В долине Маленьких Зайчиков - Рытхэу Юрий Сергеевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
– Это ты, Коравье?
Человек повернулся к Росмунте и замер в испуге. Она узнала Сергея Володькина.
– Ты пришел в гости? – спросила Росмунта.
– Нет, заблудился, – виновато сказал Володькин. Он поднял глаза на нее, но не увидел в них ни гнева, ни раздражения. Она радушно улыбалась.
Несколько минут назад Володькин вышел из школы по неотложному делу в небольшую будку, расположенную рядом со школой, и на обратном пути потерял направление. Снегом забивало дыхание, нельзя было осмотреться. Школа где-то совсем рядом, но как ни вглядывался Володькин, ничего, кроме снежной пелены, не видел. Даже кричать бесполезно – никто не услышит. Ему стало страшно. Он двинулся наугад, лишь бы не стоять на месте. На память приходили рассказы о людях, замерзших в пургу в нескольких метрах от дома. Сделав с трудом десятка два шагов, Володькин наткнулся на ярангу и несказанно этому обрадовался.
– Не могу найти дорогу в школу, – сказал он.
– Я покажу, – с готовностью предложила Росмунта. – Это очень близко.
Володькин содрогнулся при мысли, что надо снова выходить в бушующую, воющую мглу, и нерешительно сказал:
– Я сначала немного отдохну.
– Хорошо, хорошо, – согласилась Росмунта. – Я приготовлю тебе чай.
– Не хочу чаю, – стал отказываться Володькин.
– Не надо отказываться от угощения, – наставительно сказала Росмунта. – Когда приходит гость, хозяйка обязательно должна его угостить. Так меня учит мой муж Коравье. Снимай кухлянку и заходи в полог.
– Я лучше пойду, – сказал Володькин и открыл дверь. Ветер ворвался и накинулся на него, Володькин поспешил назад.
Росмунта подала Сергею тивичгын – кусок оленьего рога для выбивания снега. Володькин послушно принялся выколачивать собачьи унты, а потом кухлянку. С помощью Росмунты снял с себя верхнюю одежду и вполз в полог.
В пологе, несмотря на то, что отдушина была открыта, все же чувствовалась духота.
Володькин огляделся. Над большими керосиновыми лампами сушилась одежда Коравье. Одна лампа была окружена ребристыми термобатареями, и от них шел провод к радиоприемнику, стоявшему в углу на маленьком столике. В перекладинах красовались картинки из журналов и плакаты. Один плакат был особенно выразителен: он призывал продвинуть кукурузу на Север. На стене висела небольшая книжная полка, заставленная книжками на чукотском языке. В раскладной кровати посапывал Мирон. Стараясь не разбудить его, Володькин подошел к полке. Потянул брошюру, но за ней заскользили другие книги, и, как Сергей ни удерживал их, книги с шумом попадали на пол. Росмунта, возившаяся с примусом, ничего не слышала, зато Мирон сразу же открыл глаза.
Володькин подполз к нему.
– Не плачь, друг, – горячо зашептал он, заметив, что Мирон сморщил носик. – Гугу-гугу-гугу…
Володькин сложил пальцы в забавную, как ему казалось, фигуру и поднес к глазам ребенка. Мирон, должно быть, впервые в жизни видел такое, потому что морщинки возле его носика разгладились и он с любопытством стал рассматривать гостя.
Ободренный Володькин поднял какую-то книгу и помахал ею перед лицом Мирона. Все это он сопровождал восклицаниями, причмокиваниями и гримасами.
Мирон с серьезным видом наблюдал за ним и вдруг так заорал, что Володькин вздрогнул.
В полог стремительно вошла Росмунта. Она внесла вскипевший чайник и ласково заговорила с Мироном, посадила его. Ребенок, ободренный появлением матери, замолчал.
– Я тут уронил книги и разбудил его, – оправдывался Володькин. – Извините меня.
– Ничего, – сказала Росмунта. – Это Коравье виноват. Сколько раз я ему говорила, чтобы он как следует укрепил полку, а он все отговаривается тем, что скоро переселимся в Торвагыргын. Ведь у нас там даже свой дом есть…
Росмунта накрыла для чаепития низкий столик, разлила чай.
Сергей взял горячую кружку и начал, торопясь, пить горячий, крепко заваренный чай.
Росмунта ласково на него смотрела, подкладывая печенье и затвердевшие на морозе пряники.
