Явилось в полночь море - Эриксон Стив (читать книги без .txt) 📗
По крайней мере, она могла хотя бы удивиться, как это она одна ходит по Токио без марлевой повязки и вдыхает зараженный временем воздух без всяких последствий для себя. Проходя парком Уэно, Кристин не видит, как цветы вишни в панике дрожат и осыпаются с дерева; проезжая в метро, она не соображает, что у поездов токийского метро не принято то и дело ломаться, что на самом деле эти поезда почти никогда не ломаются, а только когда в них едет она. Бродя по сумасшедшему электронному вегасу в Акихабаре, где в сотнях магазинов электроники полки уставлены телевизорами, видеомагнитофонами, стереосистемами и компьютерами во много этажей, она не замечает, что в телевизорах безумно мельтешат каналы, проигрыватели вдруг взрываются песнями, которых никто не то что не слышал, а никогда и не пел, и компьютеры зависают, свидетельствуя почтение перед ней. Она не вполне владеет ситуацией даже тем вечером, когда с чувством головокружения устало встает со своего татами, спускается по лестнице и встречает своего лучшего клиента. С трудом натянув свое голубое платье и застегивая последнюю пуговицу, она вдруг замечает у себя на теле надпись 29.4.85 и, вздрогнув, осознает, что сегодня как раз 29 апреля – пятнадцатая годовщина поблекшей даты. Кристин на пальцах прикидывает, сколько прошло времени, и вычисляет, что в Лос-Анджелесе в этот момент 29 апреля только начинается, там еще рассвет. После этого, спустившись на встречу с доктором Каи, она обнаруживает, что тот сидит в будке с мирно закрытыми глазами, тихо, буквально как покойник.
Доктор Каи только что дошел до особенно важной и трудной части своих воспоминаний. Получалось, что на самом деле старичок был из Америки, во всяком случае провел там огромную часть своей жизни, чем можно объяснить его особое отношение к Кристин. Но к тому времени, когда он лет десять назад вернулся на родину, в Японию, прожив более сорока лет в Штатах, его жена уже умерла, а отверженная позорница-дочь Саки снова выпала из его поля зрения, и потому у доктора Каи оставались лишь воспоминания, столь американские по содержанию и по сути, как он объяснил Кристин, что мало кто из японских девушек понимал его.
Кристин его понимала. Я вижу ядерный ореол над Нагасаки на другом берегу залива (записала она позже в свой дневник его слова) из моего родного городка Кумамото в то августовское утро 1945 года, часов в одиннадцать, как неоновый ореол над Лас-Вегасом: огромная сверкающая звезда; мне было тогда двадцать шесть. Вот с чего начал доктор Каи. Следующие несколько недель он приходил каждый вечер. Если Кристин не могла его принять, он подавленно сникал и терпеливо дожидался своей очереди, пока она была занята с кем-то другим. Доктор дошел только до 1988 или 1989 года, остановившись на особенно болезненном воспоминании о том, как видел дочь в последний раз и навсегда прогнал ее от себя своим молчанием, и в этот момент Кристин сказала: закончим завтра вечером – и занесла его имя в свой список на завтра.
Мучимый нигилизмом, задыхаясь от собственных слов, старичок сказал ей:
– Мы живем в эру хаоса.
– Да, – ответила Кристин, – я слышала.
Закончив свой рассказ и сидя в темноте будки рядом с мертвым старичком-доктором в ожидании, пока кто-нибудь придет за его телом, Кристин замечает что-то в его сжатой ладони, опущенной на сиденье. Она вытягивает шею, чтобы рассмотреть, что же это такое, изгибается так, что чуть не садится мертвому на колени, и тогда видит, что это квитанция с номером. На следующий день Мика дарит ей эту квитанцию, объясняя, насколько у нее получается, что квитанция, по мнению всех заинтересованных лиц – хотя Кристин не может представить, что это за лица, – должна достаться ей. Не зная, что ждет предъявителя квитанции, Кристин все же находит ее странным и разочаровывающим наследством. Почему бы вместо этой квитанции не завещать ей двадцать миллионов йен? Но в первый же выходной, хотя она просыпается с большей тошнотой, чем за все время беременности, Кристин выходит из отеля «Рю» и садится на поздний трамвай, который везет ее на другой берег залива, где, по словам Мики, находится написанный на квитанции адрес. Белый трамвай катит на юг по белой колее над черной водой, очевидно, в никуда – во всяком случае, Кристин ничего не видит впереди, – пока не поворачивает на восток в направлении маленького насыпного островка, напоминающего загнутый из города в залив палец.
