Купальская ночь - Вернер Елена (читать книги txt) 📗
– Нет, Нина, я не согласна. Ты же не думаешь, что у нас читатели идиоты? Что это за новый взгляд такой на мир? Быдло, придурки, дремучие, «пипл хавает» и прочее?.. А я так говорю, потому что мы скатываемся с тобой сейчас в желтуху, понимаешь?.. Нет, я знаю, что это будут читать, я более чем уверена, что будут. Именно в этом и суть…. Подожди, послушай… Послушай меня… Если. Если мы, уважаемый журнал, будем опускаться до такого уровня… Нин, мы с тобой пресса, четвертая власть! Мы формируем взгляд на мир у других людей.
Трубка взвизгнула, и Катерина страдальчески поморщилась. Дождалась, когда во встречном потоке слов образовалась пауза:
– Нина! Ты помнишь «Маленького принца»?… Нет, не принца Гарри, а Экзюпери. Мы в ответе за тех… Ты чувствуешь вообще свою ответственность?.. А я так спрашиваю, потому что я чувствую, вот почему! Если человек слышит со всех сторон, что груша – это дерьмо, то в итоге груша станет дерьмом, вот почему. … Да, я вижу людей вокруг себя. Ты удивишься, я сейчас вообще в деревне. И я вижу их. Да никакое не быдло! Добрые люди, уставшие от чернухи и грязи по телеку и в газетах. Единственный их минус – мнение складывают из того, что видят и читают. А тут уже мы с тобой виноваты, и такие как мы! Так что советую и тебе приехать, посмотреть. Приглашаю!
Погруженная в дискуссию, Катерина не сразу заметила, что Митя куда-то запропастился. Только что он был рядом, прыгал в десятке шагов впереди, а теперь вдруг исчез.
– Митя! – позвала она, прижав телефон к груди, чтобы заглушить голос. – Ты где?
Никто не отозвался. Почувствовав неладное, она пообещала главреду перезвонить, и стала оглядываться. Она готова была вступить на уходящую вниз тропинку, от улицы за фабрику. Ей показалось, что мальчик убежал именно туда.
– Митя, а ну вернись!
И поскольку он снова не отозвался, Катерина сбежала по крутой дорожке, засыпанной битым стеклом и мусором, и оказалась на задах фабрики.
Джунгли тут разрослись и стали непролазными, хотя тропинка вилась сквозь них все так же уверенно. Видимо, пляж на Ханском остался прежним, раз через заросли до сих пор ходили люди. Катерина с тревогой вглядывалась в кусты, затянутые хмелем и вьюнком.
– Рррр! – выскочил откуда-то Митя. Она разыграла испуг, чтобы сделать ему приятное.
– Пойдем, пойдем что покажу! – потащил он ее за руку. Она уговаривала его вернуться. Тогда он вырвался вперед и снова исчез за изгибом тропинки. Катерина прибавила шагу, чтобы не потерять его, и тут же – не увидела, скорее, почувствовала, что оказалась рядом с фабричной стеной. Она не ожидала, что тропинка такая короткая, в юности ей казалось, что это очень далеко. Рядом приплясывал от нетерпения Митя, тыкая пальцем в кирпичную кладку, и вместо того, чтобы взглянуть, куда он указывает, она дернулась и отвела глаза быстрее, чем осознала это.
– Смотри! Мам, смотри!
– Нет, нет! – Катерина замахала руками, отворачиваясь и замечая повсюду окурки, смятые пачки сигарет, пивные банки. Тут явно любили собираться подростки, и с их легкой руки задворки фабрики превращались в помойку. – Митя, пойдем!
– Да смотри же, тут лошадка нарисована…
Катерина недоверчиво покосилась на мальчика, потом на фабричную стену. За последние годы она вся покрылась надписями, рисунками, среди которых и правда улыбалась абсолютно мультяшная лошадка. Катерина даже не осознала, что глаза ее с жуткой надеждой шарят по кирпичной кладке. Наконец, она нашла то самое место.
«Пряслень сосет, Падюковка рулит!» – гласила синяя надпись, из-под которой даже не просачивались белые буквы, некогда там сиявшие. Да и были ли они там вообще?
