Книга теней - Клюев Евгений Васильевич (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Эвридика играла солнечный день. По дороге катился возок с бродячими артистами. Они были молоды и талантливы. Они смеялись и жевали зеленые яблоки. Возок подъезжал к небольшому городку. У въезда в городок стоял патруль: лица солдат… это были те самые лица, которые окружали Эвридику сегодня. Командир патруля с лицом судьи сказал артистам:
— В город нельзя: черная оспа.
…играя на черной скрипке, бросая черные розы… Что-то отвечал командиру патруля папа Сеппль — они смеялись. Потом повозка въехала в город — и бросились люди навстречу, и плакали. Не надо плакать, зачем же… смотрите, какие акробаты!
Эвридика играла «Чакону» Баха. Эвридику слушали все. Когда в зал суда вошли судьи, никто не произнес «встать-суд-идет». Потому что Эвридика играла «Чакону» Баха.
А в городе умирали люди. И особенно умирали дети. Все хоронили всех. Но давали артисты концерты — каждый день по нескольку раз. На всех улицах, где умирали люди и особенно где умирали дети. И куда-то улетали, улетали души мертвых… Эвридика играла «Чакону» Баха. Вот и все… Последний аккорд улетел в открытую форточку. Сидевшие в зале поднялись: они приветствовали Баха.
— Садитесь, — сказал судья. А люди стояли.
— Садитесь, — повторил судья. А люди стояли.
Судья зазвонил в колокольчик. Люди вздрогнули и сели.
Приговор выносили тихо и даже немного стыдливо: Эвридика Александровна Эристави и Петр Васильевич Ставский приговаривались к выплате штрафа в размере двухсот рублей каждый.
Глава ТРИНАДЦАТАЯ
Лексико-стилистическая ИЗБЫТОЧНОСТЬ
Автор приносит извинения за то, что снова вынужден обращаться к событиям, происходившим первого апреля. Но эти события происходили уже в другом месте — так что рассказывать о них в предыдущей главе было совсем не с руки. Трудно ведь говорить обо всем сразу.
В зале заседаний старого корпуса МГУ (проспект Маркса, 20, второй этаж) первого апреля тысяча девятьсот восемьдесят третьего года было особенно много народу: по-видимому, у сегодняшних диссертантов недостатка в родственниках не наблюдалось. Родственники эти либо были занудами, либо очень уж хотели на банкет: они проявляли прямо-таки невиданную выдержку, почти целый час ожидая начала церемонии. Первая защита назначалась на пятнадцать ноль-ноль, однако к пятнадцати сорока в зале едва собралось двенадцать членов Ученого совета по журналистике и было совершенно неизвестно, где находились остальные члены упомянутого совета по упомянутой науке. Правда, к шестнадцати ноль-ноль двое из них по очереди позвонили ученому секретарю интересующего нас совета по интересующей нас науке и поставили его в известность о том, что жены их внезапно заболели одною и тою же болезнью, вследствие чего срочно потребовалось вызывать для них скорую помощь, однако эти два члена все таки обещали прийти. А третий член прислал с какой-то студенткой пространную записку о том, что в квартире данного члена унитаз вдруг начал функционировать посредством горячей воды — и это почему-то помешало обладателю унитаза прийти вовремя, однако с минуты на минуту должен был обнаружиться и он.
В половине пятого четыре члена, на явку которых никто давно уже не рассчитывал, неожиданно нашлись. Присутствовавшие члены затосковали: грозившее было сорваться заседание Ученого совета надвигалось, угрозы сорваться не выполняя. Тут уж и остальные члены не замедлили объявиться — включая и не обозначенного выше, который (по причине глубокой старости) просто забыл, что он член. Около пяти образовался кворум. Заседание следовало провести-в-темпе: никому не улыбалось задержаться здесь на ночь.
