Тринадцатая сказка - Сеттерфилд Диана (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Мы прошли олений парк и приближались к опушке леса, когда сквозь шум дождя до нас донеслись голоса. На аллее женщина увещевала детей: «Я же тебе говорила, Том. В такую погоду они не будут работать». Пара детишек разочарованно остановилась при виде неподвижных кранов и прочей бездействующей техники. Они были в одинаковых зюйдвестках и макинтошах, так что было трудно разобрать, кто тут мальчик, а кто девочка. Отставшая было женщина теперь нагнала их, и макинтоши собрались в тесный кружок, что-то обсуждая.
Аврелиус с умилением и завистью наблюдал за этой семейной сценкой.
– Я встречала их раньше, – сказала я. – Вы их знаете?
– Это мать с детьми. Живут на Улице, в доме с качелями. Карен занимается оленями.
– Здесь разрешена охота?
– Нет. Она просто за ними присматривает.
Он снова взглянул на семью, а затем тряхнул головой, как будто избавляясь от наваждения.
– Миссис Лав была ко мне очень добра, – сказал он, – и я ее любил. Но это другое дело…
Со взмахом руки он отвернулся и пошел в лес, бросив через плечо:
– Идем. Нам пора домой.
Семейство в макинтошах, видимо, пришло к аналогичному решению: развернувшись, они зашагали в сторону деревни.
Мы с Аврелиусом шли через лес в ненапряженном, дружеском молчании.
За отсутствием на деревьях листвы в лесу было довольно светло. Почерневшие от дождя голые ветви резко выделялись на фоне бледного водянистого неба. Время от времени отодвигая рукой преграждавшую путь ветку, Аврелиус стряхивал на нас порцию капель в дополнение к той влаге, что моросила с небес. Мы перешагнули через упавшее дерево, в дупле которого, заполненном темной дождевой водой, плавали куски гнилой коры.
И наконец:
– Мой дом, – объявил Аврелиус.
Впереди показалось небольшое каменное строение. Обычный сельский дом, простой и добротный, он был лишен каких-либо архитектурных изысков, но при том радовал взор соразмерностью пропорций и строгой чистотой линий. Аврелиус повел меня вокруг дома. Сколько тому было лет: сто или, может, двести? Я затруднялась определить. Это был один из тех домов, для которых мало что значит лишняя сотня лет. Правда, позади него обнаружилась недавняя пристройка, размерами почти не уступавшая старому дому и целиком отведенная под кухню.
– Вот мое святилище, – сказал Аврелиус, открывая передо мной кухонную дверь.
Массивная электропечь из нержавеющей стали, белые стены, два больших холодильника – это была настоящая кухня для настоящего повара.
Хозяин усадил меня за столик по соседству с небольшим книжным шкафом, который был набит кулинарными книгами и справочниками на разных языках: английском, французском, итальянском. Одна из книг лежала на столе. Это был солидный гроссбух со сглаженными от частого употребления углами страниц; его обложка была обернута коричневой бумагой, которая стала полупрозрачной за многие годы соприкосновения с жирными пальцами. На лицевой стороне красовалась надпись «РИЦЕПТЫ», сделанная неуклюжим ученическим почерком. Спустя несколько лет автор уже другими чернилами исправил вторую букву на «Е».
– Можно взглянуть? – спросила я.
– Конечно.
Я раскрыла и начала перелистывать книгу. Бисквитные пирожные, рулет с финиками и грецкими орехами, сдобные булочки, имбирный кекс, ватрушки, домашние торты, сладкие пироги… С каждой последующей страницей правописание и почерк автора понемногу выправлялись.
Аврелиус повернул регулятор на передней панели плиты и начал готовить ингредиенты для выпечки. Движения его были быстрыми и точными. После того как все было разложено в правильном порядке, он, уже не глядя, протягивал руку за ножом или ситом. У себя на кухне он напоминал шофера за рулем автомобиля, чья рука заученным до автоматизма движением переключает скорости, в то время как глаза неотрывно следят за дорогой. Так же независимо действовали и руки Аврелиуса, каждая четко зная свою задачу, тогда как его взгляд был сосредоточен на миске, в которой смешивались ингредиенты. Он просеивал муку, нарезал кубиками сливочное масло, выжимал сок из апельсина – и все это у него получалось легко и естественно.
