...Либо с мечтой о смерти - Созонова Александра Юрьевна (читать книги полностью txt) 📗
Она замолчала.
— И после этого сна ничего не переменилась? Имею в виду, в отношениях с отцом?
— Ничего. Через несколько лет, если вы помните, он предпринял попытку убить меня молотком. Сны — это сны, жизнь — это жизнь. — Она опять помолчала с полминуты. — Ад — это ад. Вы видите, что сегодняшний сеанс не открыл мне ничего принципиально нового.
— Нет, — упрямо не согласился я. — У вас есть знание причин. В следующей жизни вы обязательно помиритесь с отцом. Точнее, с тем, в ком воплотится душа отца. Я убежден в этом.
Юдит передернуло.
— Упаси боже! Как вы не можете понять, Норди: я не хочу больше воплощаться ещё и потому, что не желаю встречаться с ним снова. В каком бы он ни пришел виде: моей дочки, сестренки, мужа или соседского питбуля. Ни за что! Меня охватывает тоскливый безысходный ужас при одной мысли об этом. Не хочу его больше видеть, знать, говорить с ним. Лучше небытие.
Я молчал. Долго.
Нужно было встать и уйти, и она с нетерпением ждала, когда же я, наконец, сделаю это.
— А еще мне порой приходит в голову мысль, что я кармический громоотвод.
— Что? Право, мне сейчас не до разгадывания шарад.
Она говорила бесконечно устало, не глядя на меня.
— Я притягиваю несчастья и боль, чтобы они не обрушились на головы тех, кто рядом.
— Тогда я от вас отодвинусь. Не хочу быть рядом.
Она действительно отодвинулась, к самой стенке дивана, еще плотнее укутавшись одеялом.
— Юдит, а вам не интересно узнать, кто был тот, спасенный вами в прошлом паренек? Он ведь тоже, наверное, встретился с вами в нынещшнем бытии.
— Не интересно.
— Отчего же? Он явно не враг и не истязатель. Любящий друг.
Она не ответила.
Глава 24 МАМА
Юдит отказалась помогать в моем сеансе реинкарнационного погружения. Как ни упрашивал ее Роу, как ни укорял, что моей помощью она воспользовалась, а отплатить добром не желает, она упорно повторяла: «Надеюсь, мистер Норди меня простит. Но мое присутствие принесло бы не пользу, а вред, и никто не убедит меня в обратном». В чем именно заключался возможный вред, она не уточняла. Думаю, она просто не желала погружаться в предыстоки моего ада — достаточно было своего.
Отчаявшись привлечь помощницу, мы провели сеанс без нее, но он ничем не отличался от прежних: кислота прилежно дарила глюки, но сумбурные и отрывистые, которые невозможно было связать в логичную историю. Тогда я попросил Роу, чтобы гипнотизировал меня он, а не Мара.
— Чего ради, Норди? — изумился доктор. — По сравнению с Марой я такой же гипнотизер, как Мария Каллас рядом с певичкой варьете.
— Видите ли, в моих отношениях с супругой Майера присутствует определенное напряжение. В истоки которого вдаваться бы не хотелось. — Роу покивал с понимающим видом и еле заметно усмехнулся. — Боюсь, что мое подсознание сопротивляется ее внушению, бунтует.
— Что ж, попробуем провести сеанс без нее, раз возникла такая неувязка.
Но и сеанс, в котором внушающим выступал Роу, не дал ничего. Все тот же сумбур и туман.
— Думаю, на сеансах глубокого погружения следует поставить точку, — объявил мне психоаналитик, вызвав на беседу утром следующего дня. — Не стоит ломиться в крепко запертую дверь, не имея ни ключа, ни лома, а лишь две пары кулаков, верно? — он улыбнулся своей немудреной метафоре.
— Верно. Хотя очень жаль, что нет никакой возможности эту самую дверку открыть.
— Кто знает. Быть может, подсознание оберегает вас от страшных потрясений, и оттого задвинуло вожделенную дверь крепким засовом. Еще более страшных, чем довелось пережить нашей Юдит.
— Боже мой, Роу, разве может быть страшнее?
— Всегда может быть хуже, мрачнее, страшнее. У ада нет дна, — глубокомысленно изрек доктор. — Впрочем, если вы стремитесь бесстрашно к истине, можно попробовать приблизиться к ней иным путем. Не ломать дверь, а, скажем, заглянуть в окно.
— Расшифруйте, пожалуйста, вашу метафору.