Первая защита в темпе и прошла. Немолодой человек с бойкими глазами говорил коротко и непонятно — по причине чрезвычайно сильного акцента. Однако на данном этапе защиты от него и не требовалось долгих речей, так что он правильно все делал: по-быстрому внес свой-большой-вклад-в-развитие-отечественной-науки, сделал свой-значительный-шаг-вперед в изучении проблемы-сверхфразовых-единств-на-страницах-молодежной-печати-Дагестана и сел. Совсем лысый ученый секретарь залпом прочитал все отзывы, в которых точно определялся экономический-эффект-от-внедрения-открытия-в-производство. Официальные оппоненты отбарабанили свое. Вопросов не задавалось — и диссертация, представленная на соискание ученой степени кандидата филологических наук, соискала своему автору желаемую степень. После блистательной-защиты новоиспеченный кандидат опять что-то говорил: все расценили это как благодарность-в-разные-стороны, поскольку на данном этапе защиты полагалось уже благодарить. В продолжение всей процедуры люди входили и выходили из зала, почему-то ужасно сильно топая ногами, но как до входящих, так и до выходящих дела никому не было.
Диссертация о сверхфразовых-единствах-на-страницах… была защищена в рекордно короткий срок — за двадцать пять минут.
После непродолжительной передышки, когда дагестанский ученый, сопровождаемый дагестанскими же друзьями-и-близкими, прямо из зала заседаний победоносно отправился в «Славянский базар», совсем лысый ученый секретарь оповестил присутствующих о том, что им предстоит обсудить еще одну диссертацию на тему «Лексико-стилистическая избыточность в газетно-журнальной публицистике конца семидесятых — начала восьмидесятых годов». На сей раз соискателем той же самой ученой степени был некто Продавцов Вениамин Федорович.
Внезапно в зале раздались аплодисменты. Все обернулись на рукоплещущую пару: он круглолицый и румяный, в бороде; она эдакая голландская молочница.
— В чем дело? — интеллигентно спросил председатель Ученого совета.
— Тема зашибенная! — охотно ответила молочница.
— Ах, вот как… — сконфузился председатель Ученого совета и кивнул совсем лысому ученому секретарю продолжать. Тот продолжал; с бешеной скоростью мелькали в руках его бумаги, из которых следовало, что Продавцов Вениамин Федорович не только талантливый ученый, но и председатель культурно-массового сектора где-то-у-себя-там, ответственный за проведение смотра-конкурса со странным названием, профорг кафедры, член общества «Знание», еще раз член, но активный, добровольной народной дружины по охране общественного порядка, руководитель кружка «Светоч», в третий раз член — теперь уже общества садоводов-любителей и, кроме того, выполняет многочисленные разовые поручения…
— Я выйду за него замуж! — разгоряченная перечнем подробностей молочница пожирала диссертанта глазами. Тот как бы даже исчез из виду.
Председатель склонился к одному члену и нашептал ему на ухо такое, от чего член только плечами пожал. Прочие члены насторожились.
— Девушка… — начал председатель, — я…
— Извините меня, пожалуйста! — алея щечками, произнесла молочница и волооко потупилась.
Лысый уже без перерывов дочитал бумаги — и на кафедру пригласили Продавцова-Вениамина-Федоровича-в-рост.
В рост он оказался человеком невысоким и серым, довольно здорово упитанным и весьма причудливо причесанным: волосы как бы просто-лежали-на-его-голове-сверху, образуя правильную дугу от одного уха до другого.
— Я позволю себе начать, — сказал он, но, видимо, все-таки не позволил, потому что не начал. Глазки его воровато забегали: создалось впечатление, что непосредственно перед защитой он обокрал всех присутствующих.
— Прошу Вас, — поощрил вора интеллигентный председатель.
И тут Продавцов понес такую ахинею и с такой скоростью, какой не удалось достигнуть даже совсем лысому ученому секретарю. Тот с восхищением глядел на говорящего, все шире и шире открывая рот.
— Помедленнее, пожалуйста! — раздался с галерки исключительно низкий мужской голос. — Некоторые слушают.
Диссертант опять распустил глаза в разные стороны, потом собрал воедино и несколько сбавил темп.
— Все равно слишком быстро! — не унимались сзади. — Вы что, себе это все рассказываете?
— Молодой человек! — вмешался было вышеупомянутый член, которому что-то нашептали на ухо, но, вспомнив, видимо, о нашептанном, примолк.