– Кушай, Володькин, – говорила она, улыбаясь большими голубыми глазами. – Пей горячий чай – ты замерз, бери сладкое печенье.
Мирон захныкал, Росмунта сбросила один рукав кэркэра [20], обнажив полную белую руку, и вынула грудь. Володькин поперхнулся, закашлялся, слезы полились из глаз. Обеспокоенная Росмунта подскочила к нему и стала бить широкой мягкой ладонью по спине, пока Володькин не отдышался.
– Спасибо, – сказал он.
Росмунта засмеялась:
– Не понимаю русских. Они так часто благодарят, как будто доброе отношение друг к другу редкость. Вот в Торвагыргыне. Придет к нам русский, угостишь его чаем, а он так благодарит, будто я его спасла от голодной смерти… А если кто-нибудь войдет во время еды, так, оказывается, его надо обязательно пригласить, будто собственного разума у него нет и он не знает, хочет есть или нет…
Накормив сына, Росмунта бросила мельком взгляд на будильник, висящий на деревянной перекладине полога, и заторопилась:
– О, скоро должен прийти Коравье. Надо поставить мясо.
– Я пойду, – заспешил Володькин. Ему не хотелось встречаться с Коравье.
– Как же ты пойдешь? – спросила Росмунта. – Еще заблудишься. Подожди немного. Коравье проводит тебя до школы.
Но Володькин предпочитал выйти в такую пургу, чем быть застигнутым наедине с Росмунтой.
– Теперь я найду дорогу. Я ее вспомнил, – заверил Володькин, поспешно натягивая на себя кухлянку.
Ветер подхватил Сергея и закружил. Направление было потеряно в первую же секунду. Володькин решил возвратиться в ярангу Коравье. Это все же лучше, чем быть заживо погребенным под снегом. Но, сделав несколько шагов, он с горечью убедился, что теперь ему не найти и яранги Коравье. Морозный ветер выжимал слезы. Они замерзали на щеках и больно стягивали кожу. Володькин, отдирая льдинки со щек и ресниц, шел наугад. Он знал, что останавливаться опасно – может занести снегом. А под теплым снежным одеялом хочется спать… В мозгу отчетливо возникали картины, рисующие замерзших людей…
Скоро он совсем выбился из сил и решил передохнуть. Его быстро начало заносить снегом. Надо вставать, но до чего же хорошо и мягко в снегу! Вдруг Володькину почудился человеческий голос. Он прислушался. При некоторой доле воображения в вое пурги может померещиться все – даже Венгерская рапсодия Листа.
– Вот он! – отчетливо услышал Володькин и увидел рядом с собой мокрое от снега и пота лицо Коравье. – Вставай!
Володькин с трудом поднялся и ухватился за руку Коравье, боясь, что тот снова скроется в крутящемся вихре. Рядом с Коравье стоял Кэлетэгин. Крепко держась друг за друга, они направились к яранге Коравье.
– Нашли! – радостно воскликнула Росмунта, увидя Володькина. – Я же говорила тебе: надо подождать Коравье!
Кэлетэгин, отряхнув снег с кухлянки, сказал:
– А я сижу в школе и жду. Вижу, прошло достаточно времени, чтобы ты мог вернуться. Пошел искать. Обшарил все кругом, обошел яранги… Не думали мы, что ты пойдешь к Гылмимылу.
– Я в школу хотел пойти, а не к Гылмимылу, – сказал Володькин.
– Странно, кто бы тебя мог водить? – задумчиво проговорила Росмунта. – У тебя же здесь нет умерших родственников.
– Это у нас есть такое поверье, – пояснил Кэлетэгин. – Когда человек в пургу начинает плутать и теряет направление, значит, его хотят увести в свой мир умершие родственники.
– Да-да, – закивал Коравье, недовольно взглянув на жену. – Это старое поверье.
Пришлось Володькину снова пить чай и есть вареное мясо. Никто не напоминал ему о том, как он учил Росмунту целоваться.
Никогда в стойбище Локэ с таким нетерпением не ждали наступления хорошей погоды. Инэнли, который дневал и ночевал в стаде, как-то нерешительно сказал Коравье:
– Может быть, попробовать одно средство?
– Какое средство? – не понимая, спросил Коравье.
– Исправить погоду, – боязливо сказал Инэнли.
– Как это? – Коравье начал догадываться, что предлагает Инэнли.
20
Кэркэр – женский меховой комбинезон.