Тринадцатая сказка - Сеттерфилд Диана (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему я встревожилась в ту грозовую ночь, обнаружив двойную пятку на своем вязанье. Когда это случилось в первый раз, я потеряла жениха. Во второй раз я потеряла сестру. И вот третий раз. Но мне уже некого было терять. Осталась только я сама.
Я взглянула на носок. Серая шерсть. Простенькая вязка. Он предназначался для меня.
«А стоит ли горевать?» – подумала я. У меня в этом мире уже не осталось близких людей, и моя смерть никого не заставит страдать. Это само по себе немалое утешение. В конце концов, я прожила достаточно долгую жизнь, не то что мой бедный жених. Мне вспомнилось счастливое выражение лица Китти сразу после ее ухода. «Может, оно и к лучшему», – сказала я себе.
Я начала распускать вторую пятку. Ты можешь спросить: «Разве теперь это имело значение?» Понимаешь, я не хотела, чтобы меня нашли с этим дурацким носком. Я представила, как люди судачат: «Старуха под конец выжила из ума. Ее нашли с вязаньем на коленях, и представляешь: на том носке было вывязано сразу две пятки». Нет, я не хотела давать им повод для пересудов. И я стала распускать вязанье, в душе готовясь к близкой смерти.
Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я услышала какой-то шум за дверью. Похоже на писк маленького зверька. Сперва я не обратила на него внимания, потому что в мыслях уже была далеко, на полпути между жизнью и смертью. Но звук не умолкал. Мне показалось, что он обращен прямо ко мне. И то сказать: к кому еще можно было обратиться в этой глуши, да еще в такую ночь? Я подумала, может, это заблудившийся котенок. И хотя мне было не до каких-то там котят – я готовилась к встрече с Творцом, – мысль о том, что он сидит под дверью, испуганный и промокший, мешала мне настроиться на нужный лад. И я сказала себе: «Если ты собралась помирать, это еще не причина для того, чтобы отказывать Божьей твари в тепле и пище». И потом, скажу тебе честно, мне подумалось, что было бы неплохо в свою последнюю минуту иметь рядом какое-то живое существо. Я встала и пошла к двери.
Представь себе мое удивление, когда я выглянула наружу!
Там, под навесом крыльца, тихо попискивая на кошачий манер, лежал завернутый в какую-то холстину младенец! Ты, бедняжка, совсем замерз, вымок и проголодался. Сперва я просто не поверила своим глазам. А когда я взяла тебя на руки, ты увидел меня и сразу перестал плакать.
Я не стала задерживаться снаружи – тебя надо было срочно обогреть и накормить. Потому я лишь быстро огляделась вокруг, стоя на крыльце. Я никого не увидела и не услышала. Только ветер шумно трепал деревья на краю леса. Не помню, заметила ли я тогда же столб дыма от пожара в Анджелфилде или узнала о нем уже позднее. В тот момент мне было не до каких-то там пожаров.
Я подхватила тебя поудобнее, вошла в дом и закрыла дверь.
Два раза мне случалось вывязать у носка лишнюю пятку, и оба раза ко мне приближалась смерть, унося мои близких. Когда я сделала это в третий раз, ко мне явилась жизнь. Это научило меня не слишком доверяться приметам и совпадениям. После той ночи мне уже было недосуг размышлять о смерти.
У меня был ты, и надо было думать о тебе.
С той поры мы зажили счастливо.
***
Последние фразы Аврелиус произнес хриплым, неожиданно севшим голосом. Его рассказ звучал как заклинание или молитва – эти слова он слышал сотни раз, будучи ребенком, и потом многократно повторял про себя на протяжении десятилетий.
Когда история подошла к концу, мы посидели в молчании, созерцая алтарь. Дождь снаружи еще не прекратился, хотя и стал реже. Сидевший рядом со мной Аврелиус был недвижим, как монумент, хотя в душе его вряд ли царил монументальный покой.
