. Ей бы хотелось в следующий раз устроить все получше.
– О Господи, – говорит Говард.
– Ну, она придет снова, – говорит Флора, – когда Генри чуть поправится. И конечно, ты должен оказать ей всю помощь, какая в твоих силах, всю помощь, в какой она нуждается. Вот видишь, как все на тебя рассчитывают.
– Ты думаешь, она хочет оставить Генри из-за меня? – спрашивает Говард.
– Конечно, она хочет его оставить, – говорит Флора, – вы не отправляетесь повидать Кэрков, если намерены остаться вместе. Это равносильно тому, чтобы обратиться в Планирование семьи за советом, как оставаться в безбрачии. И разумеется, совершенно очевидно, что разъезд имеет для нее свои преимущества, на что ты обязан ей указать. Я не сомневаюсь, что поведение Генри действует на нее самым разрушительным образом. И ты должен выглядеть заманчивой альтернативой.
Говард вешает полотенце на крючок; он говорит:
– Флора, ты меня пугаешь.
Флора, примостившись на краю ванны, смеется.
– Ах, Говард, – говорит она, – никак грехи твои находят тебя?
– Вряд ли это повод для восторгов, – говорит Говард.
– Ну ладно, – говорит Флора. – Если хочешь знать мое честное мнение, то она поиграет с этой мыслью, и погоняется за тобой, и попьет твое виски, но в конце концов убедится, что все-таки не может оставить Генри.
– Ты думаешь, он ей дорог? – спрашивает Говард.
– Не очень, – говорит Флора, вставая с ванны, – но она вложила в этот злополучный брак не меньше, чем он.
– Да, вот об этом я не подумал, – говорит Говард.
– Это очевидно, – говорит Флора, – через минуту тебе придется уйти. Пойдем, выпьем по-быстрому, прежде чем я тебя выдворю. Тебе это требуется, если судить по твоему виду.
Гостиная Флоры – длинная и темная с белым индийским ковром и кое-где рассеянными предметами мебели. Она ходит там в своей белой блузке и черной юбке, включая настольные лампы и плафоны. Их свет выявляет прямые линии простой современной мебели и текстуру некрашеных тканей. Комната Флоры это комната форм и красок, а не вещей, хотя кое-какие тщательно выбранные вещи и выделяются среди остальных: голубое аалтовское кресло у книжного шкафа, эстамп Хокни на стене, эпштейновский бюст на тиковом кофейном столике. Кухонька, сконструированная из промасленной древесины, выходит прямо в гостиную в дальнем ее конце; Флоре виден оттуда Говард, пока она открывает стенные шкафчики.
– У меня не слишком большой запас напитков, – говорит она. – Я бываю тут слишком редко, чтобы обзавестись погребом. Так что ты предпочтешь? Есть виски, и джин, и… виски.
– Я выпью виски, – говорит Говард, стоя в комнате.
– «Тичерз» или «Тичерз»? – спрашивает Флора.
– Да, пожалуйста, – говорит Говард.
Флора стоит в кухоньке и наливает виски из бутылки в две кубические массивные шведские стопки. Плафон светит с потолка прямо на нее; она великолепна, внушительна. Она возвращается и отдает одну стопку Говарду.
– Ладно, – говорит она, – присядь на минутку.
Говард садится в луковицу аалтовского кресла; Флора в своей черноте и белизне садится на простой серый современный диван с прямой спинкой.
– Ну, за тебя, Говард, – говорит она, – и за твою работу в мире.
– Пьем, – говорит Говард.
– Знаешь, я часто думаю, что в таких, как мы, есть что-то благородное, – говорит Флора, – встречаться вот так и столько нашего внимания и заботливости отдавать судьбам других, когда мы могли бы сосредоточиться на нашем собственном удовольствии.
– Да, – говорит Говард, – это по-особому альтруистичное занятие.
– Конечно, есть некоторое удовольствие в том, что мы делаем для них, – говорит Флора, – ведь иначе мы не хотели бы удержать наши жертвы только для себя.
– А мы хотим? – спрашивает Говард.
– Ну, тебе же не хотелось рассказать мне про визит Майры к тебе вчера вечером.
– Святость исповедальни, неразглашение врачебной тайны, это сугубо личное, – говорит Говард.
– Но ты же не веришь в личное, – говорит Флора, – и разгласишь все, что найдешь нужным. Нет, ты хотел оставить их для себя.
– Я хотел тебя, Флора, – говорит Говард.
– А потому помалкивал, чтобы я пригласила тебя в постель?
– Именно, – говорит Говард.
– И зря, – говорит Флора, – я бы все равно тебя пригласила.
– Правда? – спрашивает Говард. – Почему?
– По ужасной причине, – говорит Флора, – видишь ли, мне это с тобой нравится.
– Ничего приятнее ты ни разу мне не говорила, – говорит Говард.
– И никому другому, – говорит Флора.
– Значит, ты меня снова пригласишь. Флора сидит на диване и смотрит на Говарда.
– Нет, не знаю, – говорит Флора.
– Но ты должна, – говорит Говард.
– Я призналась, что хотела бы, – говорит Флора, – но долг зовет.