До нее сразу доходит – трамвай едет туда. Через залив, за несколько километров, Кристин вдруг видит на островке монументальное, напоминающее аквариум, строение; его прежняя невидимость объяснялась обманчивым токийским светом, в котором серый залив, серое небо и серая, мощенная кирпичом широкая площадка, на которой стоит здание, сливались друг с другом. Когда трамвай сворачивает, туманный свет делает кульбит, и гигантский аквариум вдруг открывается перемычкой между морем и небом в совершенной стихийной целостности воды, воздуха и камня, огромный кусок неба вплывает перед Кристин в кристально-голубые стеклянные блоки площадью в несколько городских кварталов, что вздымаются этажей на тридцать вверх массивными смерзшимися ледяными кубами, заслоняя горизонт. Даже с расстояния в несколько километров, пока трамвай не подошел к остановке, Кристин различает тысячи серебристых капсул времени, дрейфующих внутри здания в сетке пересекающихся каналов. По периметру, заглядывая внутрь, стоят сотни крошечных человеческих фигурок, кажущихся карликами на фоне огромного здания. Когда ослепительный блеск солнца отражается от вершины аквариума ей в глаза, Кристин вдруг соображает, что свет, который она видела ночью из окна рёкана, был отражением луны в верхушке этого стеклянного здания, остававшегося прозрачным и днем, и ночью. Выступы на крыше здания скрывает дымка – будто вершину Фудзиямы.
Конечно, Кристин ничего не подозревает, когда трамвай подходит к остановке, дает крен и, впервые в истории, с громким вздохом озадаченной механики и прочей техники, ломается. Недоумевающие служители и охранники помогают пассажирам выйти из вагонов на платформу. Кристин и другие пассажиры спускаются по ступеням с открытой платформы и шагают к аквариуму с капсулами времени. На пустой, мощенной серой плиткой площади нечему ломаться при приближении Кристин. Знаки рядом со зданием должны бы указать Кристин путь, но все надписи на японском. Под аквариумом с одной стороны к другой протянулись несколько пешеходных коридоров, и по ним идут люди, глядя вверх на смутно виднеющееся за водой и стеклом небо. Снаружи стеклянные стены запотевают от низкой температуры внутри, и дети водят пальцами по осевшей на стекле влаге.
Пройдя в главный вход, Кристин с вылинявшей датой – 29 апреля 1985 года – на теле показывает человеку в будке в дальнем углу огромного вестибюля свой билет, и служащий направляет ее по стеклянному коридору в другой конец зала. Потолок возвышается на сотни метров над ее головой, многоярусные стеклянные балконы заключают медленный людской водоворот, и бесчисленные капсулы как будто плавают в небе вокруг Кристин, блестя на солнце и сияя сквозь стекло, как металлические звезды. На одном из верхних подвесных бастионов маленькая девочка, которую нетерпеливая мать тянет за руку, выпустила красный шарик, и Кристин видит, как он взмывает все выше и выше в стеклянной филиграни над головой, как капелька крови, исчезающая в воронке неба. По пути к отделу выдачи она замечает краем глаза, как несколько взволнованных охранников бегут в противоположную сторону, а вдали слышится что-то вроде сигнала тревоги, надрывное блеянье, скорее напоминающее рев пилы, чем звонок. Несколько человек оглядываются на звук. Но никто как будто особенно не обеспокоен.
В отделе выдачи Кристин обнаруживает, что ей придется выстоять довольно долгую очередь. Далекий сигнал тревоги продолжает зудеть. Через десять минут, когда Кристин подходит к окошку и протягивает свою квитанцию, по залу проносится еще одна волна людей в форме, и наконец посетители как будто тоже обращают внимание на происходящее. Через три минуты женщина за окошком вручает Кристине капсулу.
