Алиса в Стране Советов - Алексеев Юрий Александрович (первая книга TXT) 📗
— Что понял?
— Вам всё позволено, разрешено… Вы не советский человек, Джуванешева! — с придирчивым пафосом произнёс доктор.
— Да? — вспыхнула Джу Ван. — А вы… вы попупс, которого можно бы и не придумывать. И так вон сидим на кухне, как мышка за веником. Маленькие — дальше некуда!
И это подруга дней суровых! Такого ехидства, такой способности уклониться от научных воззрений доктор за жёнушкой не знавал. И всё, что раньше расплывчато подозревалось, теперь отчётливо очертилось. В сгущённых красках доктору вспомнились и внеурочные ночные задержки Джу Ван, и банкеты солидарности, представительство на которых дежурной по этажу — сомнительно, и бумажник какого-то съехавшего (куда и зачем?) перуанца, подобранный почему-то в сауне, и феерические рождественские подарки жене от, ой ли, зарегистрированной фирмы «Квазиперфекто»… «Сони», сервиз «Сакура», пуфик «Микадо», — за какие заслуги, спрашивается? И неизведанные пути отмщения всколыхнула душу отчаявшегося Кимоно Петровича:
«Нет, я не попупс какой-нибудь!» — неумно оскорбил он своё же открытие и не своим голосом проскрежетал:
— Я разобью… искрошу всю эту икебану, а вас, блудницу дежурную («блудницу» мы немного смягчили), посажу на обломки голой жо…
— Вы не соскучились там, Кимоно Петрович? — неуместно перебил речь доктора зычный голос Кожина-Морозова. — Или мельница отказала? Где вы там — ау!?
«Ау» частично вернуло забывшегося Кимоно Петровича на землю. Но в комнату он вернулся рассерженным и без кофе.
— Вы чем-то расстроены, доктор? — зорко осведомился Лощёный. — Сейчас не время, вам надо сосредоточиться на задании.
— Государственной важности, — добавил Кожин-Морозов. — И позовите жену, нам надо сервиз и кое-что ещё оценить из бьющегося…
«Подслушали-таки! — озлобленно догадался доктор. — Да что же я, и посуде своей не хозяин!?» — и сказал выспренно:
— Я бить сервиз, может, и не намерен сразу. Зачем предугадывать личную жизнь?
— В данном случае жизнь несущественна, — строго отмёл претензии доктора Кожин-Морозов. — А вот предусмотреть поведение «оппонента» — наша обязанность.
— Не сомневайтесь, доктор, мы работаем чисто, — протромбонил как-то глумливо Лощёный. — Но в перипетиях задержания может завязаться борьба.
— И сопротивление, взбрыки вину подтверждают, усиливают, — многозначительно, не без радости дополнил Кожин-Морозов и бумаженцию доктору подал: — Мы подготовили кое-что в новых ценах. Обсудите, если надо, с женой.
Замороченный доктор бумажку машинально принял и заскользил по списку выпученными глазами:
Сервиз столовый — 12 персон…
Часы напольные…
Дверь балконная — двойное стекло…
— Джу-ва-ва-ва! — ослабшим голосом, позабыв вражду, позвал неверную Кимоно Петрович и в тоне мольбы справился у гостей: — А… а может, с автором лучше в парадном встретиться?
— Не лучше, — отрезал Кожин-Морозов. — Там нет напольных часов. Всё учтено и расписано, доктор! И время, и место, и совершенная внезапность захвата.
— Ну да, ну да, то есть остается надежда, что всё обойдется без боя? — из остатних сил испросил Кимоно Петрович, передавая погромный список подоспевшей жене.
— Нет, не обойдётся, — отказал в утешении Кожин-Морозов. — Я же сказал: мероприятие согласовано. И ведомость мы не для понта составили — отчёт есть отчёт. А теперь ближе к делу! — и рукава подтянул, окончательно посуровел: — Рукопись мы забираем. Её доставит вам завтра нарочный. К семи утра.
— Её и растворимый кофе, — влистил небрежно Лощёный и на Джу Ван как-то особенно посмотрел, заставив снова смутиться.
— В кофе мы не нуждаемся, — высокомерно пропыхтел доктор. — У нас с избытком.
— Наш лучше, — непререкаемо произнес Кожин-Морозов. — Он окончательно успокаивает.
«М-минуточку! Ни черта он не успокаивает!!» — спохватчиво вспомнил доктор, как угостился однажды странным кофейком, принесённым Джу Ван с дежурства. С остатков этого ароматного порошка он совершенно взвился, обругал по телефону Киргиз-Кайсацкого, а потом поломался и пробудился лишь на другие сутки…
— Профессор, голубчик, мы же о мебели вашей, о стёклах заботимся, — недостоверно ласково затоварил Лощёный. — Почём вы знаете, какого телосложения «клиент»?
