Оно - Слаповский Алексей Иванович (версия книг txt) 📗

...

23.8.86. Встретил ее в 19.30. Привезла зелень, помидоры, черноплодную рябину, купила у метро печенье и яблоки. Сказал, что пора думать о наследнике, а то время идет, а мы не становимся моложе. Согласилась. Сказал что есть благоприятные дни только надо знать ее цикл а то она его скрывает. Сказала а что ты не видишь, и ты даже это знаешь. Попросила подождать. Я спросил еще 8 лет. Нет лет 5, смеется...

...

24.8.86. Приехал она говорила по телефону перестала как, только я вошел. Сказала ничего особенного. Положила трубку. Телефон перезвонил я взял там молчали..."

И т. д.

Нет, не такой уж он пустой, этот дневник, но, согласитесь, одну страницу читаешь с любопытством (нескромным), вторую с некоторой скукой, третью с тоской.

Ибо все понятно с первых строк. При желании из подобных текстов можно слепить роман (бывало — иные лепливали), но, если все сразу понятно, то зачем? Чтобы после сотни-другой страниц стало еще понятней? Не станет.

Поэтому я и делаю пропуск.

А теперь продолжим.

13.03.92.

Сегодня я мужчина.

Время идет быстро.

Наш быт наладился, мы привыкли жить с Сашей.

Мы стали «челноками» [29] . Сначала ездили в Москву, потом решили в Турцию: кожаные куртки, плащи. Летаем туда, само собой, в соответствии с паспортом — я мужчина, он женщина. Чтобы было удобней (документация и т. п.) пошли в загс и зарегистрировались, я как муж, он как жена. Много смеялись по этому поводу. Он взял мою фамилию, Милашенко: женщины (а он формально женщина) чаще берут фамилии мужей. Вот он и взял, чтобы не было подозрений.

— Был бы рад мой папаша! — смеялся он. — Дочка замуж вышла! А на самом деле — женилась!

Дела идут неплохо.

Об истории моего разоблачения все уже забыли, да я ни с кем и не вижусь из прежних знакомых.

А сегодня вот тормознули на таможне, вспарывают тюки, хотя кому надо, было дадено. Саша дремлет, я записываю.

...

04.09.92.

Сегодня я женщина и мужчина.

Мы уже год живем с Сашей. Поменяли квартиру (мою и его отца) на трехкомнатную. Новостройка (одна из последних, сейчас никто ничего почти не строит), окраина, зато свежий воздух. У нас машина, с поездками нет проблем. Нас тут никто не знает, держат за мужа и жену. То есть меня за мужа, его за жену. А дома мы переодеваемся — я в женское, он в мужское.

Образцовая семья, если посмотреть. Дружно работают, дружно сидят по вечерам дома. Готовим вместе. Смотрим телевизор. Спим отдельно, конечно. Иногда он просится ко мне. Потому, что всегда мечтал спать с кем-то, а ни с кем не спал. Просто спать, без фокусов. Но иногда обнимает, целует.

— Если тебе неприятно, скажи.

— Мне все равно.

— Ну вот. А мне приятно. Я не тебя целую, а так, воображаю. Будто ты девушка. Хотя ты иногда очень на девушку все-таки похожа.

— Успокойся, спи.

— Вот заработаем денег, я сделаю операцию и стану мужчиной в полном смысле. А ты станешь женщиной. И я тебя тогда полюблю.

— Не стану я женщиной.

— Почему?

— Не хочу.

Я действительно не хочу. Меня устраивает.

11.11.92.

Сегодня я никто.

Саша в поездке, а я лежу с гриппом. Очень тяжелый какой-то грипп. Температура не спадает.

12.11.92.

Опять никто.

Вызвал участкового врача. Тетка послушала и сказала: надо в больницу. Похоже на воспаление легких. Вызывайте «скорую». Я пообещал.

Никаких «скорых», никаких больниц. Попросил старушку-соседку сходить в аптеку за лекарствами, дал ей за это немного денег. Отказывалась, странная. Из интеллигенток. Интеллигенты сейчас бутылки на улице собирают, а она отказывается. Но все-таки взяла.

13.12.92.

Не только никто, а в минусе просто.

Совсем худо. И Сашка не едет, гад, а обещал.

14.12.92.

Превращаюсь в человека.

Саша приехал, всполошился. Позвал друга покойного отца, старичка. Весь какой-то пятнистый, как мухомор. То есть и на лице, и на руках большие родимые пятна, и одежда в каких-то пятнах. Выписал лекарства, посоветовал в больницу, но Саша у него выспросил, как что делать, и начал.

И вот мне уже получше.

Саша рассказал, как в купе к нему пристала подвыпившая казашка. Две подруги-челночницы: одна казашка, вто рая блондинка, симпатичная. Саша рассказывал про казашку, а я вижу, что он думает про блондинку. Я обиделась:

— Ты лучше расскажи, как ты с блондинкой общался.

— Никак.

— Ты же сам сказал: они три полки заняли, кроме вас, никого не было.

— Ну и что?

— И сказал, что казашка свалилась и заснула.

— Ну, заснула.

— А блондинка-то не заснула?

— Тоже заснула.

— Сразу же?

— Ну, не сразу, ну и что?

— Ага. И вы сидели и молчали?

— Да нет, говорили о чем-то.

— В этом и дело. Про то, как с казашкой общались, ты мне целый вечер рассказываешь, а про блондинку молчишь. Значит, есть о чем молчать.

Сашка удивился:

— Не понял, тебе-то что? Я понимаю, я мог бы ревновать, а ты-то ничего не чувствуешь!

— Смотря в каком смысле! В человеческом обычном смысле я могу что-то чувствовать?

— В человеческом смысле тебе должно быть все равно, с блондинкой я общался или с блондином. Или не все равно?

Саша заглядывал мне в глаза с надеждой. Будто хотел разглядеть: вдруг во мне что-то такое прорезалось? Ему бы это было интересней.

Но ничего не прорезалось.

— Все равно, — сказала я. — Просто я болею, вот и капризничаю. Извини. Страшно рада тебя видеть.

Ничего не прорезалось. Но он был прав: если бы с блондином, я бы так не обиделась. Почему? Может, во мне все-таки есть остаточный инстинкт — женский, получается?

Ну — и что в этом хорошего?

Вот он уже спит, выпив с устатку бутылку водки, а я сижу на кухне и пишу. И понимаю, что, как только поднимает в человеке голову пол, т. е. sex, так начинаются мучения. Сидит дура-баба, когда муж в командировке, и мучается, и фантазирует, и представляет, с кем он там, как он там...