Катерина усмехнулась, мысленно возвращаясь к только что оборвавшемуся телефонному спору. Глядя на эту стену стихийного творчества, Нине было бы чем доказать правоту невысокого мнения о своем народе. Еще одна черта, нелюбовь окраин к центру – во всем, взять ли Москву и Россию, взять ли каждый район с его райцентром. Может, дело в извечной зависти, ставшей национальным признаком наряду с хлебосольством и раздолбайством? «Пусть лучше у меня корова сдохнет, чем у соседа будет две» – недаром же это придумал острый на язык русский народ.
Но были и другие надписи, более робкие. Сердечки, любовные уравнения, признания. Их Катерина постаралась не заметить.
А вечером она оказалась в гостях у Дубко. Сыновья Ольги вернулись обратно в Курск, и той стало так грустно после их отъезда, что она позвала Катерину и достала бутылку малиновой наливки:
– По рецепту Алены.
– Да, я помню, – улыбнулась Катерина, глядя, как алая жидкость вязко наполняет стопочку из мутного хрусталя. – Фамильный рецепт. Это на западе передают по наследству дома, картины, украшения. У нас все казенное, только алкоголь свой.
– Раньше, конечно, делали на самогонке, а я все-таки водку беру. Надо же государству помогать! – фыркнула Оля. – А то у меня все продукты: что выросло, то и съела.
Они болтали, как старые подруги, и временами Катерина замечала, что Ольга обращается к ней, как обращалась бы к Алене. Давно похороненная, Алена все равно присутствовала за столом, третьей. Катерина смотрела на энергичную, стройную Олю и представляла себе мать, такой, какой она была бы теперь. Наверное, тоже ничуть не изменившаяся. Трудно было даже допустить мысль, что Алена могла бы распустить себя, как Нелидова, например. Нет-нет, Алена Ветлигина ведь всегда была безупречной…
Когда наливки было выпито достаточно, разговор свернул на Катеринин развод с Петром. Типичные женские беседы. Сначала Катерина хорохорилась, но потом все-таки призналась:
– Ты думаешь, я не старалась? Как умела! Мы ведь даже не ссорились. Если меня раздражало, как он чистит картошку, роняя ошметки в раковину – я делала глубокий вдох и считала до десяти. И когда он ногами залезал в дырку пододеяльника. Я все время контролировала себя. Чтобы быть образцовой!
– А не надо было… – Ольга задумалась, подперев рукой голову. – Ты так похожа на Алену.
Катерина заулыбалась:
– Спасибо.
– Это не комплимент. Ты очень на нее похожа. Она всю жизнь так прожила, застегнутая на все пуговицы, держащая себя в узде. Не позволяя себе расслабиться и быть хоть в чем-то неидеальной. Быть человеком. И в итоге…
Ольга горестно махнула рукой, не договорив.
Катерина не поняла точно, что имела в виду Оля под этим «в итоге».
– Так странно. Я лет с тринадцати считаю себя взрослой, – призналась Катерина. – Но с тех пор не проходит ни месяца, чтобы я ни узнала еще какой-нибудь правды о жизни. Сколько лет надо прожить, чтобы все это понять? Почему мы учим математику, литературу… А самое главное не учим? С каждым годом ад внутри меня все больше, Оль, и огонь под жаровнями горит в нем все сильнее. И я не знаю, что с этим делать. Просто не знаю…
Ольга сочувственно смотрела на Катю, зная, что ей ничем не помочь:
– У каждого из нас собственный ад. Персональная пыточная. И у Алены была. И у меня. Все люди знают об этом, просто кто-то предпочитает не задумываться. Знаешь, вот я сужу по своим знакомым здесь. Чего им хочется. Знаешь? Им хочется мира в душе, но как его достичь, никто не знает и даже подумать об этом не желает. Они это даже не формулируют! И еще большинству просто хочется, чтобы им завидовали. Я не могу этого понять, но вижу каждый день. Они сами завидуют тому, у кого ремонт лучше, машина поновее, дети в Москве работают. И делают все, чтобы был кто-то, кто позавидует им. Это словно оправдывает их существование. Уж не понятно, откуда это взялось, но есть…
Она покачала головой, размышляя.
– А, хотя, наверное, это вообще в нашем характере. «На людей посмотреть и себя показать» – вот оно, кредо. Самому позавидовать и перед другими выставиться, чтоб завидовали. Потому что материальное – это то, что людям подвластно. Нет у тебя пристройки из пеноблока – а ты заработай и сложи за лето, и будет тебе и пристройка, и счастье. Мы хотим, чтобы в душе был мир, но не знаем, как это. Поэтому и забиваем жизнь всяким хламьем, пристройками, сараями, новым пылесосом…