«О, Боже, зачем я только связался!? По-народному, я точно мудак… и… и уши холодные, и невезучий!» — потерял голову Кимоно Петрович и выпалил:
— В отравители я не гожусь! Спасибочки за доверие, но нет уж…
— И не надо, никто вас не просит, — излишне весело перебил Лощеный. — Вы человек далёкий, научный, ваше дело — в постели лежать и представляться спящим, пока кофеёк распивается, пока то да сё. Жена прекрасно без вас управится. Она уме… в смысле, как бы сказать, у женщин с чашками-ложками оно ловчее выходит, и «помощь скорую» — надеюсь, вы понимаете? — ей привычнее вызывать.
— Достовернее, — уточнил Кожин-Морозов.
Какую помощь? Кому? — охрипло испросил доктор. Джу Ван вся в красных пятнах сидела на краешке стула и, будто страусовым пером, обмахивала лицо погромным списком. Это она знаки ему, негодница, подавала, дескать: «Увы, мы тоже «бьющиеся», помолчи!».
— На голову наклейте компресс и обложитесь для блезиру снотворным, — пояснил кому помощь занадобится Кожин-Морозов. — Можете вскрикивать «ах» и «ой-ой», но открывать глаза не советую.
Доктор озлился, напыжился, и в голову ему ударило нечто горячее, не похожее вроде на кровь:
— Да не буду я ни «ах», ни «ой-ой»! — сказал он возвышенно. — Я буду жаловаться. В конце концов, я учёный, а не ковёрный!
— Да? А где ваш труд? — развязно осведомился Лощёный. — Как вы «Попупса» своего без «ой-ой» заполучите, а? Кто без нас вам позволит антисоветчину на свой труд с автором обменять?
— Не понял, — признался доктор.
— Наш клиент несёт на обмен ваш «Жопус», — отчетливо процедил сквозь зубы Кожин-Морозов.
— «Попупс», «Гомо попупс»! — посветлел доктор. — Но это же совсем другое дело, товарищи! Что же вы раньше-то…
И осёкся, заметив, как побледнела Джу Ван. Выражение ужаса на её лице вовсе не совпадало с радостью муженька. И внутренний голос Кимоно Петровича не замедлил диссонанс объяснить: «А в те ли руки попадет твой труд, Петрович? И не сочтётся ли «Жопус» там где нужно за потугу подсидеть как-то Примат Сергеевича карикатурой?».
Тяжкий вздох колыхнул огорчённую грудь Кимоно Петровича.
«Взялся за фигуру — ходи! Попятной в правилах нету», — ответил он шахматно, голосу. И всеуслышно сказал:
— Я это… на всё согласен. В конце концов, я патриот!
Глава XVII
Тем, кто по дурости лезет в писатели да ещё в огонь на московских пожарах, рекомендуется иметь второе пальто. Побегайте годик-другой по московским журналам, потритесь в издательствах, и вы поймёте, что без запасной одёвки в литературу не попадёшь. Пальто ветшает куда скорее, чем рукопись, и визитёра начинают пугаться.
— Нет, Иван, в такой хламиде тебя в квартиру не впустят, — порешил с утра Котик, разглядывая подпалины и прогарки на реглане Ивана. — В лучшем случае доктор подаст тебе в щель пятак, а будешь цепочку рвать — позовёт милицию. Тебя прихватят, Иван! Мне, откровенно, вообще не понравилось, как этот доктор с тобой говорил… В голосе что-то недостоверное, свинское.
— А что ты хочешь от человека, когда он «По-пупса» сочинил? — пригладил сомнения Иван.
— Не знаю, не знаю, — покривился Котик, — но меры предосторожности, ну, и приличный вид, конечно, будут не лишними. Ой, не лишними!
Гардеробные затруднения казались непоправимыми. Дублёнка Котика смотрелась прилично, но была Ивану решительно не в размер и выглядела на нём краденой. Да и в прокат от Сушкина, одетого с постоянством китайца, годились разве что трость «Пальмерстон» и футляр от гобоя. И друзья терялись, мучались в незадаче.
А в тишайшем Зоологическом переулке всё было уже приготовлено. В подворотне стояла карета «скорой помощи» с неразговорчивым, бесстрастным водителем в штатском. Возле нее крутились, калякали о Египте забывчивый почтальон с тощей сумкой и дворник, не имевший понятия, где Египет находится, но к собеседнику чрезвычайно предупредительный. Из кухонного окна за подворотней наблюдала всевидящая (навык!) Джу Ван в халате с райскими птицами, а на плите у неё на малом огне булькала кофеварка, готовая тотчас засыпку принять.