– Видишь тот чулан? – спросил он. – Слева от тебя. Открой его.
Я открыла дверку, думая, что ему понадобилось что-то из кухонной утвари.
– Там висит сумка.
Это был, скорее, вещевой мешок незнакомого мне фасона: стенки не были сшиты, как у обычных сумок, а просто стягивались вверху, образуя складки, и скреплялись пряжкой. Длинный кожаный ремень позволял носить сумку через плечо. Кожа ремня высохла и растрескалась, пряжка заржавела, а холщовые борта сумки – когда-то, вероятно, цвета хаки – со временем обрели нейтральный, серовато-пыльный «цвет ветхости».
– Что это? – спросила я.
Он на секунду поднял взгляд от миски.
– Это сумка, в которой меня нашли.
И вернулся к своему занятию.
Сумка, в которой его нашли? Я посмотрела на нее, потом на Аврелиуса. Даже сейчас, согнувшись над кухонным столом, он был выше шести футов. Я вспомнила, как при нашей первой встрече приняла его за какого-то великана из старой сказки. Ныне эта сумка с ремнем была ему маловата даже в качестве поясного кошелька, а шестьдесят лет назад он умещался в ней целиком! Мысль об этом вызвала у меня легкое головокружение; я опустилась обратно на стул и подумала о человеке, который когда-то давно поместил на эту холстину младенца, сложил борта, застегнул пряжку, перекинул ремень через плечо и темной дождливой ночью направился к дому миссис Лав. Я провела пальцами по тем местам, которых она касалась. Холст, пряжка, ремень. Таким путем я надеялась ее почувствовать, найти подсказку, знак или код – невидимый, но доступный восприятию на ощупь. Безрезультатно.
– Дурацкая штуковина, верно? – сказал Аврелиус.
Я услышала, как он задвинул в печь противень, прикрыл дверцу и, подойдя, стал за моим плечом.
– Открой ее сама – у меня руки в муке.
Я расстегнула пряжку, и борта сумки распались в разные стороны, образовав на полу подобие круглого коврика. В самом центре лежал комок из бумаги и тряпок.
– Мое наследство, – объявил Аврелиус.
С виду это был обычный хлам, которому место в мусорном баке, но Аврелиус вперил в него горящий взгляд, каким может смотреть маленький мальчик на драгоценный клад.
– В этих вещах моя история, – сказал он. – Эти вещи говорят мне, кто я есть. Надо только… надо уметь их понять. Всю жизнь я пытался решить эту загадку. Я думал, я искал правильный подход… ниточку, за которую надо потянуть, чтобы все стало на свои места. Взять хотя бы это…
Он указал на скомканную льняную тряпку, в прошлом белую, а ныне грязно-желтую. Я извлекла ее из кучи и расправила. Это была детская рубашонка с вышитым узором из белых цветов и звезд и четырьмя перламутровыми пуговицами. Широкая, испачканная мукой ладонь Аврелиуса зависла над ней, не решаясь прикоснуться. Ее рукав сейчас годился ему разве что на палец.
– Вот в это я был одет, – сообщил Аврелиус.
– Она очень старая.
– Еще бы. Мы с ней одного возраста.
– Она даже старше вас.
– Ты так думаешь?
– Взгляните на эту штопку. И вот здесь. Ее чинили много раз. А эта пуговица не подходит к остальным трем. Рубашку до вас носили другие дети.
Он переводил взгляд с одежды на меня и обратно, жадно впитывая новую информацию.
– А что ты скажешь об этом? – Он указал на мятую бумажку: то была страница печатного текста, вырванная из книги.
Я взяла ее и прочла вслух:
– «…сначала не догадываясь о его намерениях; но, когда я увидела, что он встал и замахнулся книгой, чтобы пустить ею в меня, я испуганно вскрикнула и невольно отскочила…»
Аврелиус подхватил фразу, не заглядывая в листок, а цитируя по памяти:
– «…однако недостаточно быстро: толстая книга задела меня на лету, я упала и, ударившись о косяк двери, расшибла голову».
Разумеется, я тотчас узнала этот текст. Как могло быть иначе, если я с детских лет читала его бессчетное количество раз?