— Охотно. Раз уж подсознание столь сильно не хочет показать вам ваше прошлое воплощение в трансе, можно догадаться о нем по косвенным признакам. Астрологическим, психологическим, даже физиологическим. Вас интересует, кем приходилась вам ваша дочка в прошлый раз, так?
Я кивнул.
— Именно.
— Я сравнил два гороскопа: ее и ваш. Здесь есть определенные, достаточно четко выраженные указания на то, кем именно была для вас дочка в прошлом.
— И кем же? — Я подался вперед, взволновавшись.
Роу отстранился с укоризненной улыбкой.
— Сначала, для подтверждения астрологических показаний, мы с вами попробуем дойти до той же самой истины логическим путем. Хорошенько проанализируем ваши отношения, начиная с младенчества. Идет?
Я кивнул с неохотой: заниматься подробным анализом не тянуло. Роу не Юдит, перед которой исповедоваться легко и даже приятно.
— Ну и ладушки. Вспомните, пожалуйста, когда ваша дочка была маленькой, любила ли она гладить вас по голове?
Черт, ну и вопросики он задает. Любила ли? Надо надеяться, до педофильских намеков дело не дойдет.
— Нет… то есть, не помню. Скорее, я любил: в ее три-пять лет порой хотелось положить голову ей на колени, и чтобы крохотные ручонки перебирали мне волосы. А она, нет, не любила. Больше любила щипаться и щекотаться.
— Ясно. А скажите, она никогда не говорила вам, будучи маленькой, наставительным тоном что-то вроде: «Папа, как же ты испачкался! Стыдно быть неряхой», или: «Ты опять забыл помыть руки перед едой? Ай-яй-яй!..»
— Странно, — удивился я, — здесь вы попали в точку: периодически такое случалось. И этот назидательный тон у крохи безумно меня смешил и восторгал. Но настоящие «воспитание» началось в ее четырнадцать. И одеваюсь-то я не так, и живу не так, и установки у меня глупые, а мировоззрение пахнет нафталином.
— Ну, в этом возрасте все дети обожают воспитывать старших, — протянул Роу. — Это не показатель. А вот ее младенческое поведение говорит о многом. Повспоминайте-ка еще.
— Знаете, она пела мне колыбельные. Так смешно. Правда, совсем маленькой.
— Маленькие как раз и помнят прошлое. Лет с четырех-пяти забывают.
— Таким, знаете, басом: «Баю-бай, баю-бай, папа, спи, не вставай. Придет кот, придет мышь, придет смерть, а ты спишь…»
— «Придет смерть»? — удивился доктор.
— Пожалуй, нет. Спутал.
— Слава богу, а то уж я испугался.
— Про смерть у нее был афоризм. Она ведь была уникальным, удивительным ребенком, ни на кого не похожим.
— Каждый ребенок для своего родителя уникален и ни на кого не похож, — с добродушной улыбкой заметил Роу. — А еще? Вы не так мало помните.
— Еще… Как-то порезал палец кухонным ножом. Ерунда, царапина. Но она вся испереживалась, дула на ранку и приговаривала: «Пальчик, не боли! У злого медведя боли, у носорога боли, у маньяка боли, а у папочки не боли…» Потом это прошло. Как отрезало. Уже не заживляла раны и ранки, а с большим энтузиазмом их наносила.
— Я сообразил сейчас, что вы не называете свою дочь по имени. Все время «она». Почему бы это? И как ее, собственно, зовут?
Я замялся.
— Знаете… не могу произносить ее имя.
— Интересно-интересно, — оживился доктор и потер ладошки. — И давно это у вас?
— Не помню. Видите ли, я чересчур серьезно отнесся к выбору имени, когда она родилась. Имя — это судьба. Как вы судно назовете, и все в том же роде. Мы много спорили с женой. Она хотела назвать ребенка Элиза, Лиззи.
— Чудное имя! — одобрил Роу.
— А мне оно казалось пустым и пошлым, как бантик на шее персидской кошки, сладеньким, как леденец.
— И? — подал реплику доктор, поскольку я замолчал. — Как же вы ее назвали в итоге?
— Не скажу. Имя редкое, не на слуху: в переводе с японского «светоносная». Ее дразнили и травили в школе в том числе из-за моей дурацкой придумки.
— Не хотите повторять всуе? — усмехнулся он, слегка обидевшись. — Не буду настаивать, уважая чужие суеверия и заморочки. Но довольно воспоминаний: картина ясна. Вы еще не догадались, Норди? Астрологическая подсказка: Луна в ее гороскопе в точном соединении с вашей Луной, разница в десять минут.