Я сейчас могла бы сказать очень многое, однако я не сказала ничего. Я просто ждала, когда он окончательно вернется в настоящее время из своего далекого прошлого. Когда это наконец произошло, он заговорил:
– Как видишь, это не моя история. Само собой, она и обо мне тоже, но она не моя. Это история миссис Лав. Там есть ее жених, ее сестра Китти, ее вязанье. И ее кекс. И только когда она думает, что все уже закончилось, там появляюсь я, и все начинается снова. Но моя собственная история должна быть другой, по крайней мере в самом ее начале. Потому что до того, как она открыла дверь… До того, как она услышала звук снаружи… До того… – Он сбился с мысли, сокрушенно махнул рукой и начал заново: – Потому что, если кто-то нашел младенца, нашел вот так, одного под дождем, это значит, что до того… обстоятельства… по необходимости…
Еще один резкий взмах руки аннулировал и эту попытку. Его взгляд блуждал по потолку часовни, словно надеясь отыскать там нужный глагол, без которого невозможно было Достроить фразу.
– Если миссис Лав меня нашла, это значит, что до того какой-то другой человек… какая-то мать должна была…
Глагол наконец нашелся, однако фраза не продвигалась дальше. Лицо его исказилось в мучительной гримасе, а руки, взметнувшиеся было в жесте отчаяния, теперь застыли в позиции, предполагавшей мольбу или молитву.
Порой лицо и тело человека способны передать движения его души настолько точно, что вы, согласно ходячему выражению, можете читать этого человека, как раскрытую книгу. И я прочла безмолвное послание Аврелиуса: «Будь со мной, мама».
Я дотронулась до его руки, и статуя ожила.
– Нет смысла ждать, когда кончится дождь, – тихо сказала я. – Он, похоже, зарядил на весь день. Мои снимки обождут до другого раза. Думаю, мы вполне можем идти.
– Да, – сказал он надтреснутым голосом. – Вполне можем.
НАСЛЕДСТВО
Напрямик через лес до моего дома полторы мили, – сказал он. – По дороге идти много дольше.
Мы прошли олений парк и приближались к опушке леса, когда сквозь шум дождя до нас донеслись голоса. На аллее женщина увещевала детей: «Я же тебе говорила, Том. В такую погоду они не будут работать». Пара детишек разочарованно остановилась при виде неподвижных кранов и прочей бездействующей техники. Они были в одинаковых зюйдвестках и макинтошах, так что было трудно разобрать, кто тут мальчик, а кто девочка. Отставшая было женщина теперь нагнала их, и макинтоши собрались в тесный кружок, что-то обсуждая.
Аврелиус с умилением и завистью наблюдал за этой семейной сценкой.
– Я встречала их раньше, – сказала я. – Вы их знаете?
– Это мать с детьми. Живут на Улице, в доме с качелями. Карен занимается оленями.
– Здесь разрешена охота?
– Нет. Она просто за ними присматривает.
Он снова взглянул на семью, а затем тряхнул головой, как будто избавляясь от наваждения.
– Миссис Лав была ко мне очень добра, – сказал он, – и я ее любил. Но это другое дело…
Со взмахом руки он отвернулся и пошел в лес, бросив через плечо:
– Идем. Нам пора домой.
Семейство в макинтошах, видимо, пришло к аналогичному решению: развернувшись, они зашагали в сторону деревни.
Мы с Аврелиусом шли через лес в ненапряженном, дружеском молчании.
За отсутствием на деревьях листвы в лесу было довольно светло. Почерневшие от дождя голые ветви резко выделялись на фоне бледного водянистого неба. Время от времени отодвигая рукой преграждавшую путь ветку, Аврелиус стряхивал на нас порцию капель в дополнение к той влаге, что моросила с небес. Мы перешагнули через упавшее дерево, в дупле которого, заполненном темной дождевой водой, плавали куски гнилой коры.
И наконец:
– Мой дом, – объявил Аврелиус.
Впереди показалось небольшое каменное строение. Обычный сельский дом, простой и добротный, он был лишен каких-либо архитектурных изысков, но при том радовал взор соразмерностью пропорций и строгой чистотой линий. Аврелиус повел меня вокруг дома. Сколько тому было лет: сто или, может, двести? Я затруднялась определить. Это был один из тех домов, для которых мало что значит лишняя сотня лет. Правда, позади него обнаружилась недавняя пристройка, размерами почти не уступавшая старому дому и целиком отведенная под кухню.